Но такой узкий взгляд не оправдывается ничем и есть плод их тупоумия и крайнего невежества в том, на что они так строго кладут печать презрения. Считать Восток не стоящим внимания, его вековую деятельность — ничтожною с Европейской — менее чем жалко.
Во-1-х, нет ничего в мире, что бы не было достойно изучения, ибо наука — вечное стремление человека к истине — охватывает все, что только имеет жизнь или жило.
Во-2-х, очень глубокий интерес представляет нам Азия в научном отношении как колыбель европейских народов, откуда они вынесли основные формы миросозерцания, оразнообразившиеся только под влиянием других географических условий.
В-3-х, изучение переходных форм, встречающихся нам в Средней Азии, столько же важно, как и изучение установившихся.
В-4-х, изучение китайского мира, правда, однообразного по своим формам, но зато много способствовавшего развитию благосостояния самой Европы, важно как нельзя более.
В-5-х, для нас, русских, вынесших на своих плечах иго Монголов и, может быть, на долгие времена поставленных в историко-политические связи с Средней Азией и Китаем, изучение этих стран, и изучение самое широкое, компетентное во всех отношениях, становится неизбежным и час от часу ощутительным.
Не указываю на значение Китая и важность его изучения для будущих политических комбинаций при наших современных событиях, стремлении к расширению политического и торгового горизонтов, для которого мы предпринимаем постройку железных дорог и пр. Этими постройками, связующими разнообразные национальности и интересы, конечно, в недалеком будущем мы свяжемся еще прочнее с Китаем и Индией, естественные богатства которых превосходят другие страны. Что произойдет дальше — ответ на это в будущем, а я не пророк.
Чтобы не показались несколько темными мои слова, я объясню их примерами и начну с третьего положения, потому что первые два не требуют особых пояснений: они понятны для каждого, кто хоть сколько-нибудь знаком даже с одним Европейским миром.
Среди Европейских вопросов был один, наделавший много шуму в ученом мире, вопрос о бытовой форме наших предков, т.е. русских — славян: в чем отличие родового быта от общинного?
На решении этого вопроса некоторые останавливались целую жизнь и все-таки не могли понять окончательно за неимением у себя под рукой каких-нибудь руководящих основ, которые указывали бы на различие общинного от родового быта. А стоило только обратиться к Средней Азии, и они увидели бы, что там в кочевом быту испокон веку народы живут с родовой формой управления, главное отличие которой от общинной заключается в том, что здесь власть безусловно сосредоточивается в старшем рода, а в общинном она передается достойнейшему по личным заслугам и выбору общины.
Не менее важный интерес представляет и Китай со своей ранней цивилизацией. Есть мысль у некоторых из наших ученых[166], что знаменитый путешественник венецианец Марко Поло, долго живший в Китае во время династии Юань (1271-1368), привез в Европу мысль о многих изобретениях Китайского гения и познакомил с ними и самую Европу через тех лиц, именами которых Европа гордится несколько веков. Я говорю о книгопечатании, писчей бумаге и компасе, изобретение которых европейцы приписывают себе, совершенно не подозревая того, что все они были известны в Китае еще до Р. X. и перенесены в Европу знаменитым венецианцем. Этот вопрос, впрочем, еще только начинает обращать внимание на себя нашего ученого мира и, надо думать, будет доведен до блистательных открытий, которые поставят наш Западный мир в фигуру восклицательного знака.
Не малую услугу человечеству и особенно нам, русским, оказал бы Китай своими тонко-дипломатическими изворотами в сношении с кочевниками Средней Азии, оседавшими у его стен, если бы мог покороче познакомиться с ним. Это говорю потому для нас, для наших дальнейших видов в Средней Азии, что некоторые из «власть имущих» институтов нашего отечества наделали много ошибок при сношении с этими кочевниками, при установлении у них форм европейской администрации. Я разумею бунт Киргизов по поводу введения у них русской администрации, мысль о которой создалась в одном из наших высших присутственных мест. Между тем Китайское правительство никогда не делало таких ошибок и, если не всегда умело справляться с кочевыми ордами дипломатически, то, по крайней мере, действовало естественным, более надежным путем: поселением между ними своих подданных, как-то: торговцев, ученых, жрецов, ремесленников и пр., таким образом, втянув их в свои сети, окончательно смыв их индивидуальные черты, превращало кочевника в оседлого китайца.
Кроме этой, чисто практической цели изучение важно для нас и с другой стороны, со стороны чисто научной, как открывающее перед нами замкнутый, узкий мир огромной части человечества, жившего и доселе живущего на одних и тех же основах, на глубокой привязанности народной массы к заветам древности и на небольшом нравственно-политическом кодексе «уважения к старшим». Тут, в оной вековой привязанности народа к известному строю, в неизменяемости его, в отчуждаемости от посторонних элементов, обусловленной историческими и географическими причинами, мы можем почерпать ту замечательную идею, что развитие народа, прогрессивность в его деятельности обусловливаются не только известными климатическими особенностями, вызывающими ум к работе, но и общением с другими посторонними элементами, из которых он может почерпнуть новую энергию и обновление своим силам, способным без этого к однообразию или даже прекращению деятельности.
Этот же самый Китайский мир своим тысячелетним существованием доказывает нам, что государство тогда только может жить долгие времена, когда оно будет обладать высшей перед другими — соседними — цивилизацией и не будет бессмысленно стремиться к восприятию чужих элементов, часто разлагающих самый состав государственного строя. Подтверждение этой мысли мы можем видеть в истории древней Греции и Рима, которые, несмотря на свою высшую культуру, пали под давлением чужих элементов, принятых ими.
Иго Монголов лежало на «стороне Европы» в продолжении почти двух с половиной столетий. Доселе еще идут разноречивые толки о том, оказал ли этот народ влияние на нас и в какой степени, или совершенно не оказал. Последнее, конечно, невероятно, потому что народ, особенно завоеватель, — какой бы он ни был — всегда может и должен передать некоторую часть своих национальных черт другому, над которым он властвовал и с которым имел торговые связи.
Но тот век, в котором мы встречаем грозные полчища Монголов, двинувшихся в Европу и поработивших Россию, век Чингисханидов, был подготовлен в глубине Азии собственными историческими событиями, исходная точка которых лежала у Великой стены, в двух Маньчжурских народностях, сменивших одна другую. То были Кидане, первые исторические выходцы с Юго-Восточной окраины Сяньбийских гор, жившие политически 200 с лишком лет у великой Китайской стены и порабощенные, под конец, другими выходцами из глубины Маньчжурии, — Чжурчженями. При них-то и явился всемирный завоеватель Чингис-хан, который, разрушив их государственный строй, передал своим преемникам мысль двинуться на Запад[167].
Цель этого труда и будет заключаться в том, чтоб прояснить знаменательный век Чингиса, конечно, настолько, насколько это можно сделать через обзор деятельности первой маньчжурской народности — КИДАНЕЙ, смененных Чжурчженями, защищавшимися против ополчений сказанного Завоевателя.
Ко всему этому не могу не прибавить: 1) что единственным источником для моего труда была «Ляо ши» на Китайском языке, из которой, притом, я должен был переводить, выходит, все то, что мне досталось, не допуская мысли прямо ответить на тему т.е. рассмотреть собственно акт владычества народа, почему в моем труде можно заметить: а) односторонность, происшедшую от скудости источников, и в) пожалуй, уклонение от темы, непрямоту ответа на нее, происшедшую от второй вышесказанной причины; 2) срочность работы заставила меня пройти молчанием многие вопросы[168], и даже не обработав всего, что было добыто и собрано как материалы. Это последнее более всего, конечно, произошло от первоначального дебюта в подобной работе и мало-опытности в распределении времени, оставшегося от других занятий.
