– Ничего особенного я говорить не собиралась, – скромно сказала Си-жэнь. – Мне только хотелось спросить у вас, госпожа, не найдете ли вы какого-нибудь предлога, чтобы переселить второго господина Бао-юя из сада в другое место? Это было бы очень хорошо!

Госпожа Ван изумилась такой просьбе, невольно протянула руку по направлению к Си-жэнь, и с уст ее сорвался вопрос:

– Неужели Бао-юй с кем-нибудь безобразничает?

– О госпожа, речь вовсе не о том! – торопливо воскликнула Си-жэнь. – Просто я решила высказать свое собственное мнение! Ведь второй господин Бао-юй уже вырос, барышни тоже стали взрослыми. Хотя барышни Линь Дай-юй и Сюэ Бао-чай приходятся ему двоюродными сестрами, но, в конце концов, он мужчина, а они женщины. Однако они все время находятся вместе, и стоит кому-нибудь из них ошибиться или сделать неловкое движение, как на это сразу обращают внимание. А поскольку старая госпожа отдала меня в услужение второму господину и я живу сейчас в саду, это касается и меня. Ведь вам, госпожа, известно, что все большое возникает из маленького, и люди истолковывают всякую оплошность в отношениях второго господина к сестрам в дурную сторону, поэтому мне кажется, что лучше заранее принять меры предосторожности. К тому же, госпожа, вы прекрасно знаете характер второго господина, вам известно, как он всегда любит вертеться среди девушек. Если заранее не принять мер, он действительно совершит ошибку или ему ее припишут. Людей много, а злых языков еще больше. Когда человек им по сердцу, они его хвалят и уверяют, что он святее самого Бодисатвы. Но когда кто-нибудь им не понравился, они начинают на него клеветать, и ничего святого для них не существует. Если кто-нибудь начнет хвалить второго господина, все сочтут это за признак того, что он исправился. Если же о нем будут отзываться плохо, не только мы, служанки, окажемся виноватыми, но и свою репутацию он погубит. А если так, то разве не напрасны все ваши старания да и старания его отца? По-моему, лучше сейчас принять меры. У вас, конечно, и своих дел много, госпожа, и обо всем вы упомнить не можете. Если бы я не додумалась до того, о чем вам только что сказала, это было бы простительно, но поскольку я додумалась, я должна была сказать вам, иначе я совершила бы тяжкое преступление. Признаюсь, в последнее время я дни и ночи думала об этом, но не решалась говорить с вами только из опасения, как бы вы не рассердились.

Слова Си-жэнь вызвали у госпожи Ван воспоминание о происшествии с Цзинь-чуань, она омрачилась и погрузилась в раздумье. В душе ее все больше и больше росла симпатия к Си-жэнь.

– Девочка моя, значит, и ты этим обеспокоена? – наконец произнесла она. – Я думала об этом и раньше, но последние события отвлекли меня. Спасибо, что ты мне напомнила! Какая ты милая, девочка! Ну ладно! Иди, я придумаю, что делать. Только одно тебе скажу: я решила целиком отдать Бао-юя на твое попечение. Прошу тебя, будь внимательнее, смотри, чтобы он сам не причинил себе вреда. Разумеется, я тебя не обижу!

– Если вы приказываете мне, госпожа, – скромно потупив голову, произнесла Си-жэнь, – разве я посмею не приложить всех стараний, чтобы оправдать ваше доверие?

С этими словами она покинула комнату госпожи Ван и возвратилась во «двор Наслаждения розами».

Бао-юй только что проснулся. Си-жэнь рассказала ему об «ароматной росе», которую прислала мать, и Бао-юй был этому несказанно рад. Он тотчас захотел попробовать эссенцию и приказал сделать напиток, который действительно оказался чрезвычайно ароматным.

Вместе с тем мысли Бао-юя были заняты только Дай-юй, он даже хотел послать за ней, но, боясь, что Си-жэнь помешает ему осуществить свое намерение, он отправил ее к Бао-чай якобы за книгами.

Когда Си-жэнь ушла, он позвал Цин-вэнь и приказал ей:

– Сходи к барышне Линь Дай-юй и посмотри, что она делает. Если она спросит обо мне, скажи, что я чувствую себя хорошо.

– Как же это я пойду безо всякого дела? – возразила Цин-вэнь. – Хоть бы передать ей что-нибудь, и то приличнее!

– Неужели ты не найдешь что ей сказать? – произнес Бао-юй, и в голосе его почувствовалось неудовольствие.

– Может быть, вы пошлете ей какую-нибудь вещь, – предложила тогда Цин-вэнь, – или прикажете что-нибудь у нее попросить? Так просто идти неудобно; если узнают, будут насмехаться и злословить!

Бао-юй немного подумал, потом вытащил два старых платочка, протянул их Цин-вэнь и с улыбкой сказал:

– Вот возьми и скажи, что я прислал ей это.

– Странно! – удивилась Цин-вэнь. – Зачем ей старые платки? Она опять начнет сердиться и говорить, что вы над нею издеваетесь!

– Не беспокойся, она все поймет, – улыбнулся в ответ Бао-юй.

Цин-вэнь не стала возражать, взяла платочки и отправилась в «павильон реки Сяосян». Подойдя к воротам, она увидела Чунь-сян, развешивавшую на перилах террасы полотенца для просушки. Она первая заметила Цин-вэнь и замахала ей руками:

– Барышня легла спать!..

Цин-вэнь все же вошла. Комната была погружена во мрак, лампы не горели.

– Кто там? – неожиданно спросила Дай-юй, лежавшая на кровати.

– Это я, Цин-вэнь, – отозвалась девушка.

– Зачем ты пришла?

– Второй господин велел отнести вам платочки, – послышался ответ.

Дай-юй была несколько разочарована и про себя подумала:

«Почему вдруг ему взбрело в голову присылать мне платочки?»

И, обращаясь к Цин-вэнь, она спросила:

– Эти платочки ему прислали? Они, наверное, очень хорошие? Пусть он подарит их кому-нибудь другому. Мне они не нужны!

– В том-то и дело, что платочки старые, домашние, – возразила Цин-вэнь.

Дай-юй совсем разочаровалась, но потом подумала, и вдруг ей все стало ясно.

– Оставь их, – сказала она, – а сама можешь идти.

Цин-вэнь положила платочки возле нее и вышла. Всю дорогу она размышляла, но так и не поняла, в чем дело.

В противоположность ей Дай-юй все прекрасно поняла и погрузилась в приятные размышления.

«Бао-юй сумел понять, что я о нем тоскую, – думала она, – и это меня радует. Но я не знаю, развеется ли когда-нибудь моя тоска, и это меня печалит. Если бы Бао-юй не понимал, что я тоскую о нем, разве он стал бы присылать мне платочки, зная, что я могу над ним посмеяться? Даже страшно подумать, что он хочет своим подарком выразить свои чувства! И все-таки стыдно, что Бао-юй так относится ко мне, а я целыми днями тоскую и терзаюсь сомнениями, не веря в его чувства».

Она вдруг оживилась и почувствовала прилив сил. Позабыв об осторожности, она поднялась с постели, зажгла лампу, растерла тушь, обмакнула в нее кисть и на платочках написала стихи.