— Что это с ним? — опасливо спросила Гера, пятясь от трона.
— Зевс очень расстроен, — совершенно серьезно ответил Эрот и тут же скорбно прибавил: — Он плачет.
— Но…
— Он так рассчитывал на своего сына Геракла, — вовсю врал бог плотской любви. — Он так надеялся, что именно Геракл станет ему опорой на старости лет.
Зевс перестал смеяться и злобно посмотрел на Эрота: мол, что это ты, братец, тут такое несешь.
Гера недоверчиво глядела на залитое слезами, раскрасневшееся лицо владыки Олимпа. Похоже, благоверная сомневалась в истинности горя своего муженька.
Двусмысленное положение нужно было срочно спасать.
Тучегонитель слегка растерялся, но тут его взгляд упал на прячущуюся за спиной Геры богиню обмана Ату.
«Ага!» — тут же хитро подумал Зевс.
«Ой-ей», — вздрогнула проницательная Ата.
— Снова плетете интриги?! — Голос Громовержца зловеще вибрировал на весьма повышенных тонах. — Вступили против меня в преступный сговор?
— Что ты, Зевсик? — Гера стремительно бледнела. — Мы и слыхом не слыхивали о том, что жена Сфенела на днях собирается родить.
— Лжете!
Инстинктивно почувствовав жареное, Эрот быстро шмыгнул за крепкую спинку божественного трона.
— Ну я вас щас…
И, закатив тунику, Громовержец хищно спрыгнул с возвышения, где стояло его золотое кресло.
Богини порскнули в разные стороны, но Зевс изловчился и, поймав за длинные волосы Ату, потянул интриганку на себя.
— Ай… — взвизгнула богиня обмана, — бо-о-о-ольно…
— Немедленно отпусти ее, слышишь? — закричала спрятавшаяся за колонной Гера. — Она тут ни при чем.
— Значит, это ты, выдра, всё спланировала? — разоблачительно взревел Тучегонитель.
Но Гера, не ответив ему, исчезла в темных запутанных коридорах Олимпа.
Зевс лукаво подмигнул пытавшейся укусить его за запястье вертлявой Ате.
— Извини, девочка, но крупная интрига требует крупных жертв!
С этими словами Эгидодержавный низверг богиню лжи аккурат в разверзшийся посередине тронного зала проход, который вел в самые глубокие пустоты Тартара.
Томившийся в Тартаре Крон такому повороту дел страшно обрадовался, хотя смертные греки после этого врать друг другу меньше не стали…
Нажав ногой на замаскированную под обыкновенную кафелину педаль, Зевс закрыл сияющее «окно» портала.
— Вот так! — довольно констатировал он, поглаживая растрепавшуюся бороду.
Высунувшийся из-за трона Эрот восхищенно зааплодировал.
Глава вторая
ВОСПИТАНИЕ ГЕРАКЛА
В тот же день, когда родился Эврисфей, ближе к вечеру появился на свет в Фивах сын Зевса Геракл.
Рождение Геракла несколько озадачило возвратившегося с очередной войны мужа Алкмены Амфитриона.
— Дорогая, — в недоумении произнес великий полководец, с недоверием глядя на агукающую над упитанным младенцем жену. — Это, конечно, радостный сюрприз, но…
— Посмотри, какие у него глазки, — без умолку щебетала Алкмена, — точь-в-точь как у тебя, а какие бицепсы! Вылитый папочка.
— Но… — Подняв взор к потолку, Амфитрион попытался произвести в уме весьма нехитрые подсчеты.
— Я отсутствовал, был на войне два с половиной года, — вслух не спеша рассуждал полководец, — сын родился прошлой ночью… я же вернулся домой сегодня утром… гм… странно всё это…
— Посмотри на его волосы, Амфитрион! — продолжала восклицать Алкмена. — Ведь это твои волосы, какие чудесные черные кудряшки!
Амфитрион посмотрел.
Кудряшки и впрямь были очень милы, вот только полководец в отличие от играющегося в люльке младенца был жгучим блондином.
«Что всё это означает?» — с отчаянием подумал Амфитрион, но никакое логическое объяснение, как назло, ему в голову не приходило.
— А ну его все к сатиру, — махнул рукой муж Алкмены. — Пойду-ка я лучше войной на царя Элиды Поликсена.
И, сказав сие, Амфитрион поцеловал жену, сына и решительно покинул детскую.
* * *
Зевс, внимательно следивший за рождением Геракла, снова устроил общий сбор олимпийцев.
— Друзья, — громко изрек он, — так уж получилось, что первым вчера родился не мой сын Геракл, а некий Эврисфей, сын персеида Сфенела.
Олимпийцы удивленно зашептались.
— Спокойно, друзья! — Тучегонитель поднял правую руку. — Этот неожиданный курьез вполне исправим.
«Это интересно же как?» — злобно подумала прячущаяся в самом дальнем конце зала Гера. Громовержец на троне подбоченился.
— Я облегчу судьбу своего сына. Разве я не вправе сделать это? Поскольку мой сын Геракл персеид, то он автоматически попадает в подчинение к Эврисфею.
— Всё правильно! — кивнул, жуя спелый виноград, Эрот.
— Мне кажется, что это несколько… м… м… м… несколько несправедливо, — добавил Арес, и прочие боги согласно с ним закивали.
— Так вот, — продолжал Зевс. — Мой сын не вечно будет в подчинении у этого Эврисфея. Как только Геракл по его поручению совершит двенадцать великих подвигов, он тут же освободится от его власти и сразу же обретет бессмертие.
— Ого! — Бог Аполлон пронзительно присвистнул. — Чувствую, у нас на Олимпе очень скоро случится пополнение.
— А что, может, кто-нибудь против? — добродушно поинтересовался Тучегонитель.
Подобных безумцев, к счастью (для этих самых безумцев), не нашлось.
Итак, история великого героя обрела наконец законченную форму.
* * *
Не по дням, а по часам рос малютка Геракл, что, конечно, не могло не сопровождаться многочисленными курьезами…
С дикими визгами бросились врассыпную из детской многочисленные няньки младенца, зашедшие проведать малютку и поменять ему древнегреческие соломенные подгузники.
— Куда, Сатаровы толстухи? — хрипло неслось им вслед. — Принесите вина!
На шум из своих покоев появился Амфитрион, уже почти готовый отправиться в новый военный поход.
Придержав за локоть Алкмену, которая рвалась в детскую, полководец строго окликнул одну из удиравших нянек. Служанка покорно приблизилась к Амфитриону. Под ее правым глазом наливался синевой огромный фингал.
— Немедленно отвечай мне, что произошло?
— Там-там-там… — отрывисто пробормотала служанка и, ойкнув, свалилась в обморок.
Пожав плечами, Амфитрион приказал Алкмене подождать его у дверей, а сам бесстрашно вошел в детскую.
Полководец ничего в своей жизни никогда не боялся, ибо был добрым бравым воякой, а у всех добрых бравых вояк, как известно, напрочь отсутствует всяческое воображение, впрочем, как и соображение.
В детской царила полная неразбериха. Плетеная люлька лежала на полу в ворохе пеленок и роскошных тканей, оберегавших младенца от прожорливых москитов.
Первое, что пришло в голову Амфитриону, так это что ребенка похитили. Но люлька вроде не была пустой. Полководец приободрился.
— Агу-у-у-у, агу-у-у-у… — тихонько произнес он, на цыпочках подбираясь к середине комнаты.
Затем Амфитрион улыбнулся и осторожно, чтобы, не дай Зевс, не напугать младенца, заглянул в люльку:
— Агу…
Нежное сюсюканье резко оборвалось. У подслушивавшей за дверьми детской Алкмены екнуло сердце.
— Привет, мужик, — хрипло произнесла бородатая голова, которая занимала почти всю люльку. — У тебя вино есть?
— А-а!.. — дико заголосил Амфитрион, отпрыгивая к двери.
Ворох разбросанных по полу тканей пришел в движение, и из него возник, вернее, встал на ноги могучий обнаженный мужила. Плетеная люлька была надета на его чернявую голову на манер боевого шлема.
— Стража-а-а-а… — жалко просипел Амфитрион, выхватывая из ножен меч.
— Мужик, я что-то не очень понял, — несколько недоуменно проговорил могучий незнакомец. — У вас во дворце вино есть или вы все тут заядлые трезвенники?
Судорожно дернувшись, Амфитрион стрелой вылетел из спальни, наткнувшись на бледную Алкмену. Искра понимания промелькнула в его безумных глазах.
— Ага! — зловеще зашептал полководец, неумолимо сверля благоверную взглядом. — Значит, вот где ты прятала своего любовничка…