В январе 1957 года Мао отправил в Польшу Чжоу Эньлая с тем, чтобы тот попытался втянуть Гомулку в сферу своего влияния. «Ключевой вопрос всего, — поучал Гомулку Чжоу Эньлай, — состоит в том, чтобы навалиться на силы правого политического фланга и разделаться с контрреволюционерами… выставляя каждый раз в качестве цели какую-нибудь одну группу». Призыв этот не нашел никакого отклика у Гомулки, ранее проведшего несколько лет в сталинской тюрьме. В отчете Чжоу Эньлая, сделанном некоторое время спустя, явно просматриваются как идея идеологической опеки Пекина, так и ее поражение: «Польское руководство придерживается правильной линии… хотя все еще не осознает ключевого вопроса». Год спустя, во время визита в Москву, Мао снова пытался склонить Гомулку на проведение подобной линии во власти, именуя при этом правительство Гомулки «ваш двор». В своих попытках Мао не преуспел. Гомулку не вдохновляла идея превращения в тирана.
Мао надеялся подвигнуть поляка на такой путь, поманив его перспективой стать главой коммунистического лагеря. Причем, убеждая Гомулку, он избрал весьма извилистый путь: продолжал твердить, что коммунистический лагерь должен возглавлять Советский Союз. Говоря, что лагерь должен иметь главу, Мао пытался перейти к обсуждению вопроса о том, кто должен быть таким главой, надеясь, что поляку такая идея западет в душу. Но Гомулка просто хмурился каждый раз, когда Чжоу Эньлай употреблял эту формулировку.
На самом же деле поляки хотели просто большей свободы, а не сталинизма и бедности. Яркой иллюстрацией той зияющей пропасти, которая лежала между видением ситуации Мао и польскими реалиями, стал визит в Китай группы польских партийных деятелей, которые сообщили Мао, что их сограждане страдают от низкого уровня жизни в стране, а партия считает, что надо предпринять какие-то меры, чтобы удовлетворить чаяния людей. Мао ответил: «Мне не кажется, что уровень жизни в Польше так уж низок. Наоборот, я думаю, что он довольно высок: поляки получают больше двух или даже трех тысяч калорий в день, тогда как [около 1500] было бы вполне достаточно. Если же люди считают, что у них мало товаров народного потребления, то [власти] просто следует усилить свою пропаганду». После такого «монолога» Мао, как записал один польский дипломат, поляки «поняли, что китайское содействие им не может быть ни существенным, ни долговременным, поскольку их программа была даже более «антинародной», чем советская»[118].
Когда Чжоу Эньлай убедился, что поляки, мягко говоря, не представляют себе Мао во главе коммунистического лагеря, Мао оставил такие попытки и обратился в сторону другой стоящей особняком от Москвы социалистической страны — Югославии. Ее дипломатический представитель уже в январе 1957 года получил предписание — добиться встречи с Тито наедине и просить югославского президента стать вместе с Пекином инициаторами встречи коммунистических и рабочих партий стран мира в Китае, мотивировав это тем, что у КПСС столь дурная слава, что на ее призыв о такой встрече никто просто не откликнется. До этого момента Мао в своем внутреннем кругу отзывался о Тито как о враге — точно так же, как он отзывался о Гомулке. Отношение Мао к этим двум коммунистическим странам было сугубо прагматичным, основывавшимся исключительно на том факте, что они были в значительной мере антисоветскими. После того как до Тито дошли слухи о том, как Мао отзывается о нем, он не только отклонил предложение стать наряду с Китаем организатором встречи, но даже отказался участвовать в ней.
И в то же самое время Мао снова и снова пытался ослабить Кремль, ставя русских в такие ситуации, чтобы они унижали сами себя. В январе 1957 года в Москве Чжоу Эньлай снова требовал, чтобы советские руководители предприняли «открытую самокритику» и вновь вознесли на должную высоту Сталина в соответствии с представлениями Мао об этом руководителе. Русские рассвирепели и резко отказали ему в обоих требованиях. Мао отреагировал на это тем, что наорал на Чжоу Эньлая, в чем сам потом признался одному из местных партийных руководителей: «Я сказал по телефону товарищу Чжоу Эньлаю, что эти люди стали полными кретинами в погоне за своими материальными выгодами и что лучше всего было бы просто надавать им хороших пинков. Чем они на самом деле располагают? Не более чем 50 миллионами тони стали, 400 миллионами тонн угля и 80 миллионами тонн нефти… Большое дело!» Такими словами Мао признался в провале своего плана обвинить Хрущева в слабости экономического развития Китая.
У Мао были и другие причины для недовольства. Источником одной из них был Средний Восток, где разразился острый кризис в то же самое время, что и в Венгрии. Причиной кризиса стал Суэцкий канал, который Египет национализировал в июле 1956 года. 29 октября Израиль нанес удар по Египту, действуя на острие тайно скоординированного англо-франко-израильского вторжения.
Мао не терпелось выступить в качестве защитника и наставника Египта. Он устроил в Пекине грандиозную демонстрацию против британцев и французов, в которой участвовало более 100 миллионов человек. Гость из франкистской Испании, бывший в этот момент в Пекине, так описывал ее: «Страшнее, чем сборища фашистов… повсюду лидеры выкрикивают лозунги, а толпа хором подхватывает. Это не настоящая демонстрация… очень скучная». Мао забрасывал египетского посла, генерала Хасана Рагаба, своими предложениями по любым вопросам, от того, каким образом следует обращаться с изгнанным королем Фаруком, и до того, какие меры должен принимать египетский президент Гамаль Абдель Насер, чтобы избежать покушения. Мао постоянно твердил, что посол должен «изучать опыт Китая», поскольку этот опыт «чрезвычайно ценен». Выдавая едва прикрытое соперничество с Советским Союзом, он подталкивал Рагаба к своей цели: «Советский Союз будет делать все возможное, чтобы оказать содействие Египту. Китай тоже хотел бы сделать все возможное, чтобы помочь вашей стране, причем наша поддержка будет абсолютно бескорыстной… Все, что вам надо сделать, — сказать, в чем вы нуждаетесь… И вам даже не придется оплачивать нашу помощь… если же вы будете на этом настаивать… то можете рассчитаться через сотню лет». Китай передал Насеру 20 миллионов швейцарских франков наличными и скорректировал двусторонний торговый баланс главным образом в пользу последнего.
Мао до такой степени вошел в роль советчика, что 3 ноября направил Насеру план военных действий. Более того, он даже предложил пушечное мясо — 250 тысяч китайских добровольцев. Предложение это Насер не принял — к счастью для «добровольцев», но также и для Мао, поскольку у Китая просто не было возможности перебросить такое количество людей на Средний Восток.
Насер едва ли придал значения всем этим указаниям. Главный военный советник Насера Мохаммед Хейкаль сообщил нам, что президент оставил военный план Мао покоиться в самом низу под грудой другой корреспонденции. На самом же деле Насер нуждался в оружии. Он решил использовать Пекин в качестве его поставщика, поскольку КНР, не входившая в состав ООН, могла служить каналом поставки для русского оружия в случае, если бы ООН ввела эмбарго на военные поставки.
Когда Каир в декабре запросил помощь, Китай немедленно предложил снабдить его любым производимым оружием, причем бесплатно. Но тогда китайская промышленность выпускала только легкое стрелковое оружие, и предложение не было принято. Мао почувствовал себя вне игры. Все это лишь подстегнуло его желание ускорить программу превращения страны в сверхдержаву и заполучить ядерное вооружение; иначе, как он сказал, «вас просто никто не станет слушать».
Для этой цели ему понадобился Хрущев. К счастью для Мао, Хрущев тоже нуждался в нем. Едва стихли беспорядки в Польше и Венгрии, как Хрущев столкнулся с кризисом в собственной стране. В июне 1957 года Молотов, Маленков и группа старых сталинистов сделали попытку сместить его с руководящих постов. Хрущев подавил этот переворот, но ощутил, что должен получить решительную поддержку своим действиям от иностранных коммунистических партий. Другие коммунистические руководители быстро высказали одобрение — но не Мао. Поэтому Хрущев отправил к Мао своего личного представителя, Анастаса Микояна. Мао в тот момент находился на юге Китая, в городе Ханчжоу, расположенном на берегу озера. «Я думаю, они хотели, чтобы кто-нибудь из советского руководства посетил с визитом Китай», — говорил нам впоследствии личный переводчик Микояна. Мао позволил Микояну разглагольствовать большую часть ночи и лишь затем небрежно бросил через плечо своему бывшему послу в Москве: «Старина Ван [Цзясян], где там наша телеграмма?» Телеграмма с просьбой о поддержке была, конечно, давно уже готова. Мао, разумеется, собирался поддержать Хрущева, за которым стояла вся мощь Кремля. Он просто хотел заставить Хрущева просить о помощи, чтобы набить себе цену. Китай сразу же предложил возобновить переговоры и подписать соглашение о передаче ядерных технологий.
