Я поднял голову. Весь измазанный тутовым соком, так что его и узнать-то было трудно, Тухия пристроился на ветке шелковичного дерева почти у меня над головой.

— Тута ведь отошла! — удивился я.

— Это последние ягоды, — объяснил Тухия. — Еще осталось немного.

Он притянул к себе ветку, набрал целую горсть ягод и уже хотел было отправить их в рот, как откуда-то другой голос:

— А мне-е?

— Тебе? Ну, на тебе! — Тухия перегнулся и протянул ягоды пятилетней сестренке, сидевшей на ветке пониже.

Девочка тоже была вся в тутовом соку. Она сидела на корточках, натянув платье до щиколоток, но через дыры торчали голые коленки.

— На, бери! — Тухия высыпал ей в руку ягоды.

— А мне-е-е? — заревел в это время самый маленький, карабкаясь по лестнице, приставленной к стволу дерева. Его короткая рубашка едва прикрывала пупок.

— Погоди, сейчас и тебе нарву! — Тухия притянул ветку, но она вырвалась из рук, и ягоды посыпались на мою арбу.

— Э-э-э!.. — заревел малыш.

— Чичия, ты почему его не кормишь? — прикрикнул раздосадованный Тухия на брата, который обирал дерево с другой стороны.

Чичия свесился с дерева, положил несколько ягод в рот малышу, стоящему на лестнице, и тот сразу унялся.

— На мельницу собрался? — спросил меня Тухия.

— Да. Давай вашу кукурузу, — поедем, подвезу.

Тухия помотал головой.

— Почему?

— Мы уже все съели.

Я растерянно взглянул на него.

— А как дальше… — начал было я, но не договорил, стегнул быков и свернул на середину улицы.

— Погоди, Гогита! — окликнул меня Тухия. — Заезжай к дедушке Тевдоре. Сегодня он просил меня сходить на мельницу, да мамы дома не было. Прихвати у него кукурузу, сделай доброе дело.

— Ладно, только ты покричи ему оттуда!

— Дедушка Тевдоре! — крикнул с дерева Тухия.

— Эгей, кто там? — отозвался дедушка Тевдоре.

— Гогита захватит на мельницу твое зерно.

Я остановил арбу у калитки Тевдоре. Долго никто не показывался. Наконец со двора послышалось тяжкое оханье. Я встал на арбу, заглянул через калитку. Опираясь на палку, к калитке тащился дедушка Тевдоре с маленьким мешком под мышкой. Я мигом спрыгнул, подбежал к нему, взял мешок и положил на арбу. Тевдоре расправил спину, оглядел мою упряжку, меня самого, потом перевел взгляд на тутовое дерево у дома Тухии с сидящими на нем детишками и воздел руки к небу:

— Будь ты проклят, злодей!

Едва я проехал два-три двора, как меня нагнала меньшая дочка кузнеца и положила на арбу мешок с кукурузой.

Когда я выехал за околицу, я уже не мог разобрать, где чей мешок.

«Давай и к Элпите заеду, — подумал я. — Бедняжка совсем больная, и от Амбако писем нет…»

Развернув арбу, я покатил под гору вдоль живой изгороди из кустов граната.

Я все смотрел влево, чуть шею не вывернул, хотел разглядеть дом Амбако, но сплошные заросли граната скрывали его.

Только я поравнялся с калиткой, Элпите сама вышла навстречу.

— Здравствуйте, тетя Элпите!

— Никак, Гогита?

— Гогита!

— Гогита, а ведь от моего Амбако ничего нет. Отчего бы это?

— Будет письмо, тетя Элпите, обязательно будет.

— Будет?.. Ты так думаешь?

— Давайте вашу кукурузу, на мельницу свезу.

— На мельницу?

— Ну да, для этого и заехал.

— Что же мне теперь делать?

— Несите кукурузу, вечером привезу муку.

Подобрав подол длинного платья, она торопливо вошла в дом, вынесла залатанный черными лоскутами мешок и, положив его на арбу, опять спросила:

— Значит, ты ничего не слышал о моем Амбако?

— Да пока что ничего. Но письмо будет, тетя Элпите.

— А ведь обещал скоро вернуться… Просто не знаю, как быть!

Река вздулась от половодья и грозила смыть маленькую мельницу, стоящую в лощине между ивами. Мельник затворил воду в двух желобах и остановил большие жернова. Хрипел только маленький стершийся жернов. На полке, словно запрыгнув туда, притулился единственный мешочек с зерном.

Еще издали завидев меня, мельник отворил оба желоба. Жернова завертелись под ударами воды, в минуту поглотили последние запасы села, но так и не утолили голода.

Наконец-то разведрилось.

На пригорках, там, где повыше, можно было приступать к полевым работам. Сроки прополки прошли, сорняки душили посевы. Надо было торопиться. Не хватало рабочих рук.

— Хватит тебе возиться с этой холерой, пропади он пропадом, этот чай! — сказал мне Эзика. — Завтра выходи в поле.

— В поле?! — испуганно переспросил я.

— Да, в поле, а то с голоду передохнем зимой!

— В поле мне с культиватором не справиться! — признался я.

— Не справишься, говоришь? — Эзика смерил меня взглядом с головы до ног… Он пошел прочь, но, пройдя шагов пять, остановился в раздумье. Вдруг он крикнул, не оборачиваясь, словно не мне, а кому-то: — Справишься, не может этого быть!.. Как это ты не справишься!

— Культиватор попортит кукурузу… — испуганно крикнул я.

— Ну и пусть портит! — ответил он, обернувшись. — Непрополотая кукуруза все равно пропадает. Хоть что-нибудь да спасем!..

На следующее утро я уже запряг быков, когда Эзика появился на нашем дворе и сам стал распрягать их. Я не мог понять, что случилось, куда он теперь хочет меня послать?

— Наступает, гад… Все вперед рвется!

— Кто наступает, дядя Эзика? — спросил я, все еще недоумевая, зачем Эзика выпряг быков.

— Холера! Чтобы мор на него напал, на злодея поганого…

Я все еще не понимал, о ком говорит Эзика. Я чувствовал, что речь идет о враге, но почему он вспоминает о нем сегодня утром, когда тот еще так далеко. Ведь до нас не доносился даже грохот его пушек.

— Зачем тебе посевы, милый ты мой, когда он и поле затопчет, и урожай… Идет он, Иуда, подходит к нам, надо убежище строить.

— Убежище. А что это — убежище? — не понял я.

— Убежище! Да черта ли тебе до этого? — крикнул он, ожесточаясь. — Копай яму да лезь под землю, вот тебе и убежище!

— Яму рыть? — повторил я.

— Да, яму, такую вот, в мужской рост, да хватит и твоего роста. — Эзика оглядел наш двор. — Вой у тебя колья лежат для лоз. Выроешь яму, прикроешь кольями поплотнее и засыплешь землей, да щель оставишь, чтобы в яму лезть можно было…

— Но ведь это от виноградника колья!

— Что говорить о виноградинке! Копай яму, вечером сам зайду, проверю твою работу, — сурово закончил он.

— А рыть-то где?

— Где рыть? — Эзика огляделся и позвал маму. — Ивдити!

Мама с Татией на руках вышла на веранду.

— Надо сегодня же начать рыть убежище, поближе к дому. Приказ такой вышел.

— Почему поближе к дому?

— Этот проклятый не станет дожидаться, пека ты за село выйдешь. Да у тебя еще и ребенок…

— Что им от ребенка-то нужно? — громко вырвалось у мамы, и она прижала Татию к груди.

— А чего ты от них ждала? Людоеды — людоеды и есть! — Эзика выругался и, насупясь, захромал к воротам.

Из газет я знал, что фашисты рвутся вперед, сжигая и уничтожая все на своем пути. Даже Заза знал, что надвигается какое-то чудище — дракон или волк, которое пожирает детей. Иногда он вскакивал среди ночи и звал на помощь. Я успокаивал его, говорил, что наш папа там, на фронте: он сражается с чудищем и не подпустит его к нам, а застрелит и заколет штыком.

— Штыком? — переспрашивал Заза.

— Штыком, — повторял я.

Заза ложился. Я задремывал, но вдруг снова слышал:

— Он папу съел! Съел!..

Я будил его.

— Глупый ты, Заза! Как он может съесть папу. На папе железная каска.

— Железная каска? — удивлялся в полусне Заза.

— Да, а на ней звезда.

— Красная звезда… — улыбался Заза.

— Гогита, — просил он погодя. — Можно я лягу с тобой?

— Да ты же со мной лежишь.

— Нет, не в ногах. Можно рядом?

— Ложись…

Заза перетаскивал в темноте подушку, устраивался рядом, ворочался, вздыхал. Потом опять шептал: