– Раз, два-а… – считала она. – Раз, два-а… Раз, два-а…

Четверо мальчишек сидели на железном бревне, цепляясь носками за соседнее, и под ее счет разгибались, почти касаясь затылком земли, сгибались, утыкаясь носом в коленки.

– Раз, два-а… Раз, два-а… Раз, два-а… Веселей! Раз, два-а…

Н-да. И через эти симпатичные елочки не войти.

А дальше влево еще хуже. Со стороны пансионата за забором шло еще одно длинное здание, и опять все окна закрыты жалюзи. А по мою сторону от забора начинался холм. Склон становился все круче и круче, обрываясь точно по границе забора. За забором все шло ровно-ровно. Тут уже и за стволами не спрятаться…

Я вернулся к елочкам и стал ждать. Это я умею.

Но муштра не кончалась. После упражнения для пресса она заставила их отжиматься. Снова качать пресс. Снова отжиматься… Время текло, муштра не прекращалась. Наконец-то дошло до бега вокруг спортивной площадки. Кутаясь в плащ, я нетерпеливо ждал, когда же они закончат.

Через пятнадцать минут она их отпустила, но сама не ушла. Присев на бревно, она достала тетрадь и стала шелестеть страницами, читая, изредка что-то поправляя карандашом…

А минут через пять пришли еще четверо. Чуть постарше, кажется. И все началось заново.

Я от души врезал кулаком в шершавый ствол.

Ладно!

Я отошел от забора еще дальше и пошел вокруг подступавшего к пансионату большого холма. Пансионат оставался далеко за холмом, но где-то же этот холм кончается? Обойду и выйду сразу к задам пансионата. Там, может, и забора не будет…

Но на противоположном склоне старый бор сменился сплетениями орешника. Сначала назойливые, потом цепкие, а потом вообще едва пролезть. И вдруг оборвалось – я чуть не скатился с обрыва в ручей.

Неширокий, но бурный. Мутная вода неслась под сильный уклон, навстречу к реке. Даже на вид ледяная. И берег почти отвесный.

До нашей «Золотой рыбки» я добрался позже всех, усталый, злой и голодный.

Солнце еще не село, но день уже перевалил ту грань, что четко отделяет еще «почти утро» от «уже скоро вечер».

Вечер… Всего лишь один вечер…

Теперь я не сомневался, что Катя ничего не перепутала. Здесь. Сегодня.

Только – как? Как, дьявол все побери?!

Вечер, всего один вечер, когда еще можно что-то выяснить, подготовиться, что-то придумать… А вместо этого я тратил почти сорок минут, чтобы добраться до этого чертова кабачка в соседнем городке! Дурацкая конспирация Виктора… Перестраховщик, блин…

Сорок минут коту под хвост – только чтобы встретиться и переговорить!

А потом придется всем вместе обратно возвращаться! Еще сорок минут коту под хвост.

Мотоцикл Кати и машина Виктора уже поджидали. Внутри, в нашем закутке, на столе лоснились маслицем пирожки, в тарелках темный борщ – темный-то темный, но даже вблизи от него не пахло и вполовину так, как от того борща…

Еще хуже борща был Катин рассказ – точная копия моего. Вместо кухарки прачка, вместо тренерши вожатая, мучившая мальчишек театральным кружком на свежем воздухе, и все те же жалюзи на окнах, сквозь которые даже не понять, нет там никого или за тобой уже следят и кто-то побежал поднимать тревогу, а кто-то уже заходит сзади…

– Ну и чего вы на меня уставились? – сказал Виктор. Хмыкнул. – Думаете, у меня сильно лучше? С парадного-то входа?..

Потом вздохнул и перестал скалиться. Прищурился.

– Да нет, местечко интересное, там, конечно, есть…

– Где? – тут же потребовала Катя.

– Перед воротами, выступ обрыва. – Виктор изобразил рукой, как именно.

Но я и так прекрасно помнил. Дорога идет почти по самому обрыву, но напротив ворот обрыв выступает к речке сильнее, и по ту сторону дороги получилась пустая площадка, треугольником – шагов тридцать длиной, в самом широком месте шагов восемь.

– Там есть следы, – сказал Виктор. – Четкая такая колея. Машину явно там оставляют, внутрь не заезжают. Я думаю, не устроить ли нам там хор-рошенький фейерверк, а? Чудный такой фейерверчик… Оно будет почти без риска и почти с гарантией… Аккурат между колеей прикопать – и не жадничать. Тут главное – не жадничать. Чтобы и машину, и всех внутри в клочья… А? Разом бы решило все наши проблемы.

– Но? – уже почувствовала Катя.

– Да ни хрена! Прикопаешь тут… Я даже остановиться не успел, только тормозить начал, уже к воротам вылезла тощая дура в очках. Встала в воротах, да так к ним и примерзла. Вылупилась на меня и глядела, пока я за поворот не убрался. И дальше осталась. Полчаса в бинокль из-за кустов глядел, а ей хоть бы что. Встала и стоит у ворот, как суслик на охране семейства, грымза очкастая…

– Вышколенная? – спросил я.

– Похоже на то… Я уж круг сделал, через мост, с другого берега стал смотреть, а она все стоит, суслица чертова… И похоже, она там не одна такая… – Он вздохнул, покачал головой: – Нет, просто так перед воротами там не прикопать ничего. Ни стального конфетти, ни дохлой мышки… Такое ощущение, что если и не у ворот стоят, то в окна глядят. Постоянно все вокруг просматривают. С-суслицы, мать их…

– Вечером можно попробовать, – сказал я.

– Крамер, ты правда такой дурной? – спросил Виктор. – Ты что, слепой? – Он поднял руку и стал загибать пальцы: – Уголок зеленый, здания чистенькие, кормежка великолепная, постоянные тренировки и посиделки на свежем воздухе… Не понимаешь? Это фабрика, фабрика по разведению жертвенных ягнят. Первосортных жертвенных ягнят! И что по периметру глазастые тетки – не случайность, Храмовник. Не обманывайся сам и уж хотя бы нас-то в этом не пытайся убеждать, ладно? Может быть, они еще и не слуги и делают это неосознанно. Может быть. Но кто-то явно вбил им в голову привычки постоянно держать глаза и ушки открытыми… Нет, Храмовник. С кондачка здесь не пройдет.

– Ты же еще не попробовал! Может быть, вечером…

– И не буду пробовать! И тебе не дам! – Виктор шлепнул ладонями по столу. Шумно, раздраженно фыркнул в сторону. Заговорил спокойнее: – Нет, сегодня соваться туда больше не будем… И так уже дважды проехался у них на виду – я не знаю, ездит тут вообще кто-то кроме этой чертовой суки?.. Боюсь, та очкастая грымза уже настороже. И если еще что-то – как бы не звякнули в один милый поселок, как бы не понеслись сюда бравые ребята в пурпурных ошейниках…

– Ну так, может, вообще туда не лезть? – предложил я. – Действительно, опасно же… Вообще никуда не лезть. Уехать куда-нибудь на Чукотку и тихо жить на берегу моря, пореже выбираясь в ближайшие деревни…

– Не умничай, Храмовник. Думаешь, они возьмут да и нагрянут сюда всем табуном, чтобы нас отпугнуть?.. Одна ошибка – и охотиться будут уже на нас. Все будет тихо, очень тихо… пока чья-то костлявая рука не возьмет тебя за задницу. И вот тогда рыпаться будет уже поздно.

– Да ну? – Я покачал головой. – Они всего лишь люди.

– Они-то люди… А если сука приедет с ними?

– И что? Один раз я уже…

– А то! Это ты всегда приходил к ним, а не они к тебе! Это ты всегда атаковал первым! Ты подползал к беззащитной заднице! А теперь подползать будут к твоей. С чего ты взял, что знаешь все их фокусы? Ты знаешь только то, как надо подкрадываться к ним, когда эти суки тебя не ждут, а возомнил, будто знаешь все их повадки и подходцы! А что, если она тоже знает, как надо подкрадываться к таким, как мы?.. Незаметно?.. Если нас заметят, а мы этого не почувствуем? С чего ты взял, что она примчится сюда, раскинувшись во все стороны изо всех сил воющей воронкой, тупо обшаривая все и вся?..

– Я ее по-любому почувствую.

– Уверен? С чего бы это?

– Уверен. Я вторую неделю живу бок о бок с такой же сукой… целой и невредимой.

– Целой-то целой. Но такой же? Ой ли? Ну да допустим. И может быть, ты почувствуешь. Может быть, и я ее почувствую… А Катька? Катька почувствует ее, если она будет обшаривать тихонько, едва-едва?

Катя уставилась на свои руки. Крутила серебряное колечко на пальце. Вспыхивали и гасли огоньки чистого света.