Доклады партийного комитета, который на данной местности был подпольно оставлен, в Шанхай свидетельствуют о том, что Мао настолько восстановил против себя местное население, что действия националистов, «сжигающих дома и убивающих лидеров ячеек, не вызывают особенной ненависти у местного населения по отношению к реакционерам». Народ в массовом порядке переходил в лагерь врага — очень много оказалось таких, кто, как писалось в докладе, «лишь при нашей, красной власти боялся вести себя реакционно». Дальше доклад гласил: «Выйдя же из-под нашего контроля, люди массово перебегают к националистам». В докладе вина за этот процесс возлагалась на местное население и утверждалось, что «оно всегда было неблагонадежным».
У настоящих бандитов, которые были в большинстве своем местными жителями и никуда бежать не собирались, дела обстояли получше. Большая часть из них выжили — в том числе и оба главаря, Юань и Цзо. Однако смерть все же настигла их годом позже, в марте 1930 года, от рук вернувшихся коммунистов. Москва приказала КПК проявлять вероломство по отношению к бандитам — сначала использовать их, а потом убить. «Союз с бандитами и подобными им группами является возможным только перед началом восстания, — писалось в одной из резолюций. — После чего их необходимо разоружить и жестоко подавить… Их лидеров следует рассматривать как лидеров контрреволюции, даже если они способствовали восстанию. Всех этих лидеров необходимо ликвидировать».
Последователи Юаня и Цзо бежали в горы и превратились в ярых антикоммунистов. Посланная вдогонку красная бригада докладывала, что «местное население отталкивает нас и делает все, чтобы укрыть [бандитов]». Местные уже пожили и при бандитах, и при коммунистах и понимали, чья власть хуже.
По пути из бандитского края Мао шел бодро, отпуская шуточки своему окружению. И у него были причины веселиться. Принятие Шанхаем и Москвой его требований свидетельствовало о том, что все идет по плану. На самом деле именно в то время, в январе 1929 года, в Москве глава Разведупра Ян Берзин и ответственный за Китай аппаратчик Сталина Павел Миф проводили встречу, посвященную обсуждению возможности оказания советской Красной армией «реальной помощи Чжу — Мао», за действиями которых Москва внимательно следила. Это первый известный случай, когда Москва готовила прямую военную помощь именно Мао и Чжу, которых теперь именовали не иначе как «самыми замечательными коммунистами».
Правительственные войска дышали им в спину, и армии Мао приходилось вступать с ними в постоянные стычки. В одной из таких стычек жена Чжу Дэ попала в плен. Позже ее казнили, выставив ее голову на столбе в Чанша. И именно в этот несчастливый для Чжу момент Мао полностью захватил власть. Через две недели после начала отступления с бандитской территории Мао упразднил занимаемую Чжу должность главного военного командира и сосредоточил всю власть в своих руках. Чжу, занятый ведением боевых действий с националистами, ничем не ответил Мао — у него не было таких способностей использовать кризисы в свою пользу.
Мао не стал информировать Шанхай о произведенных им изменениях в управленческой структуре армии. Вместо этого он написал восторженную депешу о том, как ему приятно выполнять приказы партии. Он писал: «Как следует продвигаться Красной армии? Мы жаждем указаний. Дайте же их, укажите нам путь!» или «Резолюции VI съезда абсолютно верны. Мы принимаем их, прыгая от радости». Мао стремился задобрить Шанхай, понимая, что к тому моменту, когда они узнают о его поведении в отношении Чжу Дэ, необходимо, чтобы они были хорошо расположены к Мао.
А Чжу все медлил, не разглашая самоуправства Мао. Он не рвался к власти и не имел склонности к интригам. А поскольку переписка с Шанхаем находилась в компетенции партийного вождя, то писать самому означало бы объявить войну Мао.
В марте 1928 года Мао снова повезло, на сей раз в отношении националистов. Несмотря на то что центральное правительство существовало уже почти год, у Чан Кайши все еще оставались в нем влиятельные противники, и вот некоторые из них развернули против него войну. Войска, висевшие на хвосте у Мао, пришлось бросить на борьбу с мятежниками. Мао радостно известил Шанхай о том, что противник, подобравшись на расстояние полукилометра к его арьергарду, «внезапно повернул обратно и открыл ему путь».
Мао к тому времени добрался уже до провинции Фуцзянь на юго-восточном побережье и взял там город Тинчжоу — большой, но слабозащищенный. Город этот, расположенный на судоходной реке, кишащей торговыми судами, был очень богат и имел широкие международные связи. В нем большие, европейского типа здания соседствовали с украшенными базарами, где продавали товары со всей Южной Азии. Мао стал наполнять сундуки награбленным у богачей. «У нас нет проблем со снабжением, — писал он в Шанхай, — а боевой дух крайне высок».
Солдаты впервые получили военную форму — с той же фабрики, что шила ее прежде для националистов. До сих пор солдаты Красной армии носили что придется, порой даже женскую одежду или облачение католических священников. (Один из итальянских священников особенно переживал по поводу того, что красные солдаты отобрали его фашистскую рубашку.) Военная форма красных была такой же, как и у националистов, только с красной звездой на головном уборе и красными знаками различия.
Командир обороны города, бригадир Го, был по приказу Мао взят в плен живым и позже убит. Состоялось собрание, на котором его тело было повешено вниз головой на каштане возле помоста, с которого Мао произносил свою речь. Затем тело пронесли по улицам. В знак того, что старые порядки упраздняются, Мао снес здание городского управления.
Свой штаб он разместил в великолепной, стилизованной под старину вилле с видом на реку. Однако уже в мае положение Мао пошатнулось в связи с тем, что из Шанхая прибыл Лю Аньгун, назначенный человеком номер три в армии Чжу и Мао. Лю Аньгун только что прибыл из России после курса военного обучения. Его привело в ужас и то, как Мао поступил с Чжу, и то, как он управлял армией. Он обвинил Мао в захвате власти, в диктаторских замашках и «формировании собственной системы и неподчинении руководству».
Мао больше не мог скрывать совершенный им переворот. 1 июня 1929 года, почти четыре месяца спустя после того, как Чжу был вышвырнут им из власти, Мао написал в Шанхай, что «армия приняла решение временно упразднить должность Чжу в свете особой ситуации». Он очень постарался представить это событие как незначительное, обозначив его номером 10 в длинном докладе из 14 пунктов. В остальном доклад был выдержан в очень послушном, даже льстивом, тоне и насыщен словами о том, как Мао жаждет указаний партии. «Прошу вас… учредите специальную службу связи» для прямого сообщения с Шанхаем, и далее: «Для первоначального финансирования службы у нас имеется опиума на 10 тысяч юаней». Мао готов был применить любые средства, даже деньги, вырученные от продажи наркотиков, лишь бы заручиться поддержкой Шанхая в захвате власти в армии.
Получив поддержку в лице Аньгуна и передышку в боях против националистов, Чжу Дэ готов был к противостоянию с Мао. Большая часть армии поддерживала его. Мао был крайне непопулярной личностью — официальный отчет в Шанхай гласил: «Массы в целом недовольны Мао», «Многие товарищи разочарованы в нем», «его считают диктатором», «У него дурной нрав, ему нравится издеваться над людьми». Для поддержания равновесия Чжу там тоже порицали, но за гораздо более невинные вещи: «бахвальство», например, или то, что он «закатывает штаны до колен и становится похож на хулигана, лишенного всякого достоинства».
Тогда среди коммунистов еще приняты были демократические процедуры, все вопросы открыто обсуждались, и решения принимались голосованием. Представители партии в армии встретились 22 июня 1928 года и по результатам голосования решили сместить Мао с должности партийного руководителя и восстановить Чжу в положении военачальника. Мао позже напишет, что чувствовал себя в этот период «очень одиноко». Перед голосованием он даже угрожал: «У меня есть собственный отряд, я буду сражаться!» Но реально сделать он ничего не смог — все сочувствующие ему были разоружены еще до собрания.
