Ее единственной инициативой во время чистки было использование своего положения для личной мести. Один раз объектом стала актриса Ван Ин, которая за несколько десятков лет до этого получила в театре роль, желанную самой госпожой Мао, и которая затем провела несколько блестящих лет в Америке, даже выступив в Белом доме перед Рузвельтами. Ван Ин умерла в тюрьме.
У госпожи Мао было одно уязвимое место — ее шанхайское прошлое. Она жила в постоянном страхе того, что ее позор и поведение в тюрьме при националистах станут известными. Поэтому прежние коллеги, друзья, любовник и друзья любовника, даже служанка, которая была ей предана, — все были брошены в тюрьмы, и многие живыми оттуда не вышли.
Еще одним навязчивым ее желанием было возвращение письма, которое она отправила в 1958 году после ссоры с Мао. В порыве ярости она написала записку старому другу — кинорежиссеру, прося адрес прежнего мужа, Тан На, который в тот момент жил в Париже. Вероятные смертельно опасные последствия этого необдуманного поступка тревожили ее потом постоянно. Спустя восемь лет, как только она получила власть, она распорядилась арестовать незадачливого кинорежиссера и еще нескольких прежних друзей, а их жилища обыскать. Бывший друг умер от пыток, напрасно уверяя, что уничтожил ее письмо.
Имея на руках столько крови, госпожа Мао была одержима страхом покушения на ее жизнь. На вершине власти у нее появился сильнейший страх перед незнакомцами, оказывавшимися рядом, а также перед неожиданными звуками (такой же страх испытывал Мао накануне покорения Китая). Когда в 1967 году в штате появился новый секретарь, его предшественник встретил его словами: «Товарищ Цзян Цин не совсем здорова… Она особенно сильно боится звуков и незнакомых людей. Как только она слышит какой-то шум или видит незнакомца, она… начинает потеть и выходит из себя. Что бы мы ни делали в этом здании: разговаривали, ходили, открывали и закрывали окна и двери — мы должны особо следить за тем, чтобы делать это бесшумно. Прошу тебя быть очень, очень осторожным. Не встречайся с ней какое-то время и старайся держаться подальше от нее. А в самом плохом случае, если ты не можешь спрятаться, не пытайся убегать»…
Ее сиделка также сообщила новому секретарю, что «она очень боится встреч с незнакомыми людьми. Если она сейчас вас увидит, будут большие неприятности». Больше трех месяцев секретарь прятался у себя в кабинете. Потом его предшественник ушел — был отправлен в тюрьму. На следующий день новичка вызвали. «Я вошел в ее кабинет, дрожа от страха. Она полулежала на диване, положив ноги на мягкий пуф, и лениво читала какие-то документы». После обмена несколькими фразами «она подняла голову, открыла глаза и устремила на меня обиженный, недовольный взгляд. Она сказала: «Ты не можешь разговаривать со мной стоя. Когда ты обращаешься ко мне, твоя голова не может быть выше моей. Я сижу, так что тебе надо пригнуться и разговаривать со мной. Неужели тебе даже не сказали про это правило?»… И я пригнулся».
После того как секретарь ответил на пару вопросов, госпожа Мао отрезала:
«Ты говоришь так громко и так быстро, словно из пулемета строчишь. От этого у меня начинает болеть голова и выступает пот. Если я из-за твоей небрежности в отношении громкости и скорости речи разболеюсь, твоя ответственность будет просто огромной». Она указала на свой лоб и громким голосом заявила: «Смотри, смотри: я потею!»
Я понизил голос и сказал: «Простите меня, пожалуйста. Я буду следить за своим голосом и скоростью речи».
Цзян Цин сдвинула брови… и закричала, громко и нетерпеливо: «Что ты говоришь? Я тебя не слышу! Теперь у тебя голос слишком тихий. Если я не буду ясно тебя слышать, я буду напрягаться и тоже стану потеть»…» Секретарю сделали знак уйти.
Жизнь рядом с госпожой Мао была кошмаром: об этом свидетельствуют все из ее окружения, с кем мы разговаривали. Она мгновенно отправляла слуг в тюрьму за вымышленные преступления. Когда Чжоу Эньлай отправлялся к ней, его персонал предпочитал сидеть в машинах и мерзнуть, но не входить в ее особняк, где они могли бы столкнуться с ней, что могло привести их к гибели. В 1968 году главный телохранитель Чжоу Чэн Юаньгун отвечал за безопасность собрания, на которое она должна была прийти. Ее служащие попросили его приготовить какую-нибудь еду, поэтому он пригласил ее сначала поесть. Он описал то, что произошло после этого: «Она ворвалась к премьеру и сказала: «Чэн Юаньгун хотел помешать мне войти. Что здесь происходит? Что тут у вас за совещание?» Она вопила и орала на премьера». Чжоу потратил несколько часов на улаживание ситуации. Через два дня она сказала Чжоу: «Чэн Юаньгун — мошенник. У него темное прошлое. И он постоянно пытался помешать мне увидеться с премьером…» Телохранитель был рядом с Чжоу двадцать три года, но Чжоу пришлось его удалить. Его отправили в заключение, а потом — в лагерь.
Мао знал, сколько от его жены возникает глобальных и поглощающих время проблем, потому что кое-кто порой ему жаловался. И он понимал, что ее поведение мешает отлаженной работе его режима. Но для него было выгодно держать всех в неуверенности и поддерживать атмосферу страха, питая общую паранойю. С самим Мао она, конечно, была кроткая и тихая, как мышка. Она его боялась. Он один мог ей повредить.
В 1969 году, после того как был реорганизован режим Мао, он распустил Группу по делам культурной революции, оставив госпожу Мао в качестве своего сторожевого пса. У нее не было административной роли. Оставаясь наготове для выполнения распоряжений Мао, она проводила много времени играя в карты, забавляясь домашними любимцами, в числе которых была обезьянка (в то время, когда всем было запрещено иметь любимцев) и катаясь по парку Бэйхай в центре Пекина: раньше он был общественным парком, но теперь был закрыт для посторонних. Практически каждый вечер она смотрела иностранные кинофильмы, которые, естественно, были запрещены для простых китайцев.
Ее образ жизни был в высшей степени экстравагантным. Одним из ее хобби была фотография. Для этого она заставляла военные корабли курсировать туда и обратно, а зенитки палить залпами. Ее плавательные бассейны должны были оставаться постоянно подогретыми, а один из них был построен специально для нее в Гуанчжоу. Туда подавалась минеральная вода из источников, расположенных за десятки километров. Для нее специально строили дороги к живописным горным местностям, для чего часто требовались необычные средства. В одном случае из-за близости с ее виллой военным инженерам, строившим дорогу, запретили использовать динамит, опасаясь, что взрывы могут ее встревожить, так что камни пришлось разбивать вручную. Самолеты держали наготове для того, чтобы исполнять ее малейшие прихоти — к примеру, привезти из Пекина в Гуанчжоу жакет, который ей вдруг захотелось надеть, или любимый шезлонг. Ее личный поезд, как и поезд Мао, останавливался по ее желанию, стопоря работу транспорта. И она даже не думала стыдиться, а говорила: «Чтобы я могла хорошо отдохнуть или хорошо развлечься, можно пожертвовать интересами других».
Такова была история с переливанием крови. Она постоянно искала способы улучшить свое здоровье и внешность — и узнала о необычном методе: переливании крови здоровых молодых мужчин. Десятки гвардейцев были подвергнуты строжайшей медицинской проверке, и из оставленных в списке четырех избранников ей перелили кровь двоих. Потом она угостила этих двоих обедом, рассказав им, какой «славный» поступок они совершили, «добровольно отдав» ей свою кровь. «Зная, что ваша кровь циркулирует во мне… вы должны этим очень гордиться», — добавила она, а потом предупредила их, чтобы они держали рот закрытым. Переливания не стали регулярными, она слишком воодушевилась и рассказала о них Мао, а тот отсоветовал ей делать это из соображений сохранения здоровья.
Несмотря на постоянные жалобы, здоровье у госпожи Мао на самом деле было очень хорошим. Но нервы у нее были совершенно расшатаны. Ей приходилось принимать потри дозы снотворного, чтобы заснуть, что обычно происходило около четырех утра, а дважды вдень она принимала транквилизаторы. Находясь днем в помещении, она, как и Мао, требовала закрывать окна тремя слоями занавесок и читала при свете лампы, абажур которой был затянут черной тканью, ее секретарь описывал эту атмосферу как пугающую.
