Ван Мин крайне неохотно подчинился и прибыл на пленум 15 сентября 1938 года. Красный профессор в обращении к Политбюро первым делом процитировал Димитрова, после чего Мао заявил, что он зачитает политический доклад на пленуме, тем самым восстанавливая свое положение человека номер один. Ван Мин не возражал. Когда XXIX пленум открылся в яньаньском францисканском соборе, Красный профессор, сидя под портретом Ленина на алтаре, повторил слова Димитрова для этой большой аудитории. Таким образом, в умы китайских коммунистов были посеяны семена уверенности, что Москва одобряет Мао в качестве их лидера.
В награду Красному профессору Мао пожаловал множество ключевых постов, включая должность вице-президента Военного совета. Мао также нашел для тридцатидвухлетнего холостяка симпатичную и очень кокетливую невесту, двадцатитрехлетнюю медсестру, отец которой был старым приятелем Мао. А осчастливив номинального лидера партии Ло Фу маленькой симпатичной супругой, Мао затянул «красную нить» вокруг еще одного полезного функционера, заполучив двух жизненно важных союзников. Мао обожал сватовство и всегда был проницательным в сердечных делах, особенно с сексуально нераскрепощенными людьми.
Теперь Мао приступил к дискредитации Ван Мина. Между тем Москва особенно непреклонно относилась к тем, кто позволял себе поколебать единство партии, да и от Ван Мина, если напасть на него открыто, можно было ожидать ответного удара. Поэтому Мао прибегнул к своему старому трюку — затягивал пленум ЦК до тех пор, пока Ван Мин и другие ключевые оппоненты уехали, не став дожидаться нападок Мао.
Мао затянул пленум почти на два месяца, сделав его самым длинным в истории, даже несмотря на то, что он проводился в разгар национального кризиса, во время которого не только Ухань, но и последний главный порт националистов Кантон попал к японцам. Коммунистические базы за пределами захваченных японцами территорий также находились под угрозой. Тревожные сообщения поступали непрерывным потоком: «Создалась экстренная ситуация. Пожалуйста, необходимо скорейшее возвращение Пэн Дэхуая». Однако Мао отказывался отпускать военных командиров, пока не добился своих целей.
Чан Кайши переместил свою столицу в Чунцин, в глубь территории, где он назначил на 28 октября Национальную ассамблею, которую Ван Мин должен был посетить. Мао намеренно затянул пленум до времени, когда Ван Мину следовало отбыть в Чунцин, — ту же уловку он использовал в 1929 году, чтобы наложить руку на коммунистическую провинцию Фуцзянь.
Чтобы максимально продлить события, Мао настоял, чтобы каждый член Политбюро произнес две практически одинаковые речи: одну перед Политбюро, другую перед пленумом. Он сам оттягивал свой политический доклад две недели, и все это время участники должны были ждать. Когда же Мао в конце концов начал доклад, то был чрезвычайно многословен, а если учесть к тому же его привычку по утрам очень поздно вставать, его выступление заняло не меньше трех дней.
К концу октября 1938 года все самые сильные оппоненты Мао — Чжоу, Сян Ин, Бо Гу и Ван Мин — покинули город. После их отъезда Мао со всей мощью обрушился на них, и в первую очередь на Ван Мина, за то, что они «выполняли приказы Чан Кайши», и даже за кровавые расправы в советских районах, происходившие перед Великим походом, хотя Ван Мина там и вовсе не было.
В отсутствие основных противников Мао навязал пленуму свою политику: агрессивное расширение советских районов, если необходимо, продолжение войны с войсками Гоминьдана. Так Мао впервые открыл свои намерения. За японскими позициями было много войск националистов, и они соперничали с коммунистами за территорию. До этого времени политика заключалась в уклонении от столкновений с ними, и ее приоритетом был союз с Чаном. Мао на словах выражал полное согласие с этой тактикой, а пока Ван Мин присутствовал на пленуме, называл Чан Кайши «великим лидером», твердо стоял за передачу новых пограничных районов под контроль центрального правительства и пообещал «нацелить каждое орудие на японцев». Он даже провозгласил: «Китайская нация встала! Длившийся больше ста лет период постоянного запугивания, оскорблений, вторжений и угнетения завершен!» Это было очень похоже на слова, которые он произнес во время основания коммунистического Китая в 1949 году. Тогда он тоже сказал: «Китайцы встали». Изречение 1949 года часто цитируется и считается первым. На самом деле это не так. Более того, когда Мао впервые использовал эту фразу, Китай, по его словам: «находился под лидерством мистера Чана».
После ухода Ван Мина Мао сказал партийной верхушке, что генералиссимус является их основным врагом и что они должны немедленно начинать подготовку к захвату власти. Красная армия должна нанести удар по войскам националистов, которые стоят у нее на пути. Это был судьбоносный приказ для верхнего эшелона: «Чан остается вашим врагом номер один. Вы можете открывать огонь по армии Чана».
Одним из главных сторонников этого подхода был будущий председатель КНР Лю Шаоци, создавший подпольную сеть в Северном Китае. Лю дважды был в России, где жил подолгу и общался с одной из близких подруг Ленина, Ларисой Рейснер. Будучи человеком достаточно дальновидным, Лю разделял упрямую стратегию Мао, направленную на взятие власти. Сразу после пленума Мао назначил его партийным руководителем обширной территории на востоке Центрального Китая, где действовала Н4А, а значит, и начальником Сян Ина и Н4А.
Мао также заручился поддержкой Пэн Дэхуая, заместителя командира 8ПА, который отчетливо видел, что гражданская война неизбежна, если красные собираются расширять свою территорию или даже останутся на тех же местах. Чжу Дэ, командир 8ПА, двигался вперед. Мао обеспечил своей политике поддержку всех командиров красных сил.
Поскольку его стратегия нарушала инструкции Сталина, Мао боялся, что новости могут просочиться к Ван Мину, а через него в Москву. Поэтому он приказал держать его речи в секрете. Чтобы заткнуть рты слушателям, Мао произвел две предупредительные «дисциплинарные революции», запретившие кому бы то ни было раскрывать секреты другому лицу внутри или вне партии. Это означало, что участники не могли сказать своим коллегам, даже тем, кто присутствовал в начале пленума, что Мао приказал начать гражданскую войну против националистов. И никто не осмелился рассказать Ван Мину о нападках Мао на него.
Чтобы соткать одеяло страха, Мао вполне мог положиться на своего последнего непопулярного руководителя службы безопасности Кан Шэна. В России Кан Шэн наблюдал за чисткой сотен китайцев, многие из которых подверглись пыткам, были убиты или замучены в ГУЛАГе. Он был заместителем Ван Мина в делегации КПК в Коминтерне и подражал ему во всем. Когда эти двое впервые прибыли в Яньань, Кан учил участников тренировочных сборов службы безопасности скандировать «Да здравствует гениальный руководитель нашей партии товарищ Ван Мин!». Но Кан быстро понял, что Мао оказался победителем, и переметнулся на его сторону. Теперь Кан поручился за Цзян Цин, что позволило Мао на ней жениться и укрепило связь между ним и председателем. Мао назначил его руководителем всех разведывательных и контрразведывательных органов КПК и даже доверил подбор собственных личных охранников.
Именно в Яньань, полностью контролируемый Мао, Ван Мину было приказано прибыть после сессии Национальной ассамблеи в Чунцине. Он был назначен главой отдела единого фронта. Этот пост изначально являлся важным, но очень скоро оказался чисто номинальным. Свидетель вспоминает, как однажды встретил Ван Мина на улице. Тот шел «склонив голову, тяжелыми шагами, погруженный в собственные мысли». Но Ван Мин не был смещен открыто, поскольку его связи с Москвой оставались крепкими. И для среднего члена партии он оставался одним из лидеров и сохранил свою популярность. Многие вспоминают о нем как о хорошем ораторе, чьи речи всегда были живыми и воодушевляющими. Молодежь его любила. Мао оратором не был. Ван Мин оставил свое дело незаконченным.
