Между тем Доротее начала надоедать любовь индийского кавалера. Ее отец, дон Мануэль, крайне желал видеть ее замужем, и она нисколько не сомневалась, что если этот индиец, дон Жуан де Перальт, такой богатый и знатный, предложит ему себя в зятья, отец предпочтет его другим и будет еще более принуждать ее к замужеству. На следующий день после серенады, в которой маркиз Фабио и дон Санхо также принимали участие, Доротея разговаривала об этом со своей сестрой и сказала ей, что она не может более выносить ухаживаний индийца и находит странным то, что он делает это так открыто, не поговорив прежде с ее отцом.
— Это такой поступок, какого бы я никогда не одобрила, — сказала ей Фелициана, — и если бы я была на твоем месте, я бы поступила с ним очень плохо с первого же раза, когда представился бы случай, чтобы сразу рассеять надежду, что он тебе понравится. Что до меня, то он никогда мне не нравился, — прибавила она: — у него нет хороших манер, принятых при дворе, и огромные издержки, какие он делает в Севилье, не говорят о хорошем воспитании; да и сам он пахнет чужестранцем.
После этого она старалась представить дон Жуана де Перальта очень неприятным, забыв, что вначале, когда он появился в Севилье, призналась сестре, что он не не нравится ей и что всякий раз, когда они говорили о нем, она хвалила его с некоторого рода горячностью. Доротея, заметив, что ее сестра так изменилась в чувствах, какие испытывала раньше к этому кавалеру, заподозрила ее в склонности к нему, и столь, сколь та хотела ее уверить, что не имеет ее, а чтобы разрешить сомнения в этом, сказала ей, что не из отвращения к самому дону Жуану отвергает его ухаживания, а, напротив, потому, что он лицом похож несколько на дона Санхо и что он понравился бы ей, возможно, более других мужчин в Севилье, не говоря уже, что из-за его богатства и знатности ему удалось бы легко получить согласие ее отца.
— Но, прибавила она, — я не могу никого более любить после дон Санхо, и хотя я не смогла стать его женой, я никогда не буду ничьей и проведу остаток своих дней в монастыре.
— Хотя бы ты и совершенно решилась на столь странный поступок, — сказала Фелициана, — ты не могла бы более меня огорчить, чем сказав мне об этом.
— Не сомневайся в этом, сестра, — ответила ей Доротея, — ты скоро будешь самой богатой партией в Севилье, и поэтому я хотела увидеть дон Жуана, чтобы уговорить его любить тебя, а не меня, и рассеять всякую надежду на то, что я когда-либо соглашусь быть его женой; но теперь я хочу просить его не докучать мне более своими ухаживаниями, потому что у тебя такое отвращение к нему. А сказать правду, — продолжала она, — меня это огорчает, ибо я не вижу никого в Севилье, за кого бы ты могла выйти замуж лучше, чем за него.
— Он мне более безразличен, чем ненавистен, — сказала Фелициана, — и если я сказала, что он мне не нравится, то скорее из угождения тебе, чем из действительной ненависти к нему.
— Признайся лучше, дорогая сестрица, — ответила Доротея, — что ты нечистосердечно со мной говорила, и если ты теперь мало ценишь дон Жуана, то ты забыла, что иногда мне крайне его хвалила, или, лучше, боялась, что он мне слишком нравится, что выдает, что и тебе он не совсем не нравился.
При последних словах Доротеи Фелициана покраснела и страшно смутилась; Она наговорила ей, совсем сбившись с толку, множество бессмыслиц, которые не более защищали ее, чем уличали в том, в чем обвиняла ее сестра, и наконец она ей созналась, что любит дон Жуана. Доротея не осуждала ее любви и обещала помочь ей как только может.
В тот же день Доротея велела Изабелле, которая порвала все сношения с Гусманом после случая, происшедшего с доном Санхо, пойти разыскать дон Жуана, отдать ему ключ от калитки сада дона Мануэля и сказать ему, что Доротея и ее сестра будут ждать его там, а он должен; явиться в назначенное место в полночь, когда их отец будет спать. Изабелла, подкупленная дон Жуаном и делавшая все, чтобы привести его в милость у своей госпожи, но безуспешно, была сильно удивлена, видя, что та так изменилась, и была крайне довольна принести добрую весть лицу, которому она не приносила ничего, кроме дурного, и от которого она получила много подарков. Она долетела к этому кавалеру, и тот едва ли поверил бы своему счастью, если бы она де дала ему рокового ключа от сада. А он ей дал небольшой надушенный кошелек с пятьюдесятью пистолями, который не менее её обрадовал, чем она его своим известием.
Случай пожелал, чтобы в ту же самую ночь, когда дон Жуан должен был войти в сад отца Доротеи, дон Санхо в сопровождении своего друга маркиза ходил вокруг да около дома этой прекрасной девушки, желая увериться более в намерениях своего соперника. Маркиз и он были около одиннадцати часов на улице, где жила Доротея, когда четверо хорошо вооруженных людей остановились близ них. Ревнивый любовник думал, что среди них его соперник. Он подошел к этим людям и сказал им, что место, которое они заняли, будет очень удобно ему для исполнения некоторого замысла и что он просит их уступить его.
— Мы бы сделали это из учтивости, — ответили они ему, — если бы то самое место, какое вы просите, не было бы нам совершенно необходимо для некоторого намерения, которое у нас также есть и которое, как только будет исполнено, не задержит исполнения вашего.
Гнев дона Санхо достиг крайнего предела: он выхватил шпагу и бросился на этих людей, которые показались ему невежами и которые почти ими были на самом деле. Это неожиданное нападение дона Санхо смутило их и привело в беспорядок; маркиз тоже наступал на них со столь же большой твердостью, как и его друг, и те защищались плохо и были скоро оттеснены в самый конец улицы. Там дон Санхо получил легкую рану в руку и проколол того, кто его ранил, столь сильным ударом, что долго не мог вытащить свою шпагу из тела своего противника и думал, что убил его.
Маркиз, между тем, упорно преследовал других, которые разбежались перед ним, что было сил, лишь только увидели, как их товарищ упал. Дон Санхо увидел в одном конце улицы людей с фонарями, бежавших на шум битвы. Он боялся, как бы это не была юстиция, и это была она на самом деле. Он поспешно бросился на улицу, где началась схватка; а с этой улицы на другую, посреди которой встретил один на один старого дворянина, который освещал себе путь фонарем и который вынул шпагу, услыхав, как за ним бежал дон Санхо. Этот старый дворянин был дон Мануэль, возвращавшийся с игры от одного из своих соседей, как он это делал каждый вечер, и хотевший войти к себе через калитку своего сада, которая была неподалеку от того места, где находился дон Санхо.
— Кто идет? — крикнул он нашему влюбленному кавалеру.
— Человек, — ответил дон Санхо, — которому надо спешить, если вы ему в этом не помешаете.
— Может быть, — сказал дон Мануэль, — с вами произошел какой-нибудь случай, заставляющий вас искать убежища? Мой дом недалеко и может вам им служить.
— Это правда, — ответил дон Санхо: — я должен скрыться от юстиции, которая, быть может, меня ищет, и так как вы настолько великодушны, что предлагаете ваш дом чужестранцу, — он вверяет вам себя со всей уверенностью и обещает вам никогда не забыть милости, какую вы ему оказываете, и не пользоваться убежищем долее, чем оно будет ему необходимо, чтобы дать пройти тем, кто его ищет.
После этого дон Мануэль открыл калитку ключом, который был при нем, и, пригласив дона Санхо войти в сад, спрятал его между лавровыми деревьями и велел ждать, пока он не прикажет спрятать его получше в доме и так, чтоб никто не увидел.
Прошло немного времени с тех пор, как дон Санхо спрятался меж лавров, и он увидел, что к нему идет женщина, которая, подойдя, сказала ему:
— Пойдемте, сударь: моя госпожа, донна Доротея, вас ждет.
При этом имени дон Санхо подумал, что он, быть может, находится в доме своей возлюбленной и что этот старый господин был ее отец. Он заподозрил Доротею в том, что она назначила это место его сопернику, и пошел за Изабеллой, более мучаясь ревностью, чем боязнью юстиции. Между тем дон Жуан пришел в назначенный час, открыл калитку сада дона Мануэля ключом, который дала ему Изабелла, и спрятался в те самые лавры, откуда только что вышел дон Санхо.
