К середине марта Контингент, некогда бывший хребтом армии Готао, был практически уничтожен. Попавшие в плен приняли страшную смерть. После одного особенно тяжелого сражения на западе Ганьсу более тысячи человек были похоронены заживо. Перед уничтожением ничего не подозревающих пленных фотографировали. Две тысячи женщин подверглись насилию, некоторых пытали и убили, других продали в рабство на местных рынках. Из 21 800 мужчин и женщин, вышедших в поход, только около 400 человек в конце концов добрались до Синьцзяна. Произошло это в самом конце апреля 1938 года. Люди были скорее мертвы, чем живы.

Уничтожение этой силы позволило Мао захлопнуть крышку гроба Готао. Мао превратил соперника, находившегося в Яньане, в козла отпущения, заявив, что Контингент следовал «линии Чжан Готао». Но Москва отказалась поддержать попытку Мао вышвырнуть Готао из Политбюро. И тем не менее Готао был осужден перед строем своих офицеров.

Мао покончил не только с политическим будущим Готао, но и с остатками Западного контингента, которым в конце концов удалось добраться до Яньаня. Один из офицеров Мао описал, как это было:

«Когда они, спасаясь от преследования, попали на нашу территорию, мы сначала поприветствовали их и приняли у них оружие. Потом мы им сказали:

— Товарищи, вам пришлось много пережить. Вас переводят в тыл, чтобы вы могли хорошо отдохнуть.

Мы партиями отводили этих ублюдков в долину, где и похоронили заживо.

Хоронить их было очень забавно. Сначала мы сказали:

— Товарищи, копайте ямы, мы хотим похоронить заживо войска националистов.

Они с энтузиазмом принялись за дело и начали выбрасывать лопатами землю, утирая пот с лиц. Когда они закончили, мы столкнули их в ямы. Сначала они решили, что мы так шутим. Когда же мы начали забрасывать их землей, они стали кричать:

— Товарищи, мы же не националисты!

— Ублюдки, — отвечали мы. — Нам все равно, националисты вы или нет. Мы хотим, чтобы вы умерли, и вы умрете…

На это обреченные возразили:

— Мы не верим, что таков был приказ партии.

Рассказчик возмутился:

— Что? Нам приказал это сделать командир полка! А он сказал, что это был приказ товарища Гао Гана [местный коммунистический лидер], который, в свою очередь, выполнял приказ председателя Мао. Мы признаем только власть председателя Мао. Что председатель Мао прикажет, то мы и делаем».

Сам Готао, как он писал позже, подвергся многочисленным «мучениям… изобретенным Мао». Он был выброшен из своего дома секретарем Мао, чтобы председатель мог его занять, а его ординарец был арестован. Мао даже подверг издевательствам юного сына Готао, которому дали роль главного троцкиста Чжан Мутао в школьной пьесе. Готао описывал, как прибыл в школу и обнаружил, что группа людей насмехается над его сыном.

«Мао Цзэдун тоже был там — развлекался. Он злобно захохотал:

— Сыну Чжан Готао очень подходит роль Чжан Мутао…

Я сорвал маску, которую носил мой сын, и повел его прочь со сцены. В ярости я воскликнул:

— Варвары! Вы хуже зверей!»

К весне 1938 года Готао дошел до предела. Это произошло как раз в тот момент, когда позиции самого Мао были необычайно слабыми, поскольку он не подчинился приказам Москвы вступить в боевые действия с Японией. Готао усмотрел шанс объединиться с Ван Мином, представлявшим точку зрения Москвы. В это время Ван Мин находился в Ухане вместе с Чжоу Эньлаем и Бо Гу. 4 апреля, в качестве председателя Пограничного района, Готао покинул Яньань для проведения совместной церемонии националистов и КПК на могиле мифического Желтого императора, расположенной за пределами базовой территории. После церемонии он направился в Сиань, а оттуда — в Ухань, чтобы повидать Ван Мина и его коллег.

Это была редчайшая возможность — находиться вместе с большинством ядра лидеров партии, несогласных с Мао, и в то же время вне Яньаня и, таким образом, далеко от цепких когтей Мао. Сян Ин, самый яростный критик Мао и глава Н4А, находился возле Уханя. Содержание дружеских бесед Готао в Ухане — это один из самых тщательно охраняемых секретов КПК. Почти наверняка Готао настаивал на организации оппозиции Мао. Из Яньаня позднее доложили Москве, что Готао, находясь в Ухане, «пытался сломить единство партии». Однако тот отбыл с пустыми руками, возможно из-за опасений уханьского трио, что Москва не одобрит смену Мао. Пока Готао предавался отчаянию, Ван Мин чувствовал себя увереннее, чем когда-либо, и ему, вероятнее всего, было трудно оценить, что большинство решений Мао маскировали его яростное стремление пробиться обратно к власти.

Переговоры продолжались около недели. Когда Готао осознал, что этим путем он ни к чему не придет, он решил покинуть партию и присоединиться к националистам, что и сделал 17 апреля. Уханьское трио отпустило его. Тогда он написал своей беременной жене, оставленной им в Яньане вместе с двенадцатилетним сыном, и попросил присоединиться к нему. Мао задерживал их в течение двух месяцев, желая убедиться, что Готао не нанесет слишком большого ущерба, и только тогда позволил уехать. Когда жена Готао прибыла в Ухань, Чжоу Эньлай посоветовал ей сказать мужу, чтобы он «не сжигал мосты, соединяющие его с партией». Готао запомнил этот совет. Он когда-то был главой военного отдела КПК, отвечавшего за внедрение агентов высокого уровня в военные подразделения националистов, но никогда не открыл им ни одного имени. В действительности он делал для них немного, и они были в нем разочарованы. Совершенно очевидно, Готао знал множество секретов, однако не проболтался. Признаком того, что он продолжал держать язык за зубами, был тот факт, что после его бегства с материка, накануне завоевания Китая Мао, в середине 1950-х одному из его сыновей было позволено учиться в университете в Кантоне. Готао пережил Мао и умер в Торонто (Канада) в 1979 году в возрасте восьмидесяти двух лет, годом раньше приняв христианство.

Переход Готао к национализму позволил Мао дискредитировать его в глазах армии; он был оперативно исключен из партии. Некоторые из его прежних последователей в Яньане были «в высшей степени недовольны», докладывал Дай Ли (начальник разведки националистов) Чан Кайши. После тайной встречи Мао и Чан Кайши силы Мао «ликвидировали всех и повсеместно. Около 200 человек были похоронены заживо».

Москва выжидала два месяца, прежде чем одобрила исключение Готао. За это время произошло нечто решающее для Мао: Сталин положил конец чистке Коминтерна. Пятницкий и Мельников, намекавшие на то, что Мао является японским шпионом, были казнены (в тот же день) вместе с группой других лиц, связанных с Китаем. Досье Мао осталось, готовое к тому, чтобы быть снова извлеченным на свет, когда Сталину это понадобится десятилетием позже. Но пока Мао сорвался с крючка.

Как только Мао узнал, что Кремль одобрил изгнание Готао, а сам он в милости, он энергично взялся за Ван Мина.

На этом этапе главным союзником Мао в Москве стал Ван Цзясян, Красный профессор. С момента установления радиосвязи с Москвой, то есть с июня 1936 года, Мао завалил Москву просьбами принять Красного профессора, якобы для лечения. Красный профессор прибыл в Советский Союз в июле 1937 года и после возвращения на родину Ван Мина стал представителем КПК. Теперь, в июне 1938 года, Мао телеграфировал Красному профессору, чтобы тот возвращался — он мог сослужить хорошую службу Мао на родине. Перед отъездом он встретился с лидером Коминтерна Димитровым, который в беседе о единстве партии сказал, что КПК необходимо решать свои проблемы «под руководством Мао Цзэдуна». Мао собирался использовать это мнение Димитрова, чтобы упрочить свое личное влияние и в партийной политике.

Красный профессор вернулся в Яньань в коние августа 1938 года. Мао сразу же собрал пленум Центрального комитета, куда был приглашен и Ван Мин, чтобы «послушать инструкции Коминтерна». До этого пленум Центрального комитета собирался еще до Великого похода, то есть более четырех лет назад. Ухань, временная столица, подвергался ожесточенным атакам японцев. И тем не менее Мао вызвал полевых командиров и других начальников в Яньань, который оставался тихой заводью. Ван Мин возражал, утверждая, что не время всей верхушке партии в полном составе покидать столицу, и предложил собраться в Ухане. Но Мао объявил, что никуда не поедет. Красный профессор отправил Ван Мину угрожающую телеграмму: «Подчинись Центру, иначе…»