То была правда, что мадемуазель Анжелика приехала в сопровождении слуги Леандра. Этот слуга был достаточно умен, чтобы умолчать, что Леандр — его господин, и мадемуазель Анжелика очень удивилась, увидев его так хорошо одетым, и из хитрости сделала то, что Ранкюн и Олив сделали по доброте. Леандр спросил у мадемуазель Анжелики и у своего слуги, которого он выдал за своего друга, где и как он ее нашел, когда вошел Раготен, ведя Дестена, как победитель, или, скорее, таща его за собою, потому что тот шел недостаточно быстро для горячего характера Раготена. Дестен и Анжелика обнялись с большим выражением дружбы и с той нежностью, какую испытывают влюбленные после долгой разлуки, когда, не надеясь более увидеться, они неожиданно встретятся. Леандр и она ласкали друг друга только глазами, которые говорили очень много, хотя они и мало смотрели друг на друга, оставляя прочее до первой встречи наедине.

Между тем слуга Леандра начал свое повествование и сказал своему господину, как будто говорил своему другу, что, после того как он оставил его, чтобы следовать за похитителями Анжелики, о чем тот его просил, он не покидал их из виду до ночлега, а на следующий день — до какого-то леса, при въезде в который он очень удивился, найдя там мадемуазель Анжелику одну, пешком и горько плакавшую. И прибавил, что, когда сказал ей, что он друг Леандра и что по его просьбе он следовал за ней, она утешилась и заклинала его отвезти ее скорее в Манс или к Леандру, если он знает, где тот находится.

— Мадемуазель Анжелика, — продолжал он, — сама вам расскажет, почему похитившие ее оставили ее: так как я не осмелился расспрашивать, видя ее столь огорченной, пока мы ехали с нею вместе, и часто даже боялся, как бы от рыданий она не задохнулась.

Даже менее любопытные из присутствовавших проявляли крайнее нетерпение знать от мадемуазель Анжелики о приключении, которое им казалось столь странным: ибо что можно вообразить об увезенной с таким насилием девушке и отпущенной или оставленной так легко и без всякого насилия ее похитителей? Мадемуазель Анжелика просила, чтобы ей дали что-нибудь, на чем бы она могла лечь; но гостиница была переполнена, и добрый кюре велел ей приготовить комнату у его сестры, которая жила в соседнем доме и была вдовой одного из самых богатых арендаторов провинции. Анжелике не столько был нужен сон, сколько отдых, — почему Дестен и Леандр пошли к ней тотчас же, как узнали, что она уже в постели. Хотя она и была довольна тем, что Дестен был поверенным их любви, она не могла смотреть на него, не краснея. Дестен сжалился над ее смущением и, чтобы занять ее и отвлечь чем-нибудь другим, просил рассказать о том, о чем слуга Леандра не мог им рассказать; и она сделала это следующим образом:

— Вы можете себе представить, сколь моя мать и я были удивлены, когда, гуляя в парке того дома, где мы остановились, увидели, как открылась небольшая дверца, выходящая в поле, и вошли пять или шесть человек, которые схватили меня и, даже не взглянув на мою мать, отнесли меня, полумертвую от страха, на лошадь. Моя мать, — как вы знаете, одна из самых решительных женщин, — кинулась как бешеная на первого, кто ей попался, и привела его в столь жалкое состояние, что он, не могши вырваться из ее рук, принужден был звать своих товарищей на помощь. Тот, который прибежал ему помочь и который был достаточно подл, чтобы избить ее, — чем, я слыхала, он хвастался дорогой, — был зачинщиком всего этого. Он не приближался ко мне всю ночь, пока мы скакали, как люди, которые убегают и которых преследуют. Когда мы проезжали через населенные места, мои крики были способны заставить их задержать, — но они объезжали, насколько можно было, все деревни, какие попадались по пути, исключая одного поселка, где я перебудила своими криками всех жителей.

Настал день; мой похититель подъехал ко мне и, глянув мне в лицо, громко закричал; он собрал своих товарищей и держал с ними совет, что продолжалось, по-моему, около получаса. Мой похититель показался мне столь же взбешенным, сколь я была огорчена. Он клялся, что задаст страху тем, кто его слушал, и ругал почти всех своих товарищей. Наконец их шумный совет кончился, но я не знаю, что они на нем решили. Поехали дальше, и я заметила, как ко мне стали относиться менее почтительно, чем раньше. Они ругали меня каждый раз, когда слыхали мои жалобы, и проклинали меня, будто я наделала им беды. Они схватили меня, как вы знаете, в театральном костюме и, чтобы скрыть меня, накинули на меня плащ. По дороге они встретили человека, у которого они о чем-то спросили. А я страшно удивилась, увидев, что это Леандр, и думаю, и он сильно был поражен, узнав меня, как только он увидел мое платье, которое я нарочно ему показала и которое было ему хорошо знакомо и так изумило его, как и мое лицо. Он вам, конечно, рассказал о том, что тогда сделал. Что касается меня, то я, видя столько обнаженных против Леандра шпаг, упала без чувств на руки тому, который держал меня на лошади, и когда очнулась от обморока, увидела, что мы едем опять, а Леандра уже нет. Я удвоила крик, и мои похитители, из которых один был ранен, поехали поперек поля и остановились (это было вчера) в деревне, где они заснули, как на войне.

Сегодняшним утром при въезде в лес они встретили человека, сопровождавшего какую-то девушку на лошади. Они сняли с нее маску, узнали ее и с большой радостью, как будто нашли то, что искали, увезли ее, дав несколько ударов тому, кто сопровождал ее. Эта девушка подняла такой же крик, как и я, и мне показалось, будто ее голос мне не незнаком. Мы проехали шагов пятьдесят лесом, и тот, о ком я вам говорила, что он выглядел господином других, подъехал к державшему меня и сказал ему (говоря обо мне): «Ссади на землю эту крикунью». Тот исполнил приказ, и они, оставив меня, скрылись из виду, а я очутилась одна, пешком. От страха, испытанного мною, — когда я осталась в лесу одна, — я чуть было не умерла, если бы господин, который привез меня сюда и который следовал за нами вдалеке, как он вам уже сказал, не нашел меня. Остальное вы знаете. Но, — продолжала она, обращаясь к Дестену, — я должна вам сказать, что девушка, которую взяли взамен меня, голосом очень напоминала вашу сестру, а мою подругу, и я не знаю, что об этом думать, так как человек, который был с нею, доходил на слугу, взятого вами после того, как Леандр вас покинул, и я не решаюсь думать, что это был он сам.

— Что вы говорите! — вскричал тогда Дестен, сильно обеспокоенный.

— То, что я думаю, — ответила Анжелика. — Возможно, — продолжала она, — ошибиться при сходстве людей, но я сильно боюсь, что я не ошиблась.

— Я тоже не меньше боюсь, — ответил Дестен, переменившись в лице, — и полагаю, у меня есть в провинции неприятель, которого я должен опасаться. Но кто завез в этот лес мою сестру: ведь только вчера Раготен оставил ее в Мансе? Я буду просить одного из моих товарищей поехать туда в дилижансе, а сам подожду здесь, чтобы предпринять что-нибудь, смотря по тому, какие новости узнаю.

Сказав это, он услыхал, что его кто-то зовет с улицы; он глянул туда и увидел господина Гарруфьера, который вернулся из гостей и сказал, что хочет сообщить ему об очень важном деле. Дестен пошел к нему, оставив Леандра и Анжелику одних, и они, таким образом, получили свободу нежничать после досадной разлуки и изъяснить свои чувства друг другу. Я думаю, что занятно было бы их послушать, но для них же лучше, что их разговор останется тайной. Тем временем и Дестен расспрашивал Гарруфьера, чего тот хочет от него.

— Знаете ли вы дворянина по имени Вервиль и друг ли он вам?

— Этому человеку я более всего обязан и очень его уважаю, — сказал Дестен, — и думаю, что и он меня не ненавидит, — Я этому верю, — ответил ля Гарруфьер. — Я его видел сегодня у дворянина, которого ездил навестить; за обедом разговорились о вас, и потом Вервиль ни о чем больше не говорил: он задал сотню вопросов о вас, ответить на которые я не мог, и если бы я не дал ему слова, что заставлю вас отправиться к нему (я не сомневаюсь, чтобы вы этого не сделали), то он приехал бы сюда, хотя у него и есть там дела.