Более конкретные планы, связанные с подъёмом отечественного футбола, имелись у начальника Управления футбола СССР Льва Кирилловича Зенченко. Ими он щедро поделился 26 декабря 1974 года с участниками заседания президиума футбольной федерации страны. Многие пункты обширной программы носили явно выраженный принудительно-запретительно-ограничительный характер, как-то: в высшей и первой лигах турниры дублёров отменить; заявочные списки высшей и первой лиг ограничить 18 футболистами, второй лиги — шестнадцатью; возраст участников футбольного турнира VI летней Спартакиады народов СССР ограничить 21 годом; в сезоне 1975 года командам второй лиги иметь в составе не более шести футболистов старше 25 лет, в 1976 году — не более четырёх; запретить участие в чемпионате футболистам, не получившим среднего образования; ввести с 1975 года аттестацию игроков и тренеров и обязательное индивидуальное страхование футболистов; тренерам, запасным игрокам, врачам, массажистам появляться на стадионе только в спортивной форме; с команд, нарушивших правила перемещения тренеров, снимать по два очка; на каждом стадионе разработать и осуществить ритуал праздничного проведения соревнования, устраивать показательные выступления спортсменов, ансамблей, оркестров и другие мероприятия…

Собравшиеся внимательно выслушали своего начальника, но выражать единодушие не торопились.

Федерация футбола, возглавляемая известинцем Борисом Федосовым, осмеливалась порой выявлять строптивый норов во взаимоотношениях с верхами и даже сумела выиграть тяжбу о послематчевых пенальти. Вот и теперь она решительно отмела некоторые из перечисленных предложений, в том числе и по лишению команд очков из-за снятия тренеров. В постановительной части по этому поводу было сказано следующее: «Перемещения тренерского состава очень мало зависят от команд и их руководства, поэтому не снимать двух очков». К этому можно добавить, что «перемещения тренерского состава» не зависели и от самих высших футбольных и спортивных чинов, проигравших на этом поле не одно сражение. Не сумел нарушить печальную традицию и новый начальник Управления футбола Анатолий Дмитриевич Ерёмин. Летом 1975 года он с возмущением говорил о происшедшей в ростовском СКА смене тренеров в ходе турнира, публично обещал во всём разобраться и навести наконец в этом деле порядок. Осуществить обещанное Ерёмин не смог, хотя, не сомневаюсь, искренне того желал. Николай Глебов, сменивший в СКА Йожефа Бецу, всё же проработал в Ростове до конца сезона, однако сохранить команде место в высшей лиге был не в состоянии. Но это уже другой вопрос.

Тем же летом покинул «Пахтакор» приболевший Вячеслав Соловьёв. Его место занял Гавриил Качалин. Здесь всё обошлось чинно и мирно. Никто ведь не в силах запретить кому бы то ни было болеть, даже первое в государстве лицо.

В Ташкенте и завершил свою тренерскую деятельность в большом футболе Гавриил Качалин. То был сезон грустных расставаний. Примеру Качалина после завершения первенства последовали Михаил Якушин и Виктор Маслов. В чемпионатах страны команды этих замечательных тренеров 11 раз становились первыми, а Качалин выиграл ещё в 56-м Олимпиаду, а в 60-м — Кубок Европы.

Вернёмся, однако, в зал заседаний. Похерив многое из предложенного, президиум счёл возможным по некоторым пунктам пойти на компромисс: возрастные ограничения ввести только со следующего года; турнир дублёров в высшей лиге сохранить, в первой — отменить (но и там он всё же был разыгран). Ну и, наконец, были одобрены позитивные предложения (и таковые имелись в докладе Зенченко), связанные со строительством стадионов с синтетическим покрытием в Москве, Ленинграде, Киеве и Минске, а также с созданием полутора десятков высших школ (за счёт спортлото) с комплексом полей, залов и т.д.

Не возражала федерация против назначения В. Лобановского и О. Базилевича тренерами сборной СССР, создаваемой на базе киевского «Динамо», а также Н. Гуляева и Н. Старостина (начальник команды) — олимпийской сборной (на базе «Спартака»).

Так уж вышло (и это один из парадоксов нашей жизни), что одобренные позитивные предложения не осуществились вовсе или реализовались частично, а некоторые из отвергнутых проникли-таки в Положение о чемпионате 1975 года. Новшеств содержалось в нём немало. Что касается турнирных дел, то теперь при равенстве очков дополнительный матч (или матчи) предусматривались не только за первое место, но и за право остаться в высшей лиге.

Организаторы первенства, видевшие наш футбол в хрустально-романтических снах чистым, честным, рыцарски благородным, прилагали ежегодно немало усилий, чтобы прекрасные, сказочные сны сделать былью. Для неспособных созерцать цветные сны предусматривались разнообразные и достаточно жёсткие санкции. В этой неравной борьбе победу романтикам могло обеспечить только одно условие — неотвратимость наказания. Но у нас, как обычно, меж задуманным и реализованным пролегло огромное расстояние.

Среди многочисленных обязанностей по приёму гостей были и такие: ежедневно предоставлять приезжей команде поле для тренировок (до четырёх часов в день) и один раз центральное поле (до трёх часов). Едва начался сезон, как отовсюду послышались тревожные сигналы: там-то разрешили заниматься всего два часа, там-то главное поле вовсе не дали, где-то после длительного перелёта гости в течение нескольких часов не могли получить мест в гостинице, где-то в подтрибунных душевых не хватало рожков, а из «действующих» едва струилась ледяная вода… Вы думаете, кого-нибудь наказали? Ещё чего. Так, пошумели слегка и успокоились. Что толку понапрасну сотрясать воздух.

Драконовские (по тем временам) меры ожидали любителей воздействовать на судей словом и делом — дисквалификация от 5 игр до одного года. За пререкания с судьями, неодобрительные реплики в их адрес, апелляцию к зрителям — от 3 до 5 игр. Это какая же армия футболистов могла оказаться временно нетрудоустроенной, воплотись угрозы в жизнь! И зрители на трибунах, и телезрители у голубых экранов (кто с негодованием, а кто и с любопытством) наблюдали за «гонениями», которые устраивали арбитрам футболисты, не ограничиваясь при этом словесным воздействием. Не могли не видеть этих безобразий и власть предержащие. Но они приучены верить не глазам своим, а документу, каковым является протокол. Вот только милейшие наши судьи, то ли по доброте душевной, то ли из нежелания осложнять отношения с командами, не очень-то развлекали начальство криминальным чтивом.

И лишь семеро смелых вынесли своим обидчикам предупреждения с такими формулировками: «за апелляцию к арбитру» (3 случая), «за реплику в адрес судьи» (две записи) и по одному разу «за систематическое вмешательство в судейство» и «хватание рукой главного судьи». Реакция сверху последовала вялая: лишь одного игрока дисквалифицировали на два матча. Похоже, наше карательное оружие (имеется в виду футбольное) было заряжено холостыми патронами.

В армии бытует убеждение, что ружьё, даже без патронов, способно раз в год выстрелить. Военные оказались правы: наше хилое, незаряжённое футбольное ружьишко в 75-м всё же пальнуло.

29 июня сразу после завершения встречи «Черноморца» с «Локомотивом» (1:0) полузащитник москвичей Владимир Уткин стремглав бросился к арбитру — ереванцу Гайку Карапетяну и на глазах у всего честного народа сорвал с его груди эмблему судьи всесоюзной категории. Если даже опустить художественное содержание монолога Уткина (его мало кто мог из-за плохой слышимости по достоинству оценить), имело место оскорбление чести и достоинства судьи матча. Это всё равно, что публично сорвать с офицера погоны. Карапетян, однако, не оскорбился. Во всяком случае, в протокол он записывать ничего не стал. Одесский инцидент, как и многие ему подобные, мог отойти в безвестность, не инспектируй этот матч сам Николай Гаврилович Латышев. Не найдя записи в протоколе, он решительно настоял на официальном рапорте в Федерацию футбола СССР. Пришлось арбитру браться за перо: «После окончания игры на пути в раздевалку мы находились в окружении игроков «Локомотива», которые неподобающим для спортсменов образом выражали своё недовольство судейством матча. Во время этого объяснения игрок команды «Локомотив» В. Уткин неожиданно сорвал с моей груди эмблему судьи всесоюзной категории. Но тут же, очевидно, почувствовав свою вину, стал передо мной извиняться, оправдываясь, что это произошло случайно. Однако, по моему глубокому убеждению, поступок Уткина отнюдь не случайность. Такого же мнения придерживаются мои помощники».