Вряд ли я удивлю кого-нибудь, сказав, что теперь тут действуют текстильный комбинат на пять тысяч рабочих, трикотажная фабрика, заводы шлифовальных станков, промышленных приборов, крупный мясокомбинат и прочее. Я мог бы еще добавить о строящемся заводе электрохолодильников, но и это, пожалуй, не удивит никого.

Я снял номер в гостинице (у лестницы стоит бронзовый кудрявый пацан с лампионом) и отправился побродить.

На деревьях бульвара шумно совещались перед отлетом грачи. Под ногами бумажно шуршало. Пахло палым листом и дымом. В зеленеющем небе темнели шатры старой церкви. Зажглись фонари — лампы дневного света, как в Москве или Киеве. Они тянулись вдоль старых и новых домов проспекта Победы, разделенного широким бульваром на две части, — справа новые вперемежку со старыми, слева одни старые, одноэтажные, невысокие.

Очень забавно выглядят старые дома Ленинакана, добротно сложенные из темно-серого туфа или базальта. Приземистые, крепкие, с вытесанными наличниками окон и дверей, с профилированными карнизами по всем правилам искусства, с архивольтами и фронтонами, но без крыш.

Да, действительно, покатых крыш на этих домах нету, а есть скрытые за каменными карнизами плоские глинобитные кровли. Но с первого взгляда кажется, что крыши были и что их снесло, одним махом сбрило какой-то непонятной стихией.

Все прояснится, когда вы узнаете, что в Александрополе испокон веку жили лучшие в Армении каменотесы и резчики; они уходили на лето далеко за пределы Армении. Строить в Александрополе, кроме своих домов, было нечего. Вот и строили себе каменные полуземлянки по всем правилам тогдашнего строительного мастерства; а покатые крыши были тут ни к чему. Здесь привыкли к плоским; и до сих пор кое-где в деревнях Армении летняя жизнь течет на этих кровлях-балконах, как бы удваивающих площадь жилья.

Ну а новые… Новые дома в Ленинакане строят из артикского туфа, преимущественно пятиэтажные. В сумерках их не разглядишь, оставим на завтра.

Возвращаюсь к гостинице. Молодежь штурмует кинотеатр «Октябрь», там идет «Последний раунд». Это один из двух городских кинотеатров — на сто двадцать тысяч населения. Есть еще, правда, киноустановки при клубах, но по гудящей толчее видно, как не легко тут попасть в кино.

В бассейн пустили воду, в ней отражаются голубые огни фонарей и желтое пламя костра. Пахнет горячим асфальтом. Над площадью носятся тучей грачи.

В ресторане пустовато. Буфетчица тут похожа на вангоговскую «Арлезианку», на мадам Жину с ее крупным носом, зеленовато-смуглой кожей и тяжелыми веками. И вообще все вокруг чем-то неуловимо напоминает «Ночное кафе», хотя прямого сходства и нет. Может быть, пустоватость и фигура официанта в белой куртке, стоящего у буфетной стойки. А может быть, просто пришедшая вдруг мысль, что Ван Гог мог бы сидеть тут, покуривая свою трубчонку, — он ведь тянулся к чистым краскам и добрым людям.

Интересно, что бы сказали здесь, увидев, как он пишет ночное звездное небо и тополя, сидя в темноте у мольберта и заткнув за ленту шляпы полдюжины горящих свечей? В Арле его тотчас сочли бы сумасшедшим.

Наверное, он подарил бы этому ресторану несколько своих картин, — хотя бы ради того, чтоб убрали те, что висят на стенах. Вот ведь удивительная вещь — в стране замечательных живописцев стены гостиниц, кафе, ресторанов, клубов увешаны бог знает какой халтурой, вплоть до «мишек в лесу» поточного производства. А сколько добра заточено в запасниках Ереванского музея и на складах Министерства культуры Армении!

В театре имени Спендиарова — в одном из любопытнейших театральных зданий страны, построенном Таманяном, — я увидел в фойе выкрашенный белой масляной краской муляж: он и она, полунагие, в псевдоизящных «классических» позах — заломленные и воздетые руки, он полулежит, она подъяла очи к небу… К гипсовому изделию привинчена жестяная фирменная табличка, как на экскаваторе: «Государственная скульптурная фабрика, г. Харьков». Так и написано. И это на родине Гюрджяна, в городе, где живет Ерванд Кочар!

Кроме того, в фойе стоят еще литые бронзовые торшеры из комиссионного магазина, фарфоровые нездешние вазы — утеха присяжного поверенного — и мраморный стол на изогнутых ножках стиля ампир.

А. И. Таманян строил в те годы, когда почему-то считалось, что по сценам новых театров должна свободно маневрировать кавалерия и двигаться танки. Как выяснилось позднее, танки сыграли свое на других театрах, а сценические подмостки обошлись как-то без них. Выяснилось также, что театр будущего — это вовсе не обязательно «массовое действо» с эскадронами статистов, и сейчас наибольшим успехом пользуются пьесы, где действующих лиц двое, трое, ну в крайнем случае несколько.

Таманян построил своеобразную сцену с тремя порталами («трехчастную», в виде трельяжа), и не одну сцену, а две, соединенные тылом и обращенные к двум разным залам. Функция здания ясно выражена в его архитектуре — с двумя мощными полукружиями фасадов (амфитеатры) и возвышающейся посредине сценической частью. (Оригинальное пространственное решение Таманяна было отмечено золотой медалью на Всемирной выставке в Париже.)

Но занавесы на боковых частях сцены остаются теперь задернутыми; я смотрел балет Хачатуряна «Спартак» — вполне традиционную постановку с «натуральными» слащавыми декорациями, с кордебалетом в хлопчатобумажных туниках и солистами в штапельных пеплумах и хитонах. Было чуть-чуть смешно и грустно; таманяновская сцена ждала другого.

В октябре 1926 года Ленинакан разрушило сильным землетрясением. Тогда-то и приехал сюда молодой архитектор Каспаров, окончивший Тбилисскую Академию художеств. Рубен Галусович прожил в Ленинакане тридцать шесть лет, знает здесь каждый дом и сам построил немало. На улицах ему то и дело приходится приподнимать шляпу, отвечая знакомым.

Мы побывали с ним на новостройках, где стоят кварталы пятиэтажных домов, похожих на ереванские; здесь строят по тем же типовым проектам. Вся Армения вместе с Ереваном отнесена планирующими инстанциями к «четвертому климатическому району», хотя достаточно заглянуть в энциклопедию, чтобы узнать, что республика «отличается исключительным разнообразием климатических условий».

Ширакское нагорье никак не похоже на Араратскую равнину; зима здесь суровая, с морозами до тридцати пяти градусов, а летние ночи прохладны. Пушкин назвал эти места «возвышенными равнинами холодной Армении» (он проезжал здесь в конце июля).

Между тем новостроящиеся дома, повторяю, ничем не отличаются от ереванских; здесь, как и там (и как в Грузии), к типовому проекту привязаны «этажеркой» открытые террасы, жильцы самосильно превращают их в закрытые, выгадывая десяток метров площади и безнадежно уродуя застройку.

В Ереване живет архитектор Бабаян, он предложил экономичный проект квартиры с передвижными перегородками; в жаркое время можно получить просторную веранду-лоджию, открытую, с летней, кухней, зимой наружная остекленная панель возвращается из глубины комнаты на место. Перестановка вместе с передвижением внутренних перегородок отнимает всего три-четыре часа.

Проект одобрен Ученым советом Института искусств Академии наук Армении. Но скоро ли начнут возводить такие дома?

В принципе плановая система должна обеспечивать быстрое внедрение целесообразных проектов; на деле же перестройка нередко затрудняется многочисленными инстанциями. Новшества поощряются плохо, инициатива гаснет, все подчиняется отчетной цифре: столько-то квадратных метров жилья.

Что говорить, цифры впечатляют; за прошлый год в Армении сдано в эксплуатацию триста восемьдесят шесть тысяч квадратных метров (семь тысяч квартир) — масштабы небывалые. Но тем более пристально вглядываешься в новопостроенные дома. Их не сменишь, как устарелый станок или отслужившую машину. Они поднимаются, как образ грядущего, и поневоле задумываешься: каким же должен стать мир в эпоху промышленной стандартизации? Миром однообразия или миром разнообразия? На этот вопрос обязаны ответить наши строители, и ответ должен быть скорый. Потому что будущее строится сегодня.