Теперь, рассказав о себе, Артем мог уже расспросить и Смирнова. Прежде всего о том, что больше всего интересовало — нет, не то слово, — беспокоило, тревожило его с первой же минуты их встречи:

— А как же вы очутились в Славгороде? Где ваш дивизион?

Смирнов удрученно покачал головой:

— Нету дивизиона! Отдали немцам. Как жареных поросят на блюде поднесли! Ну разве что не доживу! Всех до одного выявлю. Отдам под ревтрибунал!

— Это вы о ездовых!

— А вы откуда знаете? — удивился Смирнов.

Артем сказал, что он еще тогда, в декабре, знал о сговоре ездовых. От своего брата. Тоже ездовой, Остап Гармаш. Но разве можно было принимать всерьез его тогдашнюю пустую болтовню: пушки, мол, на орала, а коней — себе, по полтора коня на брата приходится. Посмеялся — и дело с концом. И все еще с какой-то надеждой смотрел на Смирнова. Но тот только и сказал:

— Вот тебе и смех!

Впрочем, как выяснилось, ничего определенного он не мог сказать Артему о его брате. Не знал всех подробностей. Не при нем все случилось. Он и сам узнал об этой печальной и позорной истории только в штабе армии, когда возвращался кружным путем через Полтаву, потому что Знаменку уже сдали немцам, из Екатеринослава со съезда в свой уже не существующий дивизион.

Случилось это под Знаменкой. Несомненно, ошибкой высшего командования было уже то, что при таком навальном, стремительном продвижении немцев так далеко от железной дороги задержали тяжелый артдивизион. Дороги развезло. Но все же успели бы к ближайшей станции добраться. Один переход остался. И вот именно в ту ночь это и случилось: бежали ездовые с лошадьми. Не все, правда, большинство осталось. Но это уже не спасло положения. Пушки все же подтянули к станции (часть зарядных ящиков пришлось бросить), да уже было поздно — ни платформ не удалось раздобыть, ни своим ходом. Хорошо еще пушки успели вывести из строя.

— Впрочем, — вздохнул Смирнов, — из того железного лома они уже давно новые пушки отлили. Еще лучше! А лошади… И на что они надеялись, олухи! Укрывались где-то с лошадьми, пока наши не отдали Славгород! А тут, на мосту, их немцы и задержали. Их самих отпустили на все четыре стороны. Может, с благодарностью даже. Было за что! Такие кони!.. В один миг проблему городского транспорта разрешили. Это же наши, дивизионные коренники по городу тащат грузовые трамвайные вагоны.

Тяжелое, долгое молчание.

Совсем повечерело. Едва видный в густых сумерках, серединой Днепра, гулко шлепая по воде плицами, очень медленно против течения плыл грузовой пароход с двумя баржами на буксире (криворожская руда, верно, а может, херсонская пшеница).

— Спрашиваете, как я очутился в Славгороде? — наконец очнулся Смирнов. — Вот тогда же. Поскольку был уже не у дел, подал рапорт, чтобы оставили для партизанской войны в тылу у немцев. Командование дало согласие. Через Политуправление армии связался с Полтавским губкомом, вошел в состав зонального штаба. И вот с тех пор…

За три месяца Артем, живя в глухом селе, очень отстал от политической жизни в стране. И пока Роман сделал заплыв на середину Днепра и, вволю покачавшись на поднятых пароходом волнах, вернулся к берегу, Смирнов кратко рассказал об основных вехах в жизни Украины. Начиная со Второго Всеукраинского съезда Советов в Екатеринославе, который особенно подчеркнул необходимость беспощадной борьбы против немецких оккупантов. Вот тогда, в конце марта, и создан был в Славгороде зональный штаб (на три смежных уезда, с местопребыванием в местечке Князевка, поближе к географическому центру зоны) для руководства повстанческим движением.

Минуло почти три месяца. Кое-что сделано: есть несколько партизанских отрядов. Налажено производство, кустарное, правда, кое-чего из снаряжения и ручных гранат. Из взрывчатки, которая не без его, Смирнова, вмешательства была оставлена при демонтаже патронного завода. Но хвастаться, по сути, нечем, несмотря на то, что горючего материала в достатке. Нечем! Особенно плохо обстоит дело с дисциплиной и организацией массовых партизанских отрядов. Просто бегут люди в лес из сел, в которых уже побывали каратели. Объединяются, как бог на душу положит. Вот тут бы и нужно хороших организаторов. Очень хороших. Их и было мало в селах, да и из тех, что были, — самый цвет! — вступили в красноармейские части и отошли с Украины. Бьются сейчас на других фронтах. А некоторые в нейтральной зоне на переформировании. И это обстоятельство достаточно ловко используют такие давнишние лицемерные «друзья народа», как эсеры.

— Что? — вздрогнул от негодования Артем. — Эти оборотни еще имеют наглость людям в глаза смотреть?! После того как их Центральная рада напустила на нас эту чуму!

— А не все эсеры оборотни, Гармаш, — сказал Смирнов. — На съезде в Екатеринославе, например, левые эсеры — украинские и русские вместе — количеством мало уступали большевикам. И хотя борьба с ними на съезде была острой и ожесточенной (в отношении Брестского мира, в частности), но в вопросе вооруженной борьбы против оккупантов большинство из них голосовало с большевиками заодно. Итак, не об этих речь. Разговор о тех, что только прикрываются личиной «левых». С ними придется поморочиться. Но теперь, после Таганрогского партийного совещания да после сессии ЦИКа Советов, где создано бюро для руководства повстанческим движением на Украине, дела пойдут веселее. Вы слесарь, кажется?

— Да, это моя последняя мирная профессия. А имел и другие: грузчиком на элеваторе, в кузнице работал, овец пас. Одним словом, — усмехнулся, — и швец и жнец… Да и впрямь: одно лето в Таврии на молотьбе у двигателя работал. Выбор широкий.

— Это хорошо. Что-нибудь подберем. Что касается Князевки, противопоказаний нет?

— Будто нет, — не очень уверенно ответил Артем. — А вот вы сами, не в обиду вам будь сказано: почему вы сами пренебрегаете опасностью?! Хоть бы в штатское переоделись!

— А я в Князевке больше в штатском и хожу. Это я в Славгород являюсь в полной своей парадной форме. Считаю, что здесь это для меня наилучшая маскировка.

И он был прав. Среди многочисленной офицерни в Славгороде — местной и пришлой (главным образом, бежавшие из Великороссии или фронтовики с «украинских» фронтов, которые, наоборот, не могли, хотя некоторые и хотели, вернуться туда, к себе домой) — он ничем особенно не отличался. Ни внешним видом — разве что университетский значок на френче, ни послужным списком, на основании которого и взят на учет воинским начальником. (Службу в Красной Армии в последние месяцы он, конечно, скрыл.) Работает уездным инспектором земских школ. Помог счастливый случай: свел его с головой уездной земской управы, помещиком Галаганом, которому, собственно, и пришла в голову эта блестящая идея. Возможно, странно было, что в такой должности не украинец, пришлый человек, но его предшественник — из местных и даже по фамилии на «енко» — наломал столько дров за три месяца Советской власти (вплоть до запрещения портретов Тараса Шевченко в школах да замены украинских книг для чтения на дореволюционное «Русское чтение» включительно), что после него и учителя, да и крестьяне из числа тех, для кого школа не является чужим делом, были бы рады кому угодно. А такому, как он, тем более были рады. И с первых же его шагов на ниве просвещения прониклись к нему уважением и доверием. Прежде всего он отменил все глупые приказы и распоряжения своего предшественника. К работе своей относился добросовестно, со всем усердием. С учителями, посещая школы, вел себя уважительно, без крика. И хоть до летних каникул не успел объездить все школы, наверстывал сейчас. Жил на даче в Князевке, но покоя и сам не имел и людям не давал. Где еще та осень, а он уже о ремонте школ, о заготовке дров на зиму хлопочет. И даже сам, хотя это и не входило в его обязанности, охотно брал на себя посредничество между школами и лесничествами. В связи с чем и объездил уже чуть ли не все лесные волости.

Услышав это, Артем спросил, правда ли, что в некоторые волости, в том числе и в его Ветробалчанскую, немцы только днем нос показывают. А где глубже в леса, так и вовсе еще будто бы не ступала нога оккупанта? Смирнов подтвердил — правда. Но особых иллюзий по этому поводу питать не следует, потому что они не так боятся, как просто руки не доходят. Хоть акулий у них аппетит, а сразу всего не проглотишь: железнодорожный транспорт лимитирует, расхлябанный вконец. До сих пор им хватало и в ближайших к железной дороге районах, пока не опустошили амбаров. Но сейчас стало заметно их намерение пошарить и по более глухим закоулкам.