— Нет! Я только пассажирские. Дед Иван говорит, что они вдвое шибче бегают.
— Не возражаю, — усмехнулся отец.
За завтраком Артем и Христя мало разговаривали. О чем-нибудь не хотелось, а о том, что больше всего обоих волновало, сейчас, при матери, неудобно было. Уже поев с детьми, она сидела, как и вчера, у печки со своим прядивом.
Своим видом Артем напоминал шахматиста, озабоченного хитроумным ходом партнера. «Что она хотела мне этим сказать?» А Христю в это время волновало совсем другое. Долго сдерживалась, но потом с нескрываемой грустью сказала:
— А у меня-то думка была, что ты хоть сочельник отпразднуешь с нами вместе!
— И рада бы душа! — ответил Артем. — Да, видишь, какое дело, Христя. В этот сочельник многие отцы небось еще не будут со своими близкими кутью есть. Спасибо за завтрак! — Но, видно, ему самому объяснение это показалось слишком туманным, и он стал рассказывать про свою встречу на мельнице с Кравцовым, бывшим своим однополчанином, делая ударение, разумеется, не на интимные его отношения с вдовой, а на его дезертирство из революционной части. — Вот и не хочу уподобляться ему.
— Да нет! — промолвила Христя. — Если так, то у меня и язык не повернется уговаривать тебя. Но хоть, может, не нынче? Ты же вчера сказывал, что нужно тебе человека того дождаться, как с ярмарки ворочаться будет. Домой известить что-то хотел.
— Нужно бы!
Христя сразу повеселела. Суетилась по хате, убирая со стола, вслух планировала уже: а тем временем, пока человек тот приедет, — это ж поди не раньше как после обеда будет! — могли бы вместе, чтобы не томиться ему в хате, сходить на хутор, полторы версты от Поповки. Крестная мать Василька, та самая Вера, жена Левка, звала, чтоб непременно пришла: вишен, грушек сушеных хочет передать крестнику на узвар.
Артем очень обрадовался этой оказии. А тут еще и Василько:
— А как же, пойдите, батя! Поможете маме нести.
— Вот чудной! — неожиданно отозвалась Галя, младшая из девочек, игравших с тряпичными куклами в углу на постели и словно бы целиком поглощенных своей игрой. — Он думает, что тетя Вера даст целый мешок. У них у самих… Узелок, может, даст.
— Ну так что?! Все одно, пусть идут. Вдвоем охотней!
— И куда там идти в такую метель! — сказала мать. И это были едва ли не первые слова, услышанные от нее Артемом за все время.
— Какая там метель! Снежок идет, — ответила Христя, кончая одеваться.
— А хоть бы и метель! Разве с батей страшно? Он на войне и не в такие метели!.. — И уж вслед им Василек крикнул: — Только вы не очень там загуливайтесь!
Как только вышли за ворота, Артем начал разговор:
— Ну и задачу ты мне задала, Христя! Только вчера запрещала сыном называть, а сегодня сама представила меня ему как отца.
— Ну и что ж! Сегодня не вчера! Немного времени минуло, а многое изменилось! Я таки допыталась у матери про те письма. Дядьки Ивана работа. Тогда, как в Поповку приезжал.
— Я так и думал.
— Это еще первое письмо от тебя было. Мать дала ему, чтобы мне передал. А он только глянул на конверт — из Херсона. «От кого бы это?» Мать высказала догадку: чай, от подружки какой, может, вместе были на заработках. «Нет, это мужская рука!» Распечатал и прочитал сам. А после, не говоря ни слова, порвал на клочки и бросил в подтопок. «Что ж это ты натворил?» — «Вот так и ты делай, когда еще будут письма, — сказал матери. — Если не хочешь, чтобы в подоле принесла. Уж больно речисто про любовь заливает. Спуталась с каким-то бродягой!» Вот мать так и поступила с теми двумя письмами… Ну, я ж ему этого вовек не забуду! Но не об этом речь сейчас.
Христя помолчала, будто собираясь с мыслями, и потом сказала:
— Целое утро я думала. Да и ночью еще. И решила твердо: не буду жить больше с мужем. Все равно, посватаешь ты меня иль, может, передумал уже сегодня, на свежую голову! Все равно — вдвоем с Васильком жить будем.
— Нет, Христя, я не передумал, — сказал Артем, взволнованный ее неожиданным признанием. — Но, откровенно говоря, боюсь, как бы снова жизнь тебе не исковеркать. Иное дело, если бы я уже с войны вернулся. А то иду только на войну. Что, если вдруг…
— Не нужно об этом! — остановила Христя, тронув его руку. Артем крепко сжал ее руку в своей. — Живой о живом должен думать!
— А я разве о мертвом думаю! О тебе и Васильке, — как жить будете без меня. Одни!
— А — так? Ты думаешь, что мы с Васильком остались бы не одни? С отчимом, ты хочешь сказать?
— Ну да, — признался Артем.
У Христи голос задрожал от обиды:
— Спасибо за откровенность! Выходит, для тебя слова мои полова. Ведь только что сказала тебе — не буду жить с ним. Все равно!
— Нет, Христя, слова твои для меня не полова. Иначе я не запомнил бы твои вчерашние. О том, что ты всю жизнь потом корила бы себя.
— Ну, это ты меня просто в угол загнал! А я как раз думала, что именно ты меня их этих четырех глухих стен выведешь. Потому, если правду говорить, хоть и решила я уже, и так оно и будет, но на душе у меня тягостно… И помощь мне твоя очень нужна! Ну, скажи, Артем, разве это не подло, разве это не грех, если жена живет с мужем, не любя его, потому как полюбила другого?! Нет, не то говорю! Не полюбила, а всегда его только и любила. Это лишь казалось ей, что погасила любовь, как огонь водой. Ан нет! Угли еще тлели под пеплом.
— Как раз это я и думал, когда вчера говорил тебе…
— Только ты не подумай, Артем, что я замуж тебе набиваюсь. Не знаю, может, потом мне будет это и очень нужно, но сейчас я и так несказанно счастлива! Уж только потому, что есть на свете ты, вот такой — настоящий ты, не тот, каким я тебя все эти годы представляла. Нет, тебе не понять этого! Так же небось, как я, оглядываясь теперь назад, не могу никак понять: как я жить до сих пор могла! Без этого всего, что сейчас у меня есть! Так что же? Неужто я должна от всего этого отказаться?! Нет! Решила, так и будет! И я теперь ни одного дня ждать не буду. Вот после святок поеду, заберу свои вещи — к которой-нибудь из подруг отнесу, запру квартиру и ключ — да хоть той же тетке своей отдам. И конец. И хватит об этом.
Но легко было сказать «хватит», а чтобы перестать и думать об этом, нужно было еще решить, как же быть дальше, что делать с Васильком. Думала и сама уже об этом, но сейчас хотела с Артемом посоветоваться.
— Считала: поправится — заберу с собой в Славгород. А теперь вижу, доведется у матери на какое-то время оставить.
— Почему? — даже приостановился Артем.
У Христи сердце встрепенулось от радости — значит, любит Василька, если так обеспокоен его судьбой. И от радости даже пошутила:
— А может, и вправду, как ты хотел, — завернуть в тулуп, да и отправить в Ветровую Балку? Пусть еще той бабусе голову поморочит!
— Жаль, болеет сейчас, — с шутки перевел Артем разговор на серьезный тон, — А когда поправится, ты, Христя, и впрямь отвези его. Дорогу знаешь!
Сказал и сразу же пожалел об этом, заметив, как опечалилась Христя. Шла молча, опустив голову, затем сказала:
— Ой, знаю! Заклятому врагу своему, даже Варьке, не пожелаю пережить такое! Почему не спросишь, зачем понесло меня туда?
— Нет, почему ты не сделала этого раньше?
— Про «раньше» ты знаешь. Еще вчера рассказывала тебе, как я тебя возненавидела тогда. Заодно с Варькой. Но после… Удивительно, как я сама не додумалась до этого! Если она могла оклеветать меня перед всем селом, то могла ж и тебе в письме набрехать невесть чего! Это уж мне тетя Марья подсказала. Не знаю только, верила сама она в это или только для того, чтоб меня утешить как-то. Чтобы я снова чего-нибудь… — И оборвала на полуслове.
— Чего снова? — насторожился Артем, заметив ее непонятное смущение.
Но Христя молчала. В конце концов, чтобы не сердить его, призналась, смягчив по возможности оговоркой обстоятельства того нелепого своего поступка:
— А может, передумала бы сама в последнюю минуту или испугалась бы… Но вышло так, что открылось: узнала и тетя Марья.
