Карл Пятый в то самое время воевал в Африке и осадил город Тунис.[300] Он отправил посла к Мулею, чтобы договориться о выкупе нескольких знатных испанцев,[301] потерпевших кораблекрушение у берегов Марокко. Этому послу вручил Мулей Софию под именем дона Фернандо, знатного дворянина, который не должен быть известным под своим настоящим именем, а Доротея и ее брат выданы были за свиту: она в качестве дворянина, а он — пажа. София и Зораида не могли расстаться без сожалений, и много слез было пролито с обеих сторон. Зораида подарила прекрасной христианке нитку жемчуга, такого дорогого, что та даже отказывалась его брать, — но достойная любви мавританка и ее муж Зулема, любивший Софию не менее, чем его жена, дали ей знать, что она не может их более огорчить, как отказавшись от этого знака их дружбы. Зораида заставила обещать Софию давать ей знать время от времени новости с пути из Танжера, Орана и других мест, какими император владел в Африке.

Христианский посол сел на корабль в Сале и взял с собою Софию, которую отныне должно называть доном Фернандо; он присоединился к армии императора, стоявшей еще под Тунисом. Наша переодетая испанка была ему представлена как дворянин из Андалузии, долгое время бывший рабом у принца Фецского. Она не имела причины любить свою жизнь настолько, чтобы бояться рисковать на войне, и, желая сойти за мужчину, из чести не могла часто не участвовать в сражениях, как делали храбрецы, каких в армии императора было много. Она присоединилась к добровольцам, не пропускала случая показать себя и делала это с таким успехом, что даже император слыхал похвалы дону Фернандо. Она была достаточно счастлива, чтобы оказаться около него в то время, когда в пылу сражения, которое для христиан было неудачно, он попал в мавританскую засаду, будучи оставлен своими и окружен неверными, и он, очевидно, был бы здесь убит, так как под ним уже была убита лошадь, если бы наша амазонка не посадила его на свою и, употребляя в своей храбрости почти невероятные усилия, не дала христианам времени осмотреться и притти выручить этого храброго императора.

Столь прекрасный поступок не остался без вознаграждения: император дал этому неизвестному дону Фернандо очень доходное командорство[302] и кавалерийский полк одного испанского вельможи, убитого в последнем сражении. Он велел определить к нему также всю прислугу, какая полагается знатному человеку; и с того времени никого не было в армии, кого бы более ценили, чем эту храбрую девушку. Все мужские поступки так ей подходили, ее лицо было столь прекрасно и казалось таким молодым, ее храбрость была столь удивительной для ее молодых лет, а ее ум — столь восхитительным, что не было ни одной знатной особы или командира в войсках императора, которые не искали бы ее дружбы. И не должно удивляться так: все говорили о ней, а еще более о ее прекрасных подвигах, и она скоро вошла в милость у своего государя.

В то самое время из Испании прибыли новые войска на кораблях, привезших деньги и припасы для армии. Император сделал им смотр под ружьем, в сопровождении своих главных начальников; среди них была и наша воительница. Между новоприбывшими солдатами она увидела одного, которого приняла за дона Карлоса, и в этом не ошиблась.

Весь остаток дня она была в сильном беспокойстве и приказала разыскать его в лагере новых войск, но его там не нашли, так как он переменил имя. Она не спала всю ночь и, встав вместе с солнцем, отправилась сама искать своего дорогого возлюбленного, из-за которого пролила столько слез. Она нашла его и не была узнана, потому что не только выросла против того, какой он ее знал, но и цвет лица ее сильно изменился от африканского солнца. Она притворилась, что принимает его за другого своего знакомого, и спрашивала у него новостей о Севилье и об одном человеке, которого назвала первым именем, пришедшим на ум. Дон Карлос сказал ей, что она ошибается: что он никогда не был в Севилье, а что он из Валенсии.

— Вы крайне напоминаете одного человека, который мне очень дорог, — сказала ему София, — и из-за этого сходства я буду вашим другом, если вам не будет неприятно быть моим.

— Та же причина, — ответил ей дон Карлос, — какая вас побуждает предложить мне вашу дружбу, давно бы уже заставила меня предложить вам свою, если бы она стоила вашей. Вы напоминаете одну особу, которую я долго любил: у вас ее лицо и ее голос, но вы не ее пола, и, видимо, — прибавил он, тяжело вздохнув, — у вас не ее характер.

София не могла удержаться, чтобы не покраснеть при последних словах дона Карлоса, чего он не заметил, потому, быть может, что на его глазах навернулись слезы, и он не мог заметить изменения на лице Софии. Она была этим взволнована и, не будучи в силах скрыть более волнения, просила дона Карлоса притти к ней в палатку, где будет его ждать, и оставила его, указав ему свой лагерь, и назвалась кавалерийским полковником[303] доном Фернандо. При этом имени дон Карлос испугался, что не оказал ему должной чести. Он уже знал, как его ценит император, и что, хотя никому неизвестно, кто он, он разделяет благосклонность государя вместе с первыми придворными. Ему не стоило большого труда разыскать его лагерь и его палатку, которые были известны всем, и тот принял его так хорошо, как только простой дворянин может быть принят одним из Главных офицеров лагеря он опять узнал лицо Софии в лице дона Фернандо и был удивлен еще более, чем прежде, и главным образом ее голосом, который пронзил его душу и освежил воспоминание об особе, любимой им когда-то более всего в свете. София, не узнанная своим возлюбленным, просила его обедать с собою, а потом, велев выйти слугам и приказав никого не впускать, заставила дворянина из Валенсии рассказать ей еще раз о том, что она и сама хорошо знала об их общих приключениях до того самого дня, когда он принял решение увезти ее.

— Поверите ли, — говорил дон Карлос, — чтобы благородная девушка, которая получила столько доказательств моей любви и дала мне доказательства своей, оказалась неверной и нечестной и сумела скрыть от меня столь большие пороки и была столь ослеплена в своем выборе, что предпочла мне моего молодого пажа, увезшего ее за день до того, когда я хотел ее увезти?

— Но хорошо ли вы в этом уверены? — спросила София. — Случай — господин всех вещей, и он часто забавляется, посрамляя наши умствования самым неожиданным исходом. Ваша возлюбленная, быть может, была принуждена вас покинуть и, быть может, более несчастна, чем виновна.

— Дай бог, — ответил ей дон Карлос, — чтобы я хоть сколько мог сомневаться в ее поступке. Все беды и несчастья, причиненные ею мне, было бы не так трудно сносить и я не считал бы себя несчастным, если бы мог поверить, что она мне еще верна; но она верна вероломному Клавдио и только затем притворилась любящей несчастного дона Карлоса, чтобы лучше его погубить.

Тюрьма

— Из ваших слов видно, — возразила ему София, — что вы не очень любили ее: потому что вы обвиняете ее, не выслушав ее, и объявляете ее скорее злодейкой, чем легкомысленной.

— Но можно ли быть жесточе, — вскричал дон Карлос, — этой бесстыдной девушки! Ведь для того, чтобы не дать возможности подозревать моего пажа в ее похищении, она оставила в своей комнате, в ту ночь, когда она скрылась из дома отца, письмо, которое есть злая шутка и которое мне причинило слишком много горя, чтобы я мог его забыть. Я вам перескажу его, и вы сможете судить о том, на какое притворство была способна эта девушка.