Теперь госпожа Мао вынуждена была подлизываться к любовницам Мао, чтобы попасть к мужу. С начала «культурной революции» они жили в разных резиденциях, даже когда оба находились в Пекине: она — в Дяоюйтае, он — в Чжуннаньхае. В первые годы «культурной революции», когда она активно участвовала в управлении, она могла свободно его посещать. Но с уменьшением ее политической роли Мао ограничил для нее доступ к себе и часто вообще не пускал ее в свой дом. Говоря прямо, он терпеть не мог свою жену. Но чем больше он ее сторонился, тем отчаяннее она пыталась к нему приблизиться. Она не могла допустить, чтобы ее устранили. Она умоляла подружек Мао замолвить за нее словечко, делала им подарки, например красивую материю на платье или даже швейцарские часы. Один раз она уговорила охранников впустить ее в дом Мао, сказав, что пришла проверить «гигиену». Мао с криком прогнал ее, а потом гневно сказал охране: «Арестуйте ее, если она попробует еще раз ко мне вломиться!»

В восемьдесят второй (и последний) день рождения Мао, 26 декабря 1975 года, его жену, принесшую два его любимых блюда, впустили к нему. Мао вел себя так, словно ее не существует: бросил на нее рассеянный взгляд и не сказал ей ни слова. Она вскоре ушла, очень расстроенная, а тем временем пять молодых женщин, в основном бывших подружек, присоединились к Мао за праздничным обедом.

Эти подружки не имели статуса монарших любовниц и не осыпались подарками и благодеяниями. Мао использовал их, как использовал и жену. Они удовлетворяли его сексуальные потребности — и были его служанками и сиделками. В последние годы жизни, опасаясь убийства, он допускал к себе в спальню без особого разрешения только двоих людей, и в обоих случаях это были подружки, ставшие сиделками: Чжан Юйфэн, бывшая проводница в его поезде, и Мон Цзиньюнь, бывшая артистка из ансамбля песни и танца воздушных сил. Они по очереди выполняли всю работу вокруг Мао, находясь на ногах по двадцать часов и наготове — круглые сутки, и обычно вынуждены были спать одетыми. У них практически не было личной жизни, не было отпусков и выходных. Мао отказывался увеличить штат сиделок, поскольку они были единственными, кого он не боялся постоянно иметь рядом с собой.

Мэн, бывшая артистка, мечтала уйти и попросила свою напарницу Юйфэн попросить за нее, сказав, что ей почти тридцать и что ей хотелось бы проводить время со своим мужем, чтобы родить ребенка. «Пусть подождет, пока я умру, а потом сможет рожать ребенка», — ответил Мао. У самой Юйфэн была маленькая дочь, которая нуждалась в ее молоке (в те дни в Китае не было детских смесей). Поскольку она не могла уходить домой каждый день, она пыталась кормить ребенка, сцеживая молоко в бутылочку, которую держала у Мао в холодильнике, и относила домой, когда у нее появлялась свободная минутка. Но от этого молока ребенок заболел. Она постоянно тревожилась за девочку. Иногда, когда она читала Мао в состоянии полного изнеможения, она начинала бормотать имя дочери. Но ничто не побудило Мао уменьшить ее нагрузку.

Почти никто из немалого количества женщин, понравившихся Мао, ему не отказывал, но, похоже, одна это сделала — его изящная учительница английского и переводчица Чжан Ханьчжи. Однажды в конце 1972 года, после того как она переводила для Мао, он увел ее в комнату персонала, располагавшуюся дальше по коридору, и, крайне взволнованный, воскликнул: «Меня нет в твоем сердце! Меня просто нет в твоем сердце!» Ошеломленная, она выпалила: «Председатель, как это вас нет у меня в сердце? Вы в сердце каждого китайца!» Он ее отпустил. Она продолжала оставаться его переводчицей, и Мао даже повысил мужчину, которого она любила (и за которого вышла замуж), до должности министра иностранных дел. Но Мао придумал ему наказание, подвергая периодическим порицаниям со стороны работников министерства иностранных дел.

Человек, который действительно любил Мао, — его младшая дочь, Ли На, его единственный ребенок от Цзян Цин. Родившаяся в 1940 году Ли На росла рядом с ним, и, пока она была ребенком, ее болтовня помогала ему успокаиваться. Она преклонялась перед отцом, что видно из письма, которое она написала ему, когда ей было четырнадцать лет, 8 февраля 1955 года:

«Милый папа!

Ты спишь? Ты должен сладко, сладко спать.

Наверное, ты удивишься, почему я вдруг тебе пишу. Вот что случилось: когда у тебя был день рождения, мне хотелось сделать тебе подарок, но не успела я вышить тебе носовой платок, как твой день рождения прошел. И к тому же вышивка получилась плохая, так что я не стала ее тебе дарить. Потому что я знаю: ты на меня не рассердишься, ты ведь мой добрый папа, правда? Сейчас приближается мамин день рождения, и потому я решила воспользоваться случаем все исправить. Может, тебе не понравится мой подарок, но я сделала его сама. Он маленький, но показывает мои чувства: я хочу, чтобы мой милый папочка всегда был молодым, добрым и веселым…»

Письмо было подписано: «Целую. Твоя дочка, которая страстно тебя любит».

Мао хотелось, чтобы его дочь выросла полезной в политическом отношении, и он направлял ее в эту сторону. В 1947 году, когда коммунисты уходили из Яньаня, он настоял, чтобы она находилась там, где был слышен артиллерийский обстрел и оружейные выстрелы, хотя ей было всего шесть лет. Плачущая госпожа Мао умоляла, чтобы ее эвакуировали, но Мао заорал на жену: «Убирайся отсюда! Ребенок не поедет. Я хочу, чтобы она слышала выстрелы!»

Мао начал готовить ее в свои помощницы в 1966 году, когда началась «культурная революция». Ей было двадцать шесть лет, и она только что окончила Пекинский университет по специальности «современная история Китая». Этот предмет ей не особенно нравился, но она не спорила, потому что партия хотела, чтобы как можно больше детей партийной элиты становились партийными историками. Отец устроил ее в главную армейскую газету, где она начала работать в качестве спецкора, собирая для него информацию. Мао хотел, чтобы она взяла контроль над газетой, что она и сделала в августе 1967 года, когда издательский и административный советы арестовали и увезли в тюрьму. Затем вокруг нее начали создавать культ. Рабочие помещения газеты и даже дома работников были увешаны плакатами, «приветствующими» ее. Лозунги, выкрикиваемые на митингах, провозглашали, что те, кто ей противятся, — контрреволюционеры. При газете открыли выставку, где демонстрировались ее «заслуги»: там были выставлены и ее вещи, кружка для чая и велосипед. Подразумевалось, что она проявляет святость, не пользуясь тонким фарфором или лимузином.

В этот период ее поведение изменилось. Поначалу она казалась скромной, а теперь с криком требовала, чтобы старшие работники вытягивались перед ней в стойке «смирно». Она вопила: «Как бы мне хотелось тебя пристрелить!» Она объявила, что собирается устранить «управление бунтовщиков», используя выражение, которое явно переняла от отца. Более 60 процентов старых работников газеты подверглись ужасающим преследованиям, якобы за то, что они ей противились. Среди многих, подвергшихся пыткам, был ее прежний близкий друг, выразивший несогласие с ней по какому-то второстепенному вопросу.

Вследствие того, что Мао перестал принимать активное участие в делах армии в угоду Линь Бяо, Ли На в начале 1968 года перевели из газеты. Ее следующая должность была не менее важной: она стала директором внутреннего кабинета Группы по делам культурной революции. Это место для нее освободили очень простым способом, типичным для методов работы госпожи Мао. Госпожа Мао обвинила действующего директора в шпионаже и велела посадить его в тюрьму.

После этого Ли На занимала его место до тех пор, пока Группа по делам культурной революции не была распущена в 1969 году.

Мао готовил для нее еще более высокую должность — инспектора Пекина. Но в 1972 году она перенесла нервный срыв и многие годы страдала приступами психоза, что продолжалось до самой его смерти. Похоже, в отличие от родителей Ли На не получала удовольствия от преследований, и в конце концов она сошла с ума из-за того, что постоянно должна была делать жертвами все новых и новых людей. В какой-то момент она взяла стопку документов о чистке и самоубийстве кого-то, кого она знала, и выбросила их в окно с криком: «Не давайте мне больше этого хлама! Он мне уже давно опротивел!»