Комедианты слушали во все уши и двумя-тремя вопросами извозчику выпытали, что помещица той деревни, где мадемуазель Этуаль повредила ногу, посетила ее и приказала доставить ее в Манс с возможной заботой. Разговор с вожатыми носилок продолжался еще некоторое время; и один и другой рассказали, что они встретили по дороге тех же людей, которые осматривали комедиантов. На первых носилках несли кюре из Домфронта, который ехал с Беллемских[70] вод и направлялся в Манс, чтобы посоветоваться с врачами о своей болезни. На вторых несли раненого дворянина, возвращавшегося из армии. Носилки расстались: носилки комедиантов и кюре из Домфронта повернули вместе в Манс, другие — кому куда было нужно. Больной кюре остановился в той же гостинице, где и комедианты. Мы оставим его отдыхать в своей комнате и посмотрим в следующей главе, что происходит с комедиантами. ГЛАВА ВОСЬМАЯ, в которой вы найдете много вещей, необходимых для понимания этой книги Комическая труппа состояла из Дестена, Олива и Ранкюна, и у каждого из них было по слуге, хотевших со временем стать знаменитыми комедиантами. Некоторые из них уже начали играть не краснея и без замешательства, а лучше всех играл слуга Дестена: он понимал, что говорил, и был умен. Мадемуазель Этуаль и дочь госпожи Каверн играли первые роли. Каверн представляла королев и матерей и играла в фарсах.[71] Кроме того, у них был поэт,[72] или, вернее, сочинитель, потому что все бакалейные лавки королевства были полны его произведений[73] как в стихах, так и в прозе. Этот острый ум пристал к труппе почти помимо их воли; и так как он не входил в долю их доходов и даже проедал с комедиантами свои деньги, то ему давали последние роли, да и те он исполнял плохо. Заметно было, что он влюблен в одну из двух комедианток, но он был столь сдержан, хотя и несколько сумасброден, что никак не могли узнать, которую из двух он хотел прельстить надеждой на бессмертие. Он грозил комедиантам огромным числом пьес, — но пока еще был милостив к ним. Догадывались только, что он трудился над пьесой под заглавием «Мартин Лютер», из которой нашли одну тетрадь, но он, однако, отказывался от нее, хотя она была писана его рукой.[74] Когда прибыли наши комедианты, комната комедианток была уже полна самыми пылкими городскими волокитами, из которых некоторые уже поостыли от холодного приема. Они все сразу говорили о комедии, о хороших стихах, об авторах и романах. Никогда не было такого шуму в комнате, кроме той, где ругаются. Поэт шумел больше всех; окруженный двумя-тремя городскими остряками, он изо всех сил клялся, что кутил с Сент-Аманом[75] и Бейсом[76] и что в покойном Ротру[77] потерял хорошего друга. Каверн и ее дочь Анжелика приводили в порядок свои костюмы с таким спокойствием, будто в комнате никого не было. У Анжелики время от времени пожимали или целовали руки, потому что провинциалы большие рукоцелователи и рукопожиматели.[78] Но от крайностей этих любезников спасала она себя то пинком, то пощечиной, то укусом, смотря по обстоятельствам. Она не была бесстыдницей, но ее веселый и свободный нрав не позволял ей с ними церемониться; впрочем, она была умная и порядочная девушка. Мадемуазель Этуаль была иного характера: не было в мире более скромной девушки и более мягкого характера; она была столь вежлива, что не могла прогнать из своей комнаты всех этих льстецов, хотя ее вывихнутая нога сильно болела и сама она очень нуждалась в отдыхе. Совершенно одетая, она сидела на постели, окруженная четырьмя или пятью самыми отчаянными любезниками, оглушавшими ее бесчисленными двусмысленностями, называемыми в провинции остротами,[79] и часто улыбалась вещам, которые ей совсем не нравились. А в этом-то и заключается одна из неприятностей ремесла, которое заставляет смеяться и плакать, когда хотят делать совсем другое, и уменьшает для комедиантов удовольствие представлять королей и королев и слушать, как им говорят, что они прекраснее дня, а находить в этом более половины лжи, — или что они молоды и красивы, когда они уже состарелись на сцене, а их волосы и зубы составляют часть их туалета. Об этом можно рассказать еще многое, но надо приберечь и использовать в разных местах книги, чтобы разнообразить рассказ.
Вернемся к бедной мадемуазель Этуаль, осажденной провинциалами, самыми надоедливыми в мире людьми, большими болтунами, а иногда и слишком наглыми, среди которых были и только что окончившие коллеж. В числе других был и небольшой человечек, вдовец, адвокат по профессии, который занимал небольшую должность в соседнем небольшом судебном округе. После смерти своей маленькой жены он грозил всем городским женщинам, что женится опять, а духовенству всей провинции — тем, что пойдет в священники и благодаря прекрасным проповедям станет прелатом. Это был самый большой из малорослых дураков, которые странствовали по свету со времен Роланда.[80] Он учился всю свою жизнь, и хотя учение ведет к познанию истины, он был лжив., как холоп,[81] самонадеян и упрям, как педант, и достаточно плохой поэт, чтобы быть удушенным[82] королевской полицией, если бы это лежало на ее обязанности. Когда Дестен и его товарищи вошли в комнату, он, не дав им даже времени притти в себя, предложил прочитать пьесу своего сочинения под заглавием: «Подвиги и деяния Карла[83] Великого, произведенные в двадцать четыре дня». У всех присутствующих от этого встали волосы дыбом, и Дестен, сохранивший несколько рассудок среди всеобщего ужаса, в который повергло всех это предложение, сказал ему улыбаясь, что, вероятно, до ужина выслушать его нельзя будет.  Ночь в трактире — Хорошо, — ответил тот; — тогда я вам расскажу историю, взятую мною из одной испанской книги,[84] которую мне прислали из Парижа; из нее я хочу сделать настоящую пьесу по всем правилам.[85] Два-три раза меняли разговор в надежде спастись от истории, которая, думали, будет подражанием сказке об Ослиной Коже;[86] но человечек не падал духом, и сколько раз он ни начинал свою историю, из-за того что ее прерывали, а все-таки заставил себя выслушать, — да в этом совсем и не раскаивались, потому что история показалась довольно занятной, и плохое мнение, которое имели о всех произведениях Раготена[87] (так звался наш карлик), изменилось. Вы найдете эту историю в следующей главе, но не такой, как ее рассказал Раготен, а такой, как я смог ее рассказать со слов одного из его слушателей: Итак, здесь говорит не Раготен, а я. ГЛАВА ДЕВЯТАЯ История о любовнице-невидимке Дон Карлос Арагонский был молодой дворянин из рода той же фамилии. На публичных празднествах, которые неаполитанский вице-король устроил для народа по случаю бракосочетания Филиппа Второго, Третьего, а может быть и Четвертого, потому что я в точности не знаю какого, он восхищал собою всех. На следующий день после цирковых скачек, на которых он взял первенство, вице-король для удобства чужестранцев, привлеченных празднествами в город, разрешил дамам ходить по городу переодетыми и в масках по-французски.[88] В этот день дон. Карлос, одевшись как можно лучше, со многими другими сердцеедами отправился в модную церковь.[89] В той стране не хуже, чем в нашей, оскверняют церкви и храмы господни, — они служат там местом свиданий щеголей и кокеток, к стыду тех, кого проклятое честолюбие заставляет привлекать прихожан в церковь и отбивать доходы у других; следовало бы издать указ,[90] чтоб охотников-щеголей и охотниц-кокеток содержали в церкви, как сторожей и сторожих. вернуться Беллем — небольшой городок в провинции Перш, в трех милях к югу от Мортани, которой принадлежат воды. вернуться «...представляла королев и матерей и играла в фарсах» — подобное соединение столь различных ролей у одного актера было обычным в то время. вернуться «...у них был поэт...» — Нередко в труппах комедиантов бывали свои поэты; они получали жалованье, следовали за труппой и обязаны были доставлять ей пьесы, сочиняя их сами или приспособляя пьесы других авторов. Такой поэт играл иногда роль современного режиссера и руководил постановками. В труппах служили: Гарди, написавший более семисот пьес, Тристан д’Эрмит, которого актеры сильно третировали, но пьесы которого охотно ставили. Случалось, что поэты бывали и актерами, как Мольер. Бродячие труппы испанских комедиантов тоже имели своих поэтов; так, в труппе, описанной испанским писателем Рохас де Вильяандрадо (Rojas de Villandrado) в романе «Занимательное путешествие» (Viaje entretenido, 1603), которому Скаррон кое в чем подражал в «Комическом романе», тоже есть поэт. вернуться «...бакалейные лавки были полны его произведений» — насмешка, довольно распространенная в то время. Например, у Буало: «Чьи стихи пачками продаются на вес» (Dont les vers en paquet se vendent à la livre) и «Следовать в бакалейной лавке за Нев-Жерменом и Ла-Серром» (Suivre chez l’épicier Neuf-Germain et Là Serre). вернуться «...писана его рукой», — Прототипом поэта Рокебрюна был Мутьер, бальи (см. прим, к стр. 53) в Тувуа, подведомственном епископу манскому. И. Виноградов в своем переводе романа Скаррона (1801) переводит фамилию Рокебрюн — Серокафтанников. вернуться Сент-Аман (Saint-Amant), Марк-Антоний Жерар (1591—1661) — французский поэт, член Академии, посетитель отеля Рамбулье, автор, с одной стороны, изысканных од и сонетов, с другой — плутовских и вакхических стихов. В годы издания «Комического романа» достиг вершины славы. Приятель Скаррона. вернуться Бейс, Шарль (Beys, 1610—1659) — поэт, автор нескольких комедий в том числе «Сумасшедшего дома» (L’hôpital des fous), учитель и друг Скаррона. Скаррон и Бейс сошлись не только на почве поэзии, но и на почве общей их любви к вину и веселью. Лоре в своей «Исторической музе» (Muse historique, 1659) говорит, что Бейс прославился тем, что хорошо ел и пил. вернуться Ротру, Жан (Rotrou, 1609—1650) — драматург, друг Корнеля; был одним из пяти поэтов, состоявших на жалованьи у Ришелье. В своих пьесах, пользовавшихся огромным успехом, подражал испанцам, давая последовательное развитие действия, удачные характеристики, большое напряжение, но в то же время прибегая к насильственным и кровавым развязкам. вернуться «рукоцелователи и рукопожиматели» — endémenés et patineurs — слова, часто употребляемые Скарроном (см. главу X или его «Печальные послания» — L’Epître chagrine). вернуться «...двусмысленностями, называемыми в провинции остротами». — Скаррон, сам не всегда достаточно строгий в выборе шуток, тем не менее не любил острот (les pointes), которые были в ходу в первой половине XVII. века. Сирано де Бержерак, классик остроты, упрекает его в том, что он «дошел до такой степени скотства... что изгоняет остроты из состава произведений» («Письмо против Ронсара» ). вернуться Роланд — т. е. «Неистовый Роланд» (Orlando furioso) — поэма Ариосто, вышедшая в 1532 году. вернуться «...он был лжив, как холоп...» — Этот выпад, выглядит безобидным в сравнении с другими выпадами; того времени, в которых зло осмеивали педантов. Педант — любимый тип старой комедии и сатирического рамана XVII века; в те времена он внушал такое же отвращение, как позднее буржуа. Ларивей, Сирано, Ротру, Мольер и сам Скаррон (в комедии. «Причуды капитана Матамора» — Les Boutades du capitain Matamore) выводили его на сцену с безжалостным остроумием, как комический персонаж. В романах Сореля «Франсион» и Гез де Бальзака «Дряхлый волокита» (Barbon) он зло осмеян. Ришелье в своем словаре называет педантов «двуногими домашними животными». вернуться «достаточно плохой поэт, чтобы быть удушенным...» — намек на стихи Буало о плохих поэтах: От них скучает и король и двор, И нет еще закона до сих пор, Чтоб запретить читать таких поэтов Или писать поэтам запретить. (Сатиры, IX) вернуться «Подвиги и деяния Карла...» — Выпад против длинных пьес, как, например, «Чистая и верная любовь Феагена и Хариклеи» (Les chastes et loyales amours de Theagène et Chariclée 1601) Гарди, в восьми драматических поэмах, и другие, менее длинные. В Испании в 1633 году перед королем и королевой была дана драма «La Mort du roi de Suède» (Смерть шведского короля), представление которой продолжалось двенадцать дней («Gazette de France» от 12 февраля 1633 г.). вернуться «...историю, взятую мной из одной испанской книги...» — действительно, новелла, которую рассказывает Раготен («История о любовнице-невидимке»), взята из сборника 1640 года (Alivios de Cassandra» (Утешения Кассандры) испанского писателя Солорцано (Alonzo de Castillo Solorzano); она представляет собою близкое изложение, почти перевод третьей новеллы этого сборника: «Los Efectos que haze Amor» («Действия, которые производит любовь»). вернуться «...пьесу по всем правилам» — т. е. по правилам классической драматургии, с сохранением единства времени, места и действия. вернуться «Сказка об Ослиной Коже». — Речь идет, конечно, не о сказке Перро (Perrault), которая появилась только в 1694 году. Валькенар в «Письмах о происхождении феерии и сказок о феях Перро» (Lettres sur l’origine de la féerie et des contes de fées à Perrault; 1826) установил, что легенда об Ослиной Коже (Peau d’Ane) гораздо более раннего происхождения и была весьма популярна уже до Перро, хотя и не была обработана в каком-либо произведении, до того, как Перро стилизовал ее сначала в стихах, а затем в прозе. Многие из писателей упоминают об этой сказке: кардинал Ретц, друг Скаррона, в своих мемуарах, Буало в «Рассуждении о Джокондё» (Dissertation sur Joconde, 1669), Мольер в «Мнимом больном» (акт II, сцена 1-я), Лафонтен в «Могуществе басен» (Le Pouvoir des Fables), a Скаррон не только в «Комическом романе», но и в «Вергилии наизнанку» (Vigrile travesty, книга 2-я), наконец сам Перро в его «Параллели между древними и современниками» (Parallèle des anciens et des modernes, 1688). вернуться Раготен — Ragotin — коротышка, плохо сложенный, толстый, с длинными руками. Слово godenot, которое мы перевели словом карлик, буквально значит — деревянный чурбан, отесанный в виде человеческой фигуры, которым фокусники забавляли мелкий люд и который изображал физически уродливых людей (Леру. «Комический словарь»). Манские хронисты свидетельствуют, что прототипом Раготена был Рене Денисо, королевский адвокат при манском суде, умерший в 1707 году (Лепеж. «Манский словарь» — Lepaige. «Dictionnaire du Mans»). вернуться «...в масках по-французски...» — Во Франции знатные женщины надевали черные бархатные маски, когда они шли куда-нибудь пешком (см. «La Promenade du Cours», 1730, p. 12); подражая им, нередко носили маски и буржуазки. Гишера в своей «Истории костюма во Франции» пишет: «Маски, которые носили знатные женщины, были обычно из черного бархата. Они закрывали только верхнюю часть лица (полумаска). Их носили и днем, для предохранения лица от солнца, и ночью — от холода, — а чаще для того, чтобы скрыть лицо». Это относится к началу XVII века. вернуться «...отправился в модную церковь...» — Некоторые комментаторы видят в этом выпад Скаррона против любовных встреч в храмах, которыми полны романы того времени. Другие полагают, что это бытовая черта, и ссылаются на книгу «Законы любезного обхождения» (Loix de galanterie): «Наши любезники, стараясь быть святошами... посещают храмы... Точно так же и дамы, которые хотят более нравиться...» Другие источники также говорят о том, что в обычае было назначать любовные свидания в церкви. вернуться «Следовало бы издать указ...» — в подлиннике: «On у devroit donner ordre et établir des chasse-godelureaux et des chasse-coquettes dans les églises, comme des chasse-chiens et des chasse-chiennes». Chassechien значит — церковный сторож, привратник, а дословно — охотничья собака. |
