То же самое и с продуктами. Уже заплативших зерновой налог крестьян заставляли далее еще и ссудить зерна государству, под лозунгами вроде «Революционные массы, сдавайте зерно в долг Красной армии!». Понятно, что и продуктовый «долг» никто никогда не возвращал. А ведь это было уже необходимое крестьянам для выживания зерно. Мао просто приказывал им урезать и без того скудный рацион.
Большинство трудоспособных мужчин призывали либо в армию, либо в трудовые отряды. За три года коммунистического правления в деревнях почти не осталось мужчин в возрасте от тринадцати до пятидесяти лет.
Основная физическая работа легла на женщин. Традиционно женщины выполняли в полях лишь наиболее легкие работы, поскольку их перевязанные и искалеченные ноги делали тяжелый труд невыполнимым. Теперь же, несмотря ни на что, именно им приходилось выполнять основные сельскохозяйственные, да и все прочие работы, необходимые Красной армии, — таскать тяжести, ухаживать за ранеными, стирать и латать одежду, шить обувь — причем материал надо было покупать на собственные деньги, что являлось немалой дополнительной финансовой нагрузкой. Мао, с юности уверенный, что женщины могут выполнять ту же работу, что и мужчины, очень активно отстаивал такую политику. Один из его декретов гласил: «Полностью полагайтесь на женщин в вопросе сельскохозяйственных работ».
О благополучии местных жителей вообще не шло никакой речи (что бы там ни говорил Мао своему американскому представителю Эдгару Сноу). В некоторых деревнях крестьянам не давали ни одного дня отдыха. Вместо выходных они получали митинги — действенное средство управлять народом для коммунистов. Мао отмечал: «В среднем каждый житель проводит на митингах около пяти дней в месяц. Это для них хороший отдых».
В области здравоохранения ситуация тоже не улучшилась. В Тинчжоу находилась бывшая британская миссионерская больница, где лечили простых людей. Мао увидел ее, и она ему понравилась; по его приказу больница была разобрана и переведена в Жуйцзинь, для потребностей партийной элиты. Сам Мао очень беспокоился о здоровье, путешествовал с собственной кружкой и пил только из нее везде, где ему предлагали чаю. Однажды он остановился в деревне под названием Песчаный Островок, где неоткуда было взять питьевой воды, кроме как из застойного пруда. Ради того, чтобы быть уверенным в безопасности воды, Мао велел вырыть колодец — в результате жители деревни впервые стали пить чистую воду. После этого в расположении всех контор коммунистов стали рыть колодцы, но о массовом обеспечении чистой водой местных жителей никто так и не позаботился.
Мао уверял Сноу, что в результате образовательной деятельности коммунистов в некоторых областях уровень грамотности возрос до «небывалого в сельском Китае на протяжении веков». На самом деле при коммунистах образование было сведено до уровня начальных школ, так называемых «школ Ленина», где детей учили читать и писать до того уровня, который позволял им понимать пропагандистские материалы. Средние школы по большей части закрыли, а их здания передали государству для размещения управленческих структур или проведения собраний. Детей использовали как часовых и объединяли в «отряды запугивания», для того чтобы с их помощью загонять людей в армию или возвращать дезертиров. Подросткам иногда доверяли роль палачей при казнях «классовых врагов».
Важным вкладом Мао в деятельность Советской республики было начало в феврале 1933 года кампании по выжиманию еще больших ресурсов из населения. Он приказал рядовым членам партии выявить «скрытых помещиков и кулаков». Поскольку красные уже несколько лет охотились на этих «классовых врагов», то поверить, что кто-то из них до сих пор остался невыявленным, было сложно.
Мао не был фанатиком и на поиск врагов бросился не в идеологическом рвении. Он ставил перед собой вполне практическую задачу — найти подходящую цель для поражения, создать таких врагов, которых можно было бы «законно», согласно коммунистической доктрине, лишить собственности и уморить непосильным трудом — словами самого Мао, «заставить выполнять неограниченные принудительные трудовые задачи». Параллельно таким же образом решалась и задача запугивания всего остального населения, чтобы ни у кого и мыслей не возникло о неподчинении.
Мао приказывал своим людям «конфисковывать все до последней мелочи» утех, кого назначили жертвами. Порой целые семьи лишались таким образом крова, и им приходилось ночевать в коровниках, «нюпэн». Именно тогда жалкие лачуги, куда внезапно переселяли несчастных, получили это название. Тридцать лет спустя, во время «культурной революции», этот термин широко применялся и для обозначения арестов, хотя в этот раз людей запирали уже не в сельскохозяйственных постройках, а в таких помещениях, как туалеты, школьные классы или кинотеатры.
В результате этих кампаний Мао государство получило десятки тысяч рабов, но вот казна при этом выиграла немного, поскольку брать с крестьян было уже, как правило, нечего. В докладах указывалось, что лишь два из двенадцати округов могли вообще предоставить хоть какие-то «штрафы» и «пожертвования», общая сумма которых явно не дотягивала до поставленной Мао цели.
Состояние жертв хорошо описывает офицер Красной армии по имени Гун Чу в своем рассказе о том, как он проезжал местечко Гун под Жуйцзинем, где жили люди с такой же фамилией, как и у него, что означало наличие общих предков.
«Я зашел в большое бунгало, покрытое черной черепицей… Меня поразила царившая там атмосфера печали и запустения. Мебели не было вообще, лишь один сломанный стол и скамейка. Внутри сидели две женщины средних лет и одна старуха, с ними — трое маленьких детей голодного вида, в лохмотьях. При виде меня с четырьмя вооруженными охранниками их охватила паника…»
Затем они услышали имя Гун Чу и, «встав передо мной на колени, стали умолять меня спасти им жизнь».
«Рыдая, старуха сказала: «Мой старик читал книги [это означает, что семья была преуспевающей], и два моих сына — тоже. У нас было более 10 мю земли, и два наших сына пахали ее… Мой старик и два наших сына — всех их арестовали… избили и повесили, а с нас потребовали 250 юаней. Мы смогли набрать только 120 юаней и отдали вдобавок все драгоценности женщин… Но… тело моего старика все еще висит там, где его казнили, и тела двоих наших сыновей тоже… Сейчас же от нас требуют заплатить еще 500 юаней, угрожая иначе арестовать нас всех вшестером. Командир! Нам нечего есть, так где же мы возьмем 500 юаней? Прошу вас, вспомните о наших общих предках, замолвите за нас слово!»
Женщина сообщила Гун Чу, что ее муж хотел отправиться на его поиски. Но власти «…не давали нам и шагу сделать из деревни. Сегодня само Небо открыло глаза и привело вас в нашу семью. Командир, пожалуйста, спасите нас!» С этими словами старуха стала безостановочно биться головой о землю. Обе невестки и дети тоже плакали».
Гун Чу пообещал помочь, но так ничего и не сделал: он знал, что вмешайся он, и станет только хуже. За несколько месяцев до того он уже попытался в подобной ситуации помочь одному врачу, так мстительные местные красные дождались, пока Гун Чу уедет, и тут же «убили врача и конфисковали его аптеку. Жена врача с детьми стали нищими». Именно ряд подобных событий и подтолкнул Гун Чу к тому, чтобы разочароваться в коммунизме и бежать при первой же возможности[22].
Мао проявил изобретательность и в деле пополнения Красной армии «добровольцами». Когда у одной из сотрудниц стали наблюдаться трудности в вербовке солдат, Мао приказал ей «в течение трех дней найти всех контрреволюционеров». Она нашла их, и эти люди в страхе перед репрессивной машиной государства тут же вступили в армию. В одном из районов ответственный за призыв по имени Цай Дуньсун так и не обеспечил достаточного числа рекрутов. Тогда Мао вызвал его к себе и стал допрашивать, скорее всего — пытать, поскольку Цай «сознался» в формировании «антикоммунистических бригад». Было проведено массовое собрание, на котором Мао огласил признание, и Цая вместе с рядом других людей казнили прямо на месте. Сотрудник, работавший вместе с Цаем, вспоминает, что после такого урока «меньше чем за полмесяца я завербовал 150 человек».
