1964 г.

Перевод А. Эбаноидзе.

Мака была счастлива.

Вот уже четыре года она замужем и ни разу за все это время не думала о человеке, который любил ее когда-то. Муж был ее единственной любовью со дня знакомства с ним и по сегодняшний день. Мака не знала, что такое обманутые надежды, душевные терзания, беспомощное самоутешение. Правда, наедине с собой она признавалась, что, кроме как о первых днях супружества, у нее и воспоминаний-то никаких не осталось, но все-таки Мака была счастлива.

В годовщину свадьбы она родила мальчика, о котором так мечтал муж — Гено. Он работал тогда учителем в деревне, и последний курс института Мака прошла заочно. Через год Гено перевели в редакцию районной газеты. Дом и хозяйство он оставил младшему брату, а сам получил участок на окраине районного городка, — начали строиться. Дом и сейчас еще стоит недостроенный — не оштукатуренный, не отделанный, с деревянной лестницей-времянкой, без желобов и труб для стока дождевой воды… Одним словом, дел было предостаточно.

С тех пор как Гено опубликовал несколько статей в республиканских газетах, у него появились почитатели, и авторитет его в районе вырос. Он часто ездил в командировки. Работа над статьями отнимала все больше времени. Маке приходилось одной заниматься семьей и сыном, работой и хозяйством. Но она не чувствовала ни одиночества, ни скуки, особенно с тех пор, как свекровь и жена деверя повздорили и расплевались и Гено забрал мать к себе. Хозяйственная, работящая свекровь прекрасно понимала, что в создании этого дома, этой семьи и уюта нет ее доли, двери же ей открыли широко и приняли с радостью, и в благодарность она безропотно признала превосходство молодой невестки, тем самым определяя характер отношений между ними — дружественный и ровный. А это, в свою очередь, принесло Маке славу «доброй и умной женщины», охотно распространяемую мужниной родней.

Дел стало наполовину меньше. За ребенком смотрела свекровь. Она же готовила и убирала, причем делала это так споро и умело, что было бы грешно упрекнуть ее в чем-либо.

У Маки появилась возможность подумать о себе, о своей работе, больше читать, чаще ездить к родным, встречаться с подругами, да и просто отдыхать.

Гено не любил вина, но иногда опаздывал с работы и приходил навеселе. По утрам он спешил в редакцию, возвращаясь, приносил с собой стопки книг и читал, читал, не поднимая головы. Раз в неделю, а то и в две недели, они вместе ходили в кино…

И все-таки Мака была довольна. У нее была семья, муж и сын, отец и мать, И хотя ее отец, сломленный войной человек, все время хворал и сейчас опять болел, она не могла пожаловаться на судьбу. Единственной большой утратой, которую Мака испытала в жизни, была смерть бабушки…

В последнее время Гено собирал материал для очерка, который предполагал опубликовать отдельной брошюрой. В связи с этим работу по отделке дома он отложил на лето, а сам зачастил в соседний район на строительство электростанции.

Маку задевало то, что Гено ни разу не взял ее с собой на стройку и не прочитал ни строчки из тех черновых записей, которыми были полны его блокноты и книжки, но она знала немногословность мужа, особенно в том, что касалось его планов, и даже любила в нем эту черту.

Когда болезнь отца обострилась и Маку срочно вызвали телеграммой, Гено с вокзала позвонил в редакцию и объяснил причину своего отсутствия.

…Вскоре после полудня поезд остановился на станции Ианиси.

Мака не была уверена, что брат встретит ее. Мака вообще мало знала брата. Когда она уехала и поступила в институт, Бичико был еще несмышленышем. Разумеется, она каждое лето приезжала к родителям на каникулы, но брат, по обыкновению всех мальчишек, возвращался домой поздно ночью, незаметно влезал через окно, а утром опять пропадал на весь день.

Бичико с грехом пополам окончил школу, затем два года пробыл в Тбилиси, якобы в институте, теперь же уверял всех, что перенес документы на заочный, но, правда это или нет, Мака не знала. В самое последнее время он устроился кем-то на винный завод. «Твой школьный товарищ помог ему», — писал Маке отец. Кто из ее однокашников стал виноделом и теперь оказал ей дружескую услугу, об этом отец не писал. А сама она, уехав из родных мест, все дальше отходила от старых друзей, давно не встречалась ни с кем из них, кроме Нуцы, и теперь не могла даже представить себе, кто пекся о ее брате.

В Ианиси ей, пожалуй, не было знакомо ничего, кроме вокзала. Но его старое здание напоминало, сколько раз и куда уводила ее от отчего дома дорога: этой дорогой уехала она в город учиться, эта дорога привела ее к Гено, по этой дороге приехала она, тяжелая, беременная, к отцу-матери, и по ней же поехал в свой дом новорожденный Гоча. Память сближала, роднила ее со всем, что было вокруг, она улыбалась, словно каждый встречный был знаком ей, чувствуя особое, теплое и родственное расположение ко всем.

Но только она ступила на перрон, грубоватое приветствие брата: — Мака, дорогуша! Гено, привет! — и поцелуй, разящий вином, испортили ей настроение. Она испытующе заглянула в глаза Бичико.

— Погоди, дай зятька обнять! — отмахнулся тот, протягивая Гено обе руки, но Мака повернула его к себе.

— Бичи, посмотри на меня!

— С превеликим удовольствием! Лучшего зрелища тут все равно не найти.

— Почему ты меня встречаешь?

— Сразу видно, что она не избалована твоим вниманием, — улыбнулся Гено.

— Встречаю родную сестру и зятя. Что тут плохого?!

— Как отец, Бичи?

— Точно так, как тебе писали. Ни хуже, ни лучше.

— Операцию сделали?

— Нет. Без тебя не соглашается.

— Скажи мне правду!

— Вот еще! — возмутился Бичико. — Поклясться мне, что ли?

— В самом деле, Мака, — вступился Гено. — Что ты пристала к человеку?

Они вышли на привокзальную площадь.

— Транспорт ждет! — торжественно объявил Бичико и повел зятя к машине, стоящей в тени акации.

Мака замедлила шаг.

— Не встречал — обижалась, — Бичико, ища понимания, обернулся к Гено, — встретил — опять обижается…

Мака не хотела больше ни о чем спрашивать брата, но все-таки не удержалась:

— Отец дома лежит или в больнице?

— Дома. Без тебя никуда ни шагу. Нам с мамашей ноль внимания.

Бичико распахнул дверцу светло-коричневой «Победы» и отступил на шаг.

— Чья машина? — спросила Мака.

— Сейчас моя…

— Бичи, не валяй дурака!

— Гено, скажи, пожалуйста, разве я валяю дурака? Приглашаю в лимузин единственную горячо любимую сестру, хочу с почестями доставить в родительское гнездо, к мамаше и папаше…

— Без шофера, что ли, машина? — спросил Гено.

— Я и шофер, и хозяин. И жнец, и швец, и на дуде игрец…

— Бичи, ты выпивши садишься за руль?

— Ну-у, теперь нотации!..

— Скажи хоть, в чью машину нас приглашаешь?

— Что говорить? Всему свое время… Садитесь, садитесь, чудаки! В первый раз вижу таких пассажиров! — Бичи с веселым возмущением взмахнул руками и сел за руль. — Хозяин тут рядом.

Мотор заработал. Машина дернулась, отъехала на несколько шагов и остановилась.

— Пусть едет, Гено! — сказала Мака. — Оставь…

— Теперь поздно его воспитывать, — возразил Гено. — Садись.

Только Мака протиснулась к двери, как ей почему-то ужасно захотелось выбраться назад, остаться, — но было поздно: машина сорвалась с места, Мака неловко, как-то боком упала на сиденье и отвернулась от брата.

За окном побежали молодые, неокрепшие платаны, низкие дома и заборы — дощатые, каменные, а то и железные, замелькали редкие пешеходы на тротуарах…