Этот деревенский лекарь находил такое удовольствие пересказывать термины своего искусства, что и после того, как Дестен оставил его и уже никто его не слушал, он не мало времени еще продолжал начатую речь,[242] до тех пор, пока не пришли позвать его пустить кровь женщине, разбитой параличом.

Между тем Дестен поднялся в комнату, какую ему указал лекарь. Там он нашел молодого человека, хорошо одетого, с забинтованной головой, который лежал на кровати, отдыхая. Дестен хотел было перед ним извиниться, что вошел в его комнату, не узнав прежде, приятно ли это будет тому, но он был сильно удивлен, когда при первых же словах его извинений тот встал с кровати и обнял его, — он узнал в нем своего слугу Леандра, который четыре-пять дней тому назад оставил его, не попрощавшись с ним и которого Каверн считала похитителем своей дочери. Дестен не знал, в каком тоне говорить с ним, видя его столь хорошо одетым и в столь приличном виде. Пока он его рассматривал, у Леандра было время оправиться.

— Я очень смущен, — сказал он Дестену, — что не был с вами искренним, как бы следовало, так ценя вас, как я; но вы извините молодого неопытного человека, который, не зная вас хорошо, считал вас таким, каковы обычно люди вашей профессии, и не осмеливался вам доверить тайну, от которой зависит счастье его жизни.

Дестен сказал ему, что он не может знать, в чем тот признает себя недостаточно искренним.

— Я должен вам сообщить совсем о другом, о чем вы, быть может, не знаете еще, — ответил Леандр; — но прежде я должен знать, что вас привело сюда.

Дестен ему рассказал, каким образом была увезена Анжелика; сказал ему, что гонится за ее похитителями и что узнал, войдя в гостиницу, что он их встретил и может сообщить ему о них.

— Правда, я их встретил, — ответил Леандр, вздохнув, — и сделал все против них, что может сделать один человек против многих; но моя шпага переломилась в теле первого, кого я ранил, и я не мог ни сделать ничего для того, чтобы помочь мадемуазель Анжелике, ни умереть за нее, потому что я решился на то и на другое. Они привели меня в такое состояние, в каком вы меня видите. Я был оглушен ударом шпаги по голове; они посчитали меня мертвым и поспешно удалились. Вот все, что я знаю о мадемуазель Анжелике. Тут я жду слугу, который более вам об этом расскажет: он последовал за ними несколько в отдалении, помогши мне прежде вернуть, видимо, лошадь, которую они бросили потому, что она недорого стоит.

Дестен спросил, почему Леандр оставил его, не уведомив, откуда он происходит и кто он, и не сомневался более, что он скрывает от него свое имя и происхождение. Леандр ему признался, что в этом есть некоторая правда, и опять лег, так как раны, какие он получил, причиняли ему сильную боль, — а Дестен сел на кровать у него в ногах, и Леандр рассказал ему то, что вы прочтете в следующей главе.

Я — дворянин из дома, довольно известного в нашей провинции. Я надеюсь в будущем получить по крайней мере двенадцать тысяч ливров дохода в год, когда умрет отец; но хоть ему и восемьдесят лет, что бесит всех зависящих от него или имеющих к нему какое-либо дело, он чувствует себя таким здоровым, что боюсь, он не умрет никогда и я не получу в наследство трех прекрасных имений, в которых все его состояние. Он хочет меня сделать против моей воли советником бретонского парламента и для этого велел мне заранее учиться.

Я обучался во Флеше, когда ваша труппа давала там представления. Я увидел мадемуазель Анжелику и так влюбился в нее, что не мог более ничего делать, как любить. Этого мало: я был столь смел, что сказал ей о своей любви, — она на это не обиделась; я ей писал, — она получила мое письмо и не рассердилась. Потом болезнь, которая не позволяла выходить из комнаты госпоже Каверн, в то время когда вы были в Флеше, облегчила мне разговоры и встречи с ее дочерью. Она, без сомнения, помешала бы этому, так как слишком строга для своей профессии, которая избавляет от щепетильности и строгости тех, кто ею занимается.

С тех пор как я влюбился в ее дочь, я перестал ходить в колледж, но ни одного дня не пропускал, чтобы не пойти в комедию. Отцы иезуиты хотели заставить меня вернуться в школу, но я и не думал слушаться этих скучных учителей, после того как нашел себе самую прекрасную возлюбленную в мире. Ваш слуга был убит у дверей театра бретонскими студентами, которые в тот год произвели много беспорядков[243] в Флеше, потому что их было много, а вино продавалось дешево. Это было отчасти причиной того, что вы покинули Флеше и поехали в Анжер.

Я не попрощался с мадемуазель Анжеликой, потому что мать не спускала ее с глаз. Все, что мог я сделать, так это показаться ей, когда она уезжала, и выразить свое отчаяние на лице, омоченном слезами. Печальный взгляд, какой она мне бросила, чуть было не убил меня. Я заперся в своей комнате и проплакал остаток дня и всю ночь, а только настало утро, переменил свое платье на платье слуги одного со мной роста, оставил его в Флеше продать мое школьное имущество, дал ему письмо к одному арендатору моего отца, который снабжал меня деньгами, когда мне было нужно, и велел искать себя в Анжере. Я поехал вслед за вами и нагнал вас в Дюртайле,[244] где многие знатные господа, охотившиеся на оленей, задержали вас на семь-восемь дней. Я предложил вам свои услуги, и вы взяли меня к себе слугой, потому ли, что у вас не было его, или потому, что мой вид и мое лицо понравились вам и побудили вас взять меня.

Так как я остриг коротко свои волосы, то меня не узнали и те, кто часто видел меня у мадемуазель Анжелики, — да, кроме того, и скверное платье моего слуги, надетое мною, сильно меня изменяло, и я выглядел совсем иным, чем в своем платье, которое было лучше обычного платья студента. Я был тотчас же узнан мадемуазель Анжеликой, которая мне потом призналась, что ничуть не сомневалась, что страсть, какую я питал к ней, — жесточайшая страсть, потому что я бросил все и последовал за ней. Она была достаточно великодушна, чтобы мне это отсоветовать и заставить вернуть разум, который, как она видела, я совсем потерял. Она долго меня испытывала холодностью, какая расхолодила бы менее влюбленного, чем я. Но, наконец, чем сильнее я ее любил, тем более склонял ее любить меня так же, как я ее. А так как ваша душа может служить и украшением знатного человека, то вы скоро заметили, что и у меня душа не слуги. Я заслужил вашу благосклонность; я понравился всем в вашей труппе, и даже сам Ранкюн не ненавидел меня, который, как считают среди вас, не любит никого, но ненавидит всех.

Я не стану терять времени, пересказывая вам, что двое молодых людей, любящих друг друга, могли говорить каждый раз, когда они были вместе: вы сами это достаточно знаете по себе; я вам скажу только, что госпожа Каверн, сомневаясь в нашей благоразумности, или, скорее, не сомневаясь в ней более, запретила своей дочери говорить со мной; но так как дочь ее не послушалась и так как она застала ее за письмом ко мне, то поступала с ней наедине и при всех так жестоко, что после этого нетрудно мне стало заставить ее решиться уехать со мной, Я не боюсь вам признаться в этом, зная вас как великодушного человека, каким только можно быть, и влюбленного по меньшей мере так же, как я.

Дестен покраснел при последних словах Леандра, который продолжал свою речь и сказал Дестену, что он только потому и оставил труппу, чтобы подготовиться к выполнению своего замысла, так как арендатор его отца обещал дать ему денег, и, кроме того, он надеялся еще получить немного в Сен-Мало[245] от сына одного купца, в дружбе которого он был уверен и который недавно стал хозяином своего имения, после смерти родителей. Он прибавил, что при посредстве своего друга надеется легко пробраться в Англию и потом помириться с отцом, не подвергая его гневу мадемуазель Анжелику, против которой действительно, как и против ее матери, тот направил бы свои враждебные действия, со всем успехом, как только может богатый и знатный человек против бедных комедианток.