— Разумеется нет. Замуж она вышла за человека. А то, что под его личиной скрывался гном, узнала совершенно случайно почти через год после свадьбы. К тому времени она так привязалась к мужу и так привыкла считаться женой могущественного чародея, что не только простила обман, но и всячески поддерживала реноме Нефенора в обществе. Легенды гласят, что жили они долго и счастливо.

— Знаем мы эти легенды! — фыркнул Римбольд. — Говорил бы уж прямо — сказки!

— Сказка — ложь, да в ней намек, — дернул ворчуна за кончик колпака Бон.

— Ну да, конечно! Сейчас он вам заявит, что и его Всеотец Пругг сделал магом, поскольку он сгорал любовью к одной чудесной хримтурсихе! А те, кто его тащил в паланкине, его родные сыновья!

Лепрехун покачал головой:

— Не заявлю. Потому что я не маг.

Честное слово, если бы в эту минуту грянул гром с ясного неба, я бы удивился меньше.

— Как «не маг»? А это? — Бон кивнул на Мусорный портал.

— Позвольте, я расскажу все по порядку. — Шлема покопался в кармане и достал трубку, расшитый жемчугом кисет и круглое увеличительное стекло.

— Опять вонь! — проворчал Римбольд, но он был неправ: когда лепрехун, ловко поймав стеклом солнечный луч, раскурил трубку, из нее поплыл самый ароматный дым из всех, какие я когда-либо нюхал. Слышал я о таких табаках, привозимых боги знают из какой дали. Стоимость этого кисета, должно быть, равна его весу.

— Итак, прежде всего разрешите представиться. Шлемазл, можно просто Шлема. Родился и вырос в Кошере, в древнем лепрехунском квартале города Одисс, где и работал…

— Башмачником!

— …цирюльником, — проигнорировал шпильку Римбольда Шлема. Ух ты, да они, по сути, коллеги! Ну все, теперь гном беднягу просто заклюет…

— Жил я не сказать что богато, но и не бедно. Нормально жил. А потом в соседнем городе Виннице скончался мой дальний родственник. Приезжаю я со всей семьей на похороны, и тут выясняется, что покойный восьмиюродный дядюшка, которого я впервые увидел уже в гробу, отчего-то решил меня облагодетельствовать. Его душеприказчик вручил мне длинный узкий деревянный ящик и письмо, но прежде, как велел его клиент, взял страшную клятву, что я прочту письмо и вскрою ящик лишь по возвращении домой и в одиночестве. Надо ли говорить, что все похороны и поминки я провел будто сидя на колючем безобразе — так мне хотелось поскорее взглянуть на неожиданное наследство. Наконец, приехал я домой, дождался вечера, запер в доме все окна и двери, открыл яшичек и увидел великолепный меч. То есть в оружии я разбираюсь еще хуже, чем в сортах навоза, а в них не разбираюсь вовсе…

— Что странно! — вновь вякнул Римбольд. — Самое то для лепрехуна!

— В море закину, — будничным голосом пообещал я.

— Лучше не надо, — замахал руками Шлема. — Там пилозубы косяками ходят. Оглянуться не успеешь — до костей обглодают.

Да уж, это верно. Пилозуб — рыбка хоть и небольшая, но жуткая: не плавает — летает со свистом, пасть открывает почти под прямым углом, а в пасти-зубки в шесть рядов. Да еще и плавает, как правильно заметил Шлема, исключительно косяками. В Лоране, куда меня как-то занесла нелегкая, пилозубов во время Божьего суда используют: переплывет подозреваемый в преступлении узкую лагуну — никто ему слова худого не скажет. Но то ли и вправду все испытуемые виноваты были, то ли богам они чем-то сильно не нравились, а я ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь из них испытание то выдержал…

Видимо, Римбольд, хоть и не был в Лоране, о пилозубах слышал. Или просто понял, что от рыбки с таким многообещающим названием хорошего ждать не приходится. Как бы там ни было, но до конца рассказа лепрехуна он был нем, как покойник.

— О чем бишь я? Ах да, о мече, — продолжал Шлема. — В мечах я ничего не понимал, но этот меч был безумно красив и дорог даже на первый взгляд. В его навершие был вделан крупный рубин, а сама рукоять инкрустирована золотом и костью слонопотама. Ножны тоже были мечу под стать — бархат, золото, самоцветы… Одним словом, меч стоил целое состояние.

«Надо будет завтра же вознести благодарственную молитву духу усопшего родственника, — подумал я. — А меч — продать и…» Но тут я понял, что расстаться с чудесным мечом выше моих сил. Наоборот, сам последние штаны продам, только бы им владеть. «Повешу на ковер у себя в кабинете», — наконец решил я и вскрыл письмо.

«Дорогой Шлема! — писал дядюшка. — Ты, должно быть, удивлен моему подарку? Я и сам, признаться, удивился, когда понял, что из всех моих обожаемых родственничков оставить Меч-Закладенец могу только тебе. Как ты знаешь, мой мальчик, я очень богат, но здоровье за гольд не купишь. Не так давно я узнал, что неизлечимо болен и жить мне осталось, в лучшем случае, пару месяцев. К сожалению, узнал об этом не только я. Ты бы видел их, мой мальчик, этих алчных существ, моих родственников! Как падальщики с горящими алчностью глазами, они наводнили мой дом и принялись делить мое имущество еще до того, как закрылись мои глаза! Ты один, Шлема, не стал отравлять последние минуты старика на этой земле, и за это я решил тебя наградить.

Ты, должно быть, уже видел меч. Красивая штучка, правда? И сама мысль расстаться с ней кажется тебе кощунственней куска свинины на обед? Успокойся, так и должно быть. Меч этот волшебный, и он достался мне… впрочем, какая разница, как он мне достался? Главное, что отныне он твой, и если ты сумеешь превозмочь его чары, то очень скоро сравнишься со мной достатком, а эти паразиты пусть кусают локти!

Итак, повесь ножны от меча где-нибудь в укромном месте, а сам меч отнеси к любому богатому ростовщику и заложи. Не беспокойся, что продешевишь: чары меча столь сильны, что ростовщик обязательно даст тебе, не торгуясь, хорошие деньги. Придя домой, ты обнаружишь, что меч преспокойно висит в ножнах, там, где ты их оставил, а ростовщик и любой другой, кто видел его, навсегда забыли о нем и о тебе. Кстати, не удивляйся, что меч будет выглядеть совершенно по-другому, таково еще одно его свойство. Вряд ли кто-нибудь, кроме мага, который его создал, и первого ростовщика, которому он его заложил, видел истинный облик этого оружия. Ну да это дело десятое!

Итак, запомни четыре правила, которые нельзя нарушать ни при каких обстоятельствах.

1. Не закладывай меч два раза подряд у одного и того же ростовщика, иначе сам факт залога не сотрется из его памяти и расходных книг.

2. Меч можно только заложить. Продай его — и больше ты его не увидишь.

3. Не вздумай заложить меч вместе с ножнами, иначе ему некуда будет возвращаться.

4. Не увлекайся. Меч может оказаться пострашнее любой дурь-травы.

Теперь ты знаешь все. Прощай же и вспоминай хоть иногда в своих молитвах старого дядюшку Самуила».

— И вы тут же побежали в ломбард? — спросила Глори. Лепрехун покачал головой:

— Стыдно сказать, но поначалу я не поверил дяде, который всегда слыл в семье чудаком и выдумщиком. К тому же по своей природе я никогда не был авантюристом, а дела мои в тот момент шли неплохо, и я не испытывал острой потребности в деньгах. Поэтому я повесил меч на стену в своем кабинете и каждый вечер любовался им, сидя в кресле и покуривая трубку.

Идиллия закончилась где-то через пару месяцев: банк, в котором работал мой отец, лопнул, все служащие оказались на улице. Семье нужно было помочь, а моя маленькая цирюльня, разумеется, не могла всех прокормить. Так что я поохал, повздыхал и понес дядин меч в ломбард.

— В ножнах? — уточнил Бон.

— Нет. И вы будете смеяться, но вовсе не из-за предостережения дяди. Просто к тому моменту я так привык к мечу, что решил выкупить его при первой же возможности. А ножны, одиноко висящие на стене, служили бы мне постоянным напоминанием.

Как и предсказывал дядюшка, ростовщик с первого взгляда влюбился в меч и, едва дыша, спросил, сколько я за него хочу. Я понятия не имел, сколько может стоить такое оружие, и брякнул какую-то несусветную по своим меркам сумму. Кажется, двести роблоров. Ростовщик внимательно посмотрел на меня, поинтересовался, не издевается ли над ним молодой господин, а потом заявил, что, при всем уважении ко мне, сейчас никак не может дать больше пяти.