Краем глаза я ловил еще – поменьше, пурпурные – пятна позади. Выскакивали из обрыва, один за другим…

До куба распределительной было уже совсем близко, но что толку? С этой стороны дома машин нет. Может быть, если обежать его, там что-то есть. Вчера, когда я был здесь, машины у подъезда стояли, но сейчас сам дом был преградой. Огромной. Непреодолимой.

Спуск сошел на нет, дальше было ровно, снова надо было поднимать ноги, но это было уже выше моих сил.

Я видел только то, что было прямо передо мной. Левее, правее, все в тумане…

Земля вдруг приблизилась. Я видел свои руки, как они уперлись в землю, но совершенно не чувствовал ни рук, ни ног. Руки подломились, земля рывком приблизилась еще, накренившись…

Я оказался на боку. Теперь я видел то, что прежде было справа.

Край цепи пурпурных, накатывающих на меня. Мешком затянулся. Четверо, вон еще один… До ближайшего шагов сорок… Это я еще хорошо бежал, получается. Мне-то казалось, что я едва полз по лугу. Да что толку – теперь…

А вот машина приближалась куда быстрее, чем я думал. Мотор взревел за самой спиной, хотя мне казалось, до нее должно быть еще метров двести…

Я закусил губу, до крови, до мяса, чтобы в голове хоть немного прояснилось. Надо приподняться. Под руками нет ничего острого, но можно просто перекусить вены. Вырвать запястья зубами, разгрызть их, чтобы кровь не успела свернуться.

Эта сука не возьмет меня живым. Не возьмет!

Странно, но страха не было. Ни перед тем, что впереди, прямо сейчас, смерть. Ни перед тем, что придется рвать себя зубами, как ломоть мяса. Только…

Тело никак не поддавалось. Я приказывал мышцам шеи, всей волей толкал плечо, руку, но тело упиралось. Едва шевелилось.

Подняться не получится. Но надо хотя бы вытащить из-под себя вторую руку, чтобы осталось просто подтянуть к губам. Когда разорву одно запястье, тогда уж точно сил не останется, чтобы переворачиваться…

Я смог приподнять голову – и тут понял, что звук мотора не за спиной, где я видел машину, а за головой. Со стороны белого домика распределительной, до которой я не дошел нескольких шагов. Еще одна их машина…

Рев мотора накатил на меня, над головой щелкнула дверца. С другой стороны холма объехали? Будто прямо за распределительной поджидали…

Я подтянул руку к лицу, уже понимая, что мне не успеть. Зажмут раны, сволочи. Затянут, забинтуют…

Мне хотелось выть от отчаяния, но сил не было совсем. Мир качался надо мной, расплывался.

Свет солнца – странно неживой, тусклый…

Белый угол распределительной вблизи щербатый, в потеках краски – и тоже тусклый, нереальный, как на картинке…

По другую сторону силуэты людей, ветер рвет пурпурные полы. Первый совсем близко, шагах в двадцати. И только сейчас я вижу, что это не безликая кукла в плаще, а у него есть лицо. Темные волосы, широкий подбородок с ямочкой…

Кобура под пиджаком. Он вдруг замешкался и зачем-то лезет в кобуру, хотя у меня в руках нет Курносого, и чертова сука знает, что у меня не осталось ни одного патрона. Даже сил не осталось, чтобы сопротивляться…

– Давай сюда! Крамер!

Голос знакомый, но я не понимаю, чей он.

В голове плывет, сталкиваются осколки. Куски одной мысли, это я понимаю. Они об одном, они связаны, но почему-то иззубренные края не попадают друг в дружку, никак не складываются в целое…

А в воротник вцепились, меня тянут.

Оказывается, я еще могу двигать ногами, помогая…

– Давай, сукин кот, давай!!! – бьет мне в уши крик, и я понимаю, чей это голос. Только…

Не растрачиваясь на неподъемные мысли, из последних сил я толкаюсь ногами, и рывком за шиворот меня втаскивает в машину, врезав в поясницу стальным порожком.

Каким-то чудом мне удается закинуть ноги внутрь. Меня самого тянет дальше вверх, затаскивает на сиденье – тянут теперь уже за пиджак сбоку, перед глазами знакомая рука, но рукав плаща чужой, бьет по нервам – пурпурный, пурпурный! Но голос… И рука…

И в проеме дверцы изумленные лица бегущих. Кто-то целится, кто-то вскидывает руку с пистолетом, кто-то рвет кобуру…

Мотор ревет с новой силой, дверцу кидает к машине, машина рвется вперед. Меня вжимает в сиденье, голову дергает назад, кажется, шея просто переломится как спичка, но в затылок тыкается подголовник. Хлопок дверцы… Выстрелы, глухие и далекие, и оглушительные удары пуль по корпусу…

Дом, такой огромный еще минуту назад, пролетает мимо, как выброшенный в окно окурок. Был – и нету.

Поворот, пустая улица, гаражи-ракушки по краям, припаркованные машины…

Наконец-то у меня хватает сил повернуть голову влево. Посмотреть на водителя.

– Что, Храмовник?! Это тебе не кошкам хвосты крутить, а?!! – орет Виктор, перекрывая рев мотора, все набирающего обороты. Его улыбка такая злая, что это почти оскал.

Это последнее, что я вижу. Я падаю, падаю, падаю – туда, где наконец-то можно послать все к черту…

Губы превратились в растрескавшуюся расщелину, между которой застрял язык – шершавый, как наждачная бумага. В глотке, в горле скребло при каждом сглатывании, не принося облегчения.

– Пить… Пить хочу…

– Сейчас. Держи.

Что-то прохладное и жесткое ткнулось мне в губы. Носик фляги. Я обхватил его, как теленок сосок, губами, не давая пролиться ни капле.

Господи, до чего же вкусным бывает коньяк…

– Все, все! Отлепись!

Носик фляги выдернули из моих губ. Я открыл глаза.

С закрытыми глазами мне казалось, что светит солнце, но нет. Всего лишь лампочка внутри машины, вот откуда золотистый свет сквозь веки. Уже давно стемнело.

Это был уже не «мерин», другая машина. Изнутри похожа на «лендровер» Гоша. Но не Гошев.

Я повернулся к Виктору.

Он был уже в привычной одежде. Его взгляд был невинен, как у новорожденного ангелочка.

– Сволочь, – сказал я.

– Да мне не жалко, просто захмелеешь. На. – Он бросил мне на колени бутылочку минеральной воды. – Тебе сейчас лучше просто воды, а не…

– Сволочь, – повторил я.

И он прекрасно знал, что это не за отнятый коньячок.

Только и не думал смущаться. И еще эта его чертова ухмылочка, которую однажды я вобью ему в зубы.

– Что, Храм Храмыч? Не понравилось? – Он глотнул из фляги, завинтил колпачок. – А как других плюшевыми мишками-ковбоями пользовать, со страшными револьверами, в которых холостые пустышки, так ничего, нравилось…

Я уставился в окно перед собой.

– Да ладно тебе… – вдруг совершенно другим голосом заговорил он. Его рука легла мне на плечо. – Не злись. Так надо было.

Я дернул плечом, сбрасывая его лапу:

– Зачем?

– Ну – зачем… Выманить надо было.

– Катька?

Сдается мне, никуда-то эта мелкая жидовочка не убежала. С-сучка. Как играла-то, а!

– Ну да… – очень миролюбиво пробормотал Виктор, косясь на мои сжавшиеся кулаки.

– А если бы я там сдох?

– Ну не сдох же…

– Сволочь.

– Повторяешься, Храмовник…

– Да ну?!

Виктор ответил своей фирменной ухмылочкой.

Но сейчас она меня не разозлила. Злость уже вытекла из меня куда-то. Вся, до последней капли.

– А Старик… – Я облизнул губы. Вновь сухие-сухие. – Катя сказала, ты был вместе с ним, когда они пришли.

Виктор медленно и шумно потянул воздух. Так же медленно и шумно выдохнул. И как-то совершенно незаметно оказалось, что к концу этого маневра он смотрел уже не на меня, а в темноту за лобовым стеклом.

Я молчал, боясь повторить вопрос. Если бы Старик был жив и все это время был с Виктором, он бы не разрешил ему выкинуть со мной такую штуку.

Но если Старик не с Виктором, но все-таки жив…

– А Старик… – опять начал я и опять не решился договорить.

Не знаю, какой ответ я боялся услышать больше…

Виктор лишь чуть качнул головой, не поворачиваясь ко мне.

Нет…

Значит, все-таки нет…