Еще нет года, как Гуца живет у них. Председатель сельсовета сам просил старого Беслана приютить учительницу. «Переночевавшего в вашем доме даже собаки не посмеют облаять», — говорил он. А Тутар оставил ее немцам. Оставил фрицам, а сам сбежал.
Нет, нет, нет! Тутар скорее встал бы под пули, но не сделал бы этого. Во всем виноват Сиош. Вина Тутара только в том, что он не ослушался, подчинился.
Он посмотрел в лицо умирающему.
— Почему ты сделал это, Сиош? Почему?
Сиош не слышал его упреков. Лишь пасущаяся рядом лошадь навострила уши и оглянулась на Тутара.
Тутар с завистью смотрел на умирающего: он теперь ни перед кем не в ответе и прав перед всеми.
Надо покинуть Сиоша и, пока не поздно, броситься вдогонку за немцами. Он догонит, тропинка, по которой они пошли, ведет в турьи скалы; дальше дороги нет.
Надо погнаться сейчас же, догнать их и погибнуть. Тогда и он, Тутар, будет прав, и с него никто не спросит ответа.
— А Вахо?
Вахо — младше. Главная вина ложится на Тутара. И он должен держать ответ. Надо захватить патронташи Сиоша, отыскать сброшенный в пропасть карабин, пока не поздно, пойти по следу немцев, найти их, а там будь что будет… Рассчитается он с кровниками — хорошо, а нет, так хоть для него не пожалеют пули…
Он расплакался, морщась и больно прикусывая губы. Сквозь слезы глядя на раненого, застегнул ему пуговицы на груди, прикрыл своим тулупчиком из овчины и всхлипывая, вскочил на коня. Конь почувствовал настроение хозяина и нетерпеливым галопом понесся в гору.
Повесив свое ружье на луку седла, Тутар скользнул вниз с тропинки.
Карабин лежал между камнями, как мост, упираясь в два конца. Взяв его в руки, Тутар не удержался и, не трогая курка, глянул в прицел. Потом отвел затвор: в магазине лежало пять патронов. Он достал один из них в ствол и рукавом стер с карабина пыль.
Выкарабкавшись наверх, он присел у ног коня, отдышался. Теперь судьба раненого не очень волновала его. Он даже злился на Сиоша: несчастье началось тогда, когда он прискакал к ним, потом повел их дорогой, где они напоролись на немцев, и, наконец, избавившись от мальчишек, он не сумел ничего сделать, чтобы спасти учительницу и Таджи.
Тутар вставил ногу в стремя и сел на коня. Свое ружье перевесил через плечо, карабин взял в руки и отпустил повод. Чуткий, настороженный, он все подмечал вокруг и все слышал.
Гул боя на перевале смолк.
Со скалы на противоположной стороне ущелья сорвался сокол-стервятник и камнем упал вниз.
Тутар придержал коня: хищные птицы облепили лежащий на дне ущелья труп и, взмахивая крыльями, иногда тяжело перепархивали.
«Убили!» — кровь у него в жилах оледенела.
Он поднялся повыше, развернул коня к ущелью и заглянул, привстав на стременах. Глубоко внизу, среди осыпавшихся камней валялся труп лошади, и стервятники терзали его.
— Лошадь Сиоша! — со вздохом облегчения, усаживаясь в седло, объяснил себе Тутар и, не оглядываясь, поскакал дальше.
Там, где тропинка делилась надвое, он задержался, найти следы коней оказалось нетрудно — пленниц увели к вершинам. Тутар посмотрел на тропинку, петляющую по скале — два всадника на такой не разъедутся. Из двух врагов, столкнувшихся на ней, путь продолжит только один. Ступить на нее — значит начать бой. И назад дороги нет.
Тутар сомневался недолго; взвел курок на карабине, пятками пришпорил коня и поскакал по тропинке.
Глава девятая
Обер-лейтенант, играя желваками, стоял возле брезента, закрывшего вход в большую пещеру, когда перед ним вытянулся Кнопс Хампель и повторил сказанное десять минут назад:
— Герр обер-лейтенант, так что пленные — женщины!
Макс промолчал. Кнопс догадался, что ему лучше ретироваться. Он и ретировался: словно уменьшившись в росте, сделал несколько шагов и остановился перед другой пещерой, где два солдата грели на спиртовке консервы.
Услышав, что пленные — женщины, солдаты прервали свое занятие. Из-за брезента высунулись еще две заспанные физиономии.
Унтер-офицер с расцарапанной щекой и шишкой на затылке, запыхавшись, взбежал на площадку перед пещерами и вытянулся, одергивая китель.
Макс, словно отстраняя его, махнул рукой.
Шнайдер покорно отошел в сторону, но руки, поднятой для приветствия, не опустил, словно говоря своим жестом: не суди, не выслушав.
Однако обер-лейтенант не пожелал его слушать.
Первыми на площадку поднялись Бауман и Штуте. За ними вскарабкались пленницы.
Не веря своим глазам, Макс смотрел на худенькую молодую женщину и капризную девчонку со злыми глазами и горящей щекой — по дороге унтер-офицер ударил ее по лицу. Он долго не отрывал взгляда от пленниц, потом поодиночке оглядел группу, посланную для захвата проводника, и наконец всем видом изобразил внимание, прислушиваясь к далекому шуму орудий.
— Я полагаю, что воронье тут не дохнет с голоду.
Все молчали. Ирония Макса означала приближение грозы.
— Или, может быть, фюрер послал вас сюда вкусить ласки горянок?
Гуца с отвращением взглянула на круглую голову немца, насаженную на широкие плечи.
— Эту вы похитили для себя, — желчно процедил командир. — Я ей не нравлюсь.
— Ганс, — шепнул Клаус своему другу. — Ты видел?
Штуте почти незаметно кивнул.
Шнайдер понимал, что лучше было захватить в плен мужчину, но не думал, что от женщин не будет никакого толка.
Обер-лейтенант прошел вдоль строя солдат и остановился перед унтер-офицером.
— А, Шнайдер!
Шнайдер вытянулся с такой старательностью, что чуть не лопнул, как перетянутая струна.
— Бросим жребий, или одна мне по уставу полагается?
— Герр обер-лейтенант…
— Капрал объяснит нам, — прервал Макс и остановился перед Гансом.
— Мы столкнулись неожиданно, разойтись на тропинке было невозможно… У нас не оставалось выхода… — Сказал Штуте, пытаясь объяснить причину пленения женщин.
— С кем вы столкнулись? Эти женщины одни разгуливали среди ночи по горам?!
— Нет, герр, с ними были еще…
— Женщины?
— Не знаем, — опередил Ганса унтер-офицер.
— Я думаю…
— Никому не известно, кто был с ними, — опять не дал договорить Шнайдер.
— Молчать! — крикнул обер-лейтенант и обернулся к Гансу. — Вас одиннадцать человек. Где остальные женщины?
— Одного убили.
— А остальные?
— Двое убежали…
— Убежали?!
— Убежали…
— От вас убежали женщины?! Ха-ха-ха!
— По-моему, то были не женщины… Эти даже не шелохнулись.
— Не женщины?!
— Мне так кажется…
— А может быть, все-таки женщины?
Ганс заметно покраснел.
— Нет, герр!
Обер-лейтенант повернулся и подошел к унтер-офицеру.
— Что скажешь, унтер-офицер Шнайдер?
Шнайдер молчал.
— Так как тебе кажется: женщины они были или…
— Может быть, и нет… — пробормотал Шнайдер.
— Может быть, Штуте показалось?
— Не знаю, герр…
Обер-лейтенант резко обернулся ко всем:
— Значит, убежали?!
Все молчали.
— Может быть, мне кажется, что они убежали для моциона… До каких пор они будут бегать? А? Опять никто не сказал ни слова.
— Шнайдер, ты должен знать, как долго они будут бегать. Зачем только вы вернулись сюда? Подумали бы о спасении собственной шкуры…
— Герр обер-лейтенант… — сказал Шнайдер, — допросим их, они ведь тоже местные…
— Ну, а дальше?..
— Дальше… — унтер-офицер осекся.
— Допустим, они скажут, что убежавшие были мужчины, или даже ответят на все интересующие нас вопросы, что нам с того, если нас все равно запрут между этими скалами? Я думаю, ваши беглецы скоро пожалуют сюда, и ты, Шнайдер, будешь между нами посредником.
— А что нам оставалось делать? — спросил Карл. — Другого выхода не было.
— Что делать? — Макс прошелся вдоль строя и опять остановился перед унтер-офицером. — Что нужно было делать, Шнайдер?
