— Во имя отца и сына… — прошептал Тутар слышанное на охоте, прижал приклад к плечу и придержал дыхание. Он замер, целясь в лоб кобыле, но потом раздумал и сдвинул прицел пониже. Попасть в грудь легче, и если он не сразит кобылу наповал, раненая, она отпрянет и полетит в пропасть.

Тутар нажал курок и закрыл глаза.

Не успел он раскрыть глаз, как раздался ответный выстрел, и сразу за первым второй — пули с визгом впились в гранит. Он все-таки выглянул из укрытия. Кобылы на тропинке не было.

Единственная пуля, сбросившая кобылу с тропинки, не на шутку напугала обер-лейтенанта. Вздумай он со своим десантом продвигаться вперед, притаившимся в скалах стрелкам пришлось бы стрелять всего одиннадцать раз.

Сложность положения определилась так неожиданно и грозно, что Макс, невозмутимо-ироничный до этой минуты, растерялся. Единственное, что он отчетливо осознал, была нешуточная опасность, нависшая над его десантом, и ему пришло в голову поговорить с пленницами. Если стреляли местные жители — горцы и делали это ради спасения похищенных женщин, могло статься, что жизнь Макса и его людей зависела от пленниц.

Гуца и Таджи стояли, прислонясь к скале, словно две большие куклы. Ганс с автоматом на коленях сидел на корточках и слушал Клауса, шепчущего ему что-то. Обер-лейтенант почувствовал, что Штуте не собирается встать при его появлении, и жестом позволил ему не вставать:

— Сидите, сидите…

Ганс улыбнулся.

— Фрейлейн! — обойдя Ганса, обратился Макс к Гуце.

Гуца скосила на него глаза.

Таджи, дичась, отступила на шаг.

— Ваша… маленькая слишком горяча!.. — заметил Макс.

Гуца взглянула на Таджи.

— Я не собираюсь просить у вас прощения… — Продолжал обер-лейтенант более суровым тоном, почувствовав, что мягкостью он только пуще пугает женщин. — Как вы знаете, мы прибыли в вашу страну не для того, чтобы плести вам венки из альпийских цветов. Дама, разумеется, есть дама, даже если она среди ночи разъезжает верхом по горам, но в нынешних условиях мы враги…

Гуца исподлобья ожгла обер-лейтенанта взглядом, исполненным ненависти.

— Вижу, что сказал вам правду.

Гуца отвернулась.

— Я слышал, что грузины — смелый народ. Но времена смельчаков прошли. Сейчас судьбу войны решает вооружение, а перед немецким оружием склонила голову вся Европа… Вам, как женщине образованной, должно быть известно это. Не знаю, какую судьбу готовит вам фюрер и история, но знаю, что жизнь сладка. И если этот отменный стрелок только ради вас подставляет свою бедовую голову под дула моих снайперов, я вас отпускаю.

Гуца с трудом удержалась, что б не оглянуться на обер-лейтенанта.

— Да, да, вы не ослышались. Я могу повторить: вы мне не нужны. Правда, вы хороши собой, но в наших условиях даже это не имеет значения. Как вы понимаете, я руководствуюсь не заботой о вас, нет, просто я ничего не теряю, — Макс начинал злиться, — почему вы молчите? Я отпущу вас, только уберите с дороги этих чертей. Обойдемся без особых церемоний, можете пойти и передать мои условия, а эта девочка подождет вас здесь.

И на этот раз ответа не было.

Обер-лейтенант засмеялся.

— Кажется, она неглупа, — обернулся он к стоящему рядом Кнопсу, — боится, как бы мы не подставили ее вроде кобылки под пулю… Напрасные опасения. Судя по выстрелу, у ваших соотечественников острое зрение, они разглядят даже тень от ваших ресниц…

Макс помолчал, потирая подбородок. Потом подошел к Гуце поближе и негромко доверительно сказал:

— Поднимите голову… Вас удивляет наша щедрость? Не скрою, мы хотим как можно скорее выбраться отсюда. У нас есть дела поважнее, чем приятные разговоры.

Макс не знал, что согласись даже пленницы передать его условия, немцам не открыли бы дорогу. Ведь на них была кровь тысяч и тысяч людей, целой страны, а вчера добавилась кровь Сиоша.

Тутар приходил в отчаяние при мысли о том, что скоро стемнеет и попавшие в ловушку немцы сделают все возможное, чтобы спастись. А один Тутар был бессилен. Окажись он сейчас на тропинке, нашел бы укрытие понадежней и, пока был жив, не дал бы врагу продвинуться ни на шаг.

Спуститься на тропинку до темноты нельзя. Немцы же начнут движение только тогда, когда прицелиться будет невозможно. К тому же тропинка ниже, там стемнеет раньше… Пока что солнце ярко освещало вершины скал, и багряные тучи окутывали далекий ледник.

К вечеру небо совершенно очистилось. Тутар подумал с надеждой, что в хорошую погоду стемнеет попозже и, может быть, Вахо успеет вернуться.

Но когда в ущелье, медленно сгущаясь, стали настаиваться сумерки, Тутар разволновался. Он знал порывистый, ненадежный характер Вахо, и конь у него какой-то шалый. Мало ли что… А как встретил его Гуа? Кто знает… А Аби? Вряд ли Вахо удалось пробраться в село незаметно для Аби…

Сумерки в ущелье сгустились. Золото вознесенного над скалами ледника потускнело. Теперь трудно было бы с первого выстрела убрать коня с тропинки.

Сумрак наполнял ущелье, поднимаясь все выше. Вот он поглотил тропинку. Враг не станет больше ждать. Как только он покажется, Тутару придется стрелять.

И тут появился первый! Прижимаясь к скале, сделал несколько шагов… Тутар прицелился, уверенный, что это немец.

Выгнанные из укрытия пленные не так пошли бы по тропинке: для них враг оставался сзади, и они не стали бы прижиматься к скале. Только Тутар собрался нажать на курок, как темный силуэт отделился от скалы, пробежал несколько шагов и шмыгнул за валун у края тропинки.

Тутар утер рукавом заслезившиеся глаза.

Стоило первому укрыться, на тропинку выбрался другой. Тутар попробовал прицелиться, однако сделать это было уже невозможно. Тогда Тутар решил спуститься поближе к тропинке. Но только он приподнялся, свистнула пуля. Стреляли оттуда же, откуда и в первый раз.

Пришлось подождать, пока темень добралась до вершин.

Лежа в своем укрытии, Тутар, казалось, видел воочию, как две темные фигуры приближаются к его коню, оставленному на тропинке под скалой.

Перевесив карабин, он осторожно пополз вниз. И тут громыхнуло два раза подряд. Он прижался к скале, но почти сразу же оторопело приподнял голову. Звук был как из охотничьего ружья: его не спутаешь ни с автоматом, ни с карабином. Тутар торопливо пополз дальше. За ним по одному катились камешки и падали вниз.

— Тутар! — он не поверил своим ушам.

— Вахо…

— Тсс! — донеслось в ответ, — спускайся живее! — это был голос Гуа.

Тутар скользнул вниз. Потом скалы под ним не стало, и он шмякнулся на камень, но боли не почувствовал.

— Ох, ребята!..

— Ложись! — зашипел на него Вахо. — Только сделай одолжение, не реви!

Тутар покорно лег, хоть теперь он не боялся немецких снайперов. Он ничего не боялся. Просто ему велели лечь, и он лег. Погодя, он снял с плеча карабин и через головы притаившихся друзей глянул вниз. Тропинка хорошо просматривалась под усеянным звездами небом.

Наступила холодная ночь.

Гибель двух солдат заставила немцев отказаться от задуманного: их планы рухнули. Теперь надо было придумать что-то новое.

— Ганс, пойдете со мной! — обер-лейтенант прошел мимо растерянных солдат и, отойдя подальше, присел на камень у края тропинки.

— Ганс, — начал он тоном, каким в трудную минуту обращаются к другу, — как ты думаешь, тут в самом деле нет дороги, кроме этой злосчастной тропы?

В эту минуту обер-лейтенант думал не о повышении в чине, и Штуте ответил не сразу.

— Герр обер-лейтенант…

— Обращайтесь ко мне по имени, — прервал его командир, — когда мы одни, обращайтесь ко мне по имени. — Простота в отношениях есть первейшее условие дружбы, а Максу никогда не нужен был друг так, как сейчас. — Присядьте! — он подвинулся, давая место рядом с собой.