– Ты всегда добра к другим, – со вздохом проговорила Дай-юй. – Я же очень мнительна и все время думала, что ты хитришь. Но в тот день, когда ты говорила, как нехорошо читать неприличные книги, и утешала меня, я поняла, что ты добрая, и это очень меня взволновало! Я ошибалась в тебе и заблуждалась вплоть до нынешнего дня! Мне уже пятнадцать лет, но с тех пор как моя мать покинула сей мир, оставив меня одну без сестер и братьев, никто не разговаривал со мной так, как ты в тот день. Недаром Сян-юнь тоже говорит, что ты добрая. Раньше, когда я слышала, как она тебя хвалит, я была недовольна! Но тогда я на себе испытала твою доброту! Я никогда ни в чем не давала тебе спуску, но ты, невзирая на это, ласково обращалась со мной, и наконец убедила меня, что я в тебе ошиблась! Если б я не заметила твою искренность, я бы сейчас не сказала тебе то, что говорю. Вот ты советуешь ежедневно пить отвар из ласточкиных гнезд! Достать их, конечно, можно. Но здоровье у меня плохое, болезнь вспыхивает каждый год, и вряд ли будет какая-нибудь польза. И так уже с приглашением врачей, приготовлением лекарств из женьшеня и циннамона я перевернула вверх дном весь дом. А если я еще начну варить новый отвар из ласточкиных гнезд?! Бабушка, тетя и Фын-цзе, разумеется, ничего не скажут, но вся прислуга будет ворчать, что со мной много хлопот. Сама подумай! Наши домочадцы знают, что старая госпожа любит брата Бао-юя и сестру Фын-цзе, и смотрят на них, как тигры, и за глаза говорят о них всякие пакости. Что же ожидать мне? Ведь я не принадлежу к числу здешних господ, не имею никакой поддержки и опоры, и у меня здесь только временное убежище. Прислуга и так меня ненавидит, к чему навлекать на себя еще и проклятия?

– Уж если на то пошло, то и мое положение не лучше твоего, – возразила Бао-чай.

– Ну как ты можешь сравнивать меня с собой? – воскликнула Дай-юй. – У тебя есть мать, старший брат, вы здесь ведете торговлю, владеете домами, на родине у вас тоже есть дома и земли. Вы живете в гостях у своих родственников, ни в чем от них не зависите и можете уехать, как только пожелаете. У меня же нет ничего, я и одеваюсь, и ем, и пью – все за счет родных, и на меня они тратят столько же, сколько на своих дочерей. Ну скажи, разве это не вызывает ненависть со стороны ничтожных людишек?

– Какие же тут расходы! – воскликнула Бао-чай. – В крайнем случае им придется истратить немного на твой свадебный убор, но пока об этом печалиться нечего!

При этих словах щеки Дай-юй залились стыдливым румянцем.

– Я считала тебя серьезной, а ты вздумала надо мной насмехаться! – произнесла она. – Я все рассказала тебе потому, что надеялась найти у тебя сочувствие!

– Правда, я только что пошутила, но вместе с тем это вполне серьезно, – ответила Бао-чай. – Однако не беспокойся, пока я здесь, я тебя не покину и буду всегда с тобой коротать время. Если у тебя возникнут какие-нибудь затруднения или кто-нибудь обидит тебя, говори прямо мне, я сделаю все, чтобы тебе помочь. Хотя у меня и есть старший брат, но ты сама знаешь, какой он! В действительности у меня есть только мама, и мне немногим лучше, чем тебе. Если можно так выразиться, мы больны одной болезнью и поэтому жалеем друг друга. Ты умная девушка, зачем тебе все время испускать «вздохи Сыма Ню»?[145] То, что ты мне сейчас говорила, тоже верно, ибо всегда лучше не утруждать никого понапрасну. Завтра я пойду домой и поговорю с мамой – возможно, у нас еще есть ласточкины гнезда, тогда я пришлю тебе несколько лян. Вели своей служанке каждый день готовить тебе отвар – тогда не придется никого беспокоить.

– Это все, конечно, мелочь, но я тебе признательна, что ты так обо мне заботишься, – вновь улыбнулась Дай-юй.

– Стоит ли упоминать об этом?! – возразила Бао-чай. – Мне только очень грустно, что не удается всем услужить!.. Впрочем, ладно, ты уже утомилась, и я уйду.

– Приходи вечером, еще побеседуем, – попросила на прощание Дай-юй.

Бао-чай пообещала исполнить ее просьбу и вышла из комнаты. Но об этом мы больше рассказывать не будем.

Между тем Дай-юй выпила несколько глотков рисового отвара и снова легла в постель. Солнце начало клониться к закату. Неожиданно небо нахмурилось, в листьях деревьев зашелестели капли дождя. Это был мелкий осенний дождь, вокруг стало уныло и мрачно. Наступило время сумерек, тьма еще больше сгустилась, и унылый шум дождя в ветвях бамбука заставил Дай-юй острее ощутить свое одиночество. Она знала, что Бао-чай из-за дождя не придет, встала с постели и взяла первую попавшуюся под руку книгу. Это было «Собрание рукописей народных напевов», среди которых оказались песни «Осенняя печаль одинокой женщины» и «Грусть расставания». Волнение охватило Дай-юй, она не могла удержаться, чтобы не сочинить стихотворение, взяла кисть и быстро написала стих в подражание «Расставанию» и «Цветам на реке в лунную весеннюю ночь», назвав его «Ненастный вечер у осеннего окна». В этих стихах говорилось:

Дай-юй снова перечитала стихи, отложила в сторону кисть и собиралась лечь спать, но в этот момент вошла девочка-служанка и доложила:

– Пришел второй господин Бао-юй.

Дай-юй не успела ответить, как на пороге появился и сам Бао-юй. На голове его была широкополая бамбуковая шляпа, на плечи накинут дождевой плащ из травы.

– Откуда такой рыболов? – завидев его, с улыбкой спросила Дай-юй.

– Как себя чувствуешь? Тебе лучше? – не отвечая на вопрос, осведомился Бао-юй. – Лекарство пила? Как аппетит?

Он снял шляпу, сбросил с плеч плащ и, подняв лампу, осветил им лицо Дай-юй. Другой рукой он заслонил себе глаза, чтобы свет не слепил его.