Нынешнее Настино положение и финансовые возможности Андерсонов предполагали если уж не президентский люкс в пятизвездочном отеле, то что-нибудь близкое к этому уровню; однако еще в Лионее Настя решила вести дела в более скромной манере, без лимузинов, свиты и помпезной роскоши, которая привлекает совершенно ненужное внимание. Это самоограничение распространилось и на охрану, причем Смайли не слишком возражал, расстроенно буркнув, что, наверное, за пределами Лионеи сейчас безопаснее, чем в самой Лионее.

Настя не хотела привлекать внимание, и терять время она тоже не собиралась, поэтому даже не стала вылезать из остановившегося перед отелем такси, поручив Армандо разобраться с багажом, ключами, гостиничными картами и тому подобными мелочами.

– И что потом? – поинтересовался Армандо.

– Потом можешь посмотреть телевизор. Спуститься в бар.

– Не думаю, что это хорошая идея.

– Ты про телевизор? Или про бар?

– Принцессе не стоит уезжать одной.

– Во-первых, хватит говорить обо мне в третьем лице, во-вторых, я еду не на край света, здесь все рядом, и здесь все безопасно.

– Это нарушение Протокола.

– Я знаю, и потому я попросила, чтобы со мной ехал ты. Я-то думала, что у тебя не будет отваливаться челюсть каждый раз, как только я сделаю что-нибудь непротокольное.

– Хорошо, – сказал Армандо. – Я займусь багажом и ключами. Пусть принцесса назовет мне адрес, куда она направляется, и пусть она не выключает мобильный телефон.

– Пусть Армандо перестанет говорить обо мне в третьем лице, – в тон ему ответила Настя. – Это делает его похожим на робота. Армандо ведь не хочет, чтобы его считали роботом?

– Армандо плевать, – сказал Армандо.

Я сразу и не сообразила, с чего это вдруг в устной речи Армандо завелись такие странности. Когда король Утер оказался на больничной койке, а я – пусть даже временно – перепрыгнула на его место, люди и все остальные стали относиться ко мне немного по-другому, при том что я-то осталась той же самой Настей Колесниковой. У меня не прорезался третий глаз, я не научилась проходить сквозь стены, не овладела редкими видами восточных единоборств… И – ха-ха, сейчас будет шутка – грудь у меня осталась того же самого размера. Я знала, что я – это все та же самая я. Зато остальные вели себя так, будто в Лионею только что прислали обновленную и улучшенную версию Насти Колесниковой, с которой следует обращаться совершенно особым образом. Например, говорить в моем присутствии «принцесса».

В первые дни после покушения на Утера Амбер Андерсон смотрела на меня так, словно собиралась расплакаться. Я по наивности относила это на счет переживаний о здоровье отца, но… Не уверена, что вызывало у Денисовой сестры больше переживаний – раны Утера или мое перемещение в королевский кабинет.

Впрочем, принцессе было не до этого.

Сначала Настя подумала, что таксист привез ее по неверному адресу. Затем она решила, что виноват снег, из-за которого улица выглядела иначе, и как следствие, Настя не могла сориентироваться. И только потом она приняла простое и очевидное объяснение – дома не было на месте. Прага была на месте, улица была на месте, соседние строения были на месте, и только дом Альфреда с одноименным пивным подвалом отсутствовал по неизвестной причине.

Настя на всякий случай надела очки и осторожно приблизилась к образовавшемуся проему, отгороженному со стороны улицы аккуратным металлическим забором, на котором было что-то написано по-чешски. К сожалению, в очках не было функции встроенного перевода; можно было только предположить, что в надписи указаны координаты строительной фирмы, но какой в этом прок? Внезапно все стало куда сложнее, чем предполагала Настя полчаса назад, и решение оставить Армандо в гостинице уже не выглядело столь разумным.

Она прижалась лбом к холодному металлу и сквозь щель между панелями разглядела то, что осталось от дома Альфреда. Честно говоря, смотреть было не на что. Ни людей, ни иных форм жизни. Битые кирпичи вперемешку с досками и землей, все это слегка присыпано снегом, который, впрочем, не исправлял общей невеселой картины. На язык просилось слово «катастрофа», только вот высказать его было некому.

Или?..

Кто-то легко тронул ее за руку.

– Даму просят пройти.

Настя вздрогнула, обернулась…

– Карл?

И еще раз вздрогнула.

«Не человек, но и не швейцарский гном», – говорил про себя Альфред Пражский, имея полное на то право, ибо на самом деле Альфред был натуральным демоном. С рогами, копытами и, вероятно, хвостом.

Поскольку, согласно официальной лионейской истории, демоны вымерли пятьсот лет назад, а согласно истории рода человеческого – не существовали вообще, Альфред старался, чтобы его расовые признаки не бросались в глаза. Смешная шапочка на голове, широкие штаны и кожаные туфли с загнутыми носами – нехитрый камуфляж одинокого демона, которому для верности просто не стоит появляться на улице. Так Альфред обычно и поступал, предпочитая взирать на мирскую суету с балкона.

Впрочем, теперь у Альфреда не было балкона; балкон ушел в небытие вместе с прежним жилищем пожилого демона. Теперь Альфред сидел у окна и поглядывал в бинокль на дела нижнего мира. Поскольку это окно выходило как раз на развалины его старого дома, Настю он заметил почти сразу и отправил за ней Карла.

– Будешь завтракать? – спросил Альфред.

– Бу… Вы вставили зубы! – сообразила Настя.

– Лучше бы я этого не делал.

– Почему?

– Может быть, тогда дом остался бы целым.

Настя не знала, как реагировать на эту демоническую логику, и промолчала.

– Есть старая теория, – пояснил Альфред. – Что одна вещь в доме всегда должна быть сломана. И если ты починишь эту сломанную вещь, то вскоре сломается другая. Поэтому нужно выбрать какую-то не очень ценную вещь, сломать ее и не чинить. Я мог обойтись без зубов, а дом… Мне жалко дом.

– А что с ним случилось? – спросила Настя.

– А ты не слышала? Взрыв газа. Так они говорят: взрыв газа. Я не верю. Карл, у нас был газ?

– Да, господин, – ответил Карл, появившийся в комнате с круглым подносом, уставленным тарелками с едой.

– Все равно. Я не верю, что это случайность. Ты веришь, что это была случайность?

– Я сомневаюсь, господин.

– Он еще сомневается, – недовольно пробурчал Альфред. – Но это был громкий взрыв, про него говорили в новостях по телевидению. Неужели вы не видели? – обратился он к Насте. – Или для Лионеи это был недостаточно громкий взрыв?

– Я мало смотрю телевизор в последнее время. И еще…. – она выждала, пока Карл закроет за собой дверь. – Еще я не знала, что Карл – двуликий.

– Он и сам не знал до двенадцати лет. Представляешь, у твоих одногодков начинают расти волосы под мышками, а ты по ночам весь покрываешься шерстью?

– Не представляю, – поежилась Настя. – А почему родители не объясняли ему, кто он?

– Его настоящие родители погибли во время войны. Карл воспитывался у приемных родителей-людей, и хвала Создателю, что потом он все-таки встретил меня и я рассказал ему, кто он такой. Иначе бы парень свихнулся или покончил с собой. Потерять свой народ – это сильное испытание, редко кто может такое вынести.

– Иннокентий, – привела Настя первый пришедший на ум пример.

– Я же говорю: свихнулся или покончил с собой. По-моему, к твоему Иннокентию относится и то, и другое.

– А вы сами?

– Я абсолютно нормален, девочка.

– Нет, я не про это. Вы тоже потеряли свой народ.

Альфред ничего не сказал в ответ, и Настя испугалась, что допустила какую-то бестактность, но потом демон улыбнулся половиной рта и сказал:

– Давай лучше поедим, а потом уже станем говорить о таких серьезных и печальных вещах. Иначе можно отбить аппетит, а потерять и свой народ, и свой аппетит – это уже слишком.

Настя окинула взглядом то гастрономическое изобилие, которое в доме Альфреда скромно именовалось завтраком – радостно-выпуклые солнца яичницы, лоснящиеся от жира сардельки, стопка гренок, прозрачные ломтики сыра, хрустящие полоски поджаренного бекона, вазочка с душистым клубничным джемом, горка крохотных эклеров, на которых излишне было писать «съешь меня!»…