После этого мы убрались в доме, Чико активно помогала, хотя я не просил. Потом она предложила еще и постирать белье. Почему бы и нет? День труда же. Мяса в холодильнике не осталось, поэтому я попрактиковался в приготовлении омлета с рисом. Получилось кривенько, но на вкус это не влияло. Наконец, когда все возможные занятия были исчерпаны, раздался звонок в дверь. Чико побежала открывать, а я на кухню – положить омлет на тарелку. Готовил‑то на троих.

Из коридора послышалось радостное бормотание обоих родственников, потом батя пошел в ванную, а Чико присоединилась ко мне на кухне, где залезла на стул и мило болтала ножками. Пластыря на коленке уже не было, ссадина была почти невидна. В детстве все заживает быстро.

На кухне появился отец, с озабоченным видом сказал мне:

– Инспектор будет с минуты на минуту, переоденься.

Я начал вставать со стула, батя добавил:

– И найди благодарственное письмо от главы префектуры.

После этого он начал быстро поглощать омлет под радостное щебетание Чико, которая выдавала отчет о проведенном с любимым братиком дне.

Переодеваясь, немного грустил – батя проигнорировал мой апгрейд дома. Впрочем, сейчас его заботят проблемы поважнее. Я не волновался – зачем? Ну инспектор и инспектор. Я ничего не нарушал, а история в голове уже была готова. Надев костюм и достав из стола благодарственное письмо, спустился вниз. Отец уже доел и блаженствовал, гладя по голове перебравшуюся к нему на колени Чико. Осмотрев меня с ног до головы, удовлетворенно кивнул. Я протянул ему грамоту.

– Хорошо, – после осмотра вымолвил батя, с ласковой улыбкой пересадил хихикнувшую Чико на стул, пошел в коридор. Я пошел за ним – интересно же. Он достал из дипломата (портфеля? чемодана?) застекленную рамку, посмотрел на меня, улыбнулся:

– Такое достижение нужно хранить на виду.

Сунул грамоту в рамку, подтолкнул меня рукой в направлении гостиной. Там он осмотрелся. Чистота, порядок. Мы с Чико молодцы. Недовольно покосился на сушилку с бельем:

– Убери это куда‑нибудь.

А куда? Дом реально небольшой. Ладно. Было неудобно, но у меня получилось оттащить сушилку с бельем в мою комнату. Чико, заскучавшая в одиночестве, шла следом и подбирала упавшие в сушилки вещи. Какая полезная. Дав друг другу пять, вернулись в гостиную. Отец поставил рамку на телевизор, вручил Чико стоящего там до того желтого утенка, когда‑то подаренного мной Сэкере‑тян. Какой я тогда был наивный. Неудивительно, эйфория и анимешная атмосфера первых дней ударили в голову. Многое изменилось с тех пор.

Батя зачем‑то немного передвинул стол, принес с кухни пару стульев. Присев на диван, посмотрел на рамку с грамотой. Встал, поправил. Я едва сдерживал смех. Хороший понт дороже денег. Сразу видно высокоуровневого корпоративного дрона. Молодец батя, старается ради нас всех.

Снаружи послышался шум автомобиля, отец встряхнулся, приказал мне сесть на стул, а Чико ласково попросил посидеть в комнате, пока инспектор не уйдет. Меня это удивило. А с ней разве не надо поговорить?

– Сакамото‑сан, пойдешь со мной? – спросила она коробку с котиком. Коробка мяукнула, и Сакамото‑сан выбрался оттуда, покинув гостиную вслед за Чико. Мы с отцом ошарашенно проводили их взглядом. Может, у Чико талант дрессировщика?

– Никуда не уходи, – бросил мне батя и вышел из дома. В окно увидел, как он подходит к полицейской машине, оттуда вылез высокий (на полголовы выше отца) подтянутый японец в черных брюках и синей рубахе, они с отцом раскланялись. Я отошел от окна, из коридора послышались шаги, и отец с инспектором вошли в гостиную. Теперь я смог рассмотреть на груди инспектора нашивку с шестизначным номером и золотисто‑серебряную эмблему. Погоны рассматривать не стал, какая разница, все равно в знаках различия не разбираюсь. Глубоко поклонился вошедшему, поздоровался. Он слегка поклонился в ответ, отец усадил его на диван, сам расположился на стуле недалеко от меня.

Инспектор достал из портфеля бумаги и ручку, разложил на столе.

– Одзава‑кун, меня зовут Хаттори Митсуо, я полицейский инспектор. Мне нужно с тобой поговорить, ты не против? – довольно мягким тоном спросил он.

– Не против, я с радостью расскажу все родной полиции, – заверил я его.

– Отлично. Тогда расскажешь мне о вчерашнем дне? – спросил он, приготовившись записывать.

Я поднял глаза к потолку, как бы вспоминая.

– Я проснулся, спустился вниз. Сестренка смотрела по телевизору мультики, – я указал рукой на телевизор, инспектор рефлекторно посмотрел туда, заметил грамоту, его глаза немного расширились, – А отец уже уехал на работу. Я позавтракал, потом принял душ. Потом мы с Чико решили, что она привезла с собой слишком мало вещей, поэтому я вызвал такси и мы поехали к ней домой.

Инспектор не перебивал, записывая показания.

– Там мы зашли в дом и пошли в комнату Чико. У меня был с собой рюкзак, но в него влезло не все. Я спросил у Чико, где можно взять какой‑нибудь пакет, чтобы сложить в него оставшееся. Она сказала, что пакеты есть в подвале, и мы пошли туда. Там я увидел… – я замялся, заставил себя покраснеть.

– Не переживай, Одзава‑кун, полиции можно рассказывать все. Тебе ничего не угрожает, – мягко успокоил смущенного ребенка инспектор с тарантиновской фамилией. Отец положил мне руку на плечо. Поддержка так сказать.

– Там я увидел кассеты с интересными названиями, и решил взять посмотреть, – промямлил я, глядя в пол.

– Да? С какими названиями?

– «Н. неверная жена в окружении ч. членов…» – заикаясь, почти шепотом выдавил я из себя и закрыл лицо руками.

– Инспектор Хаттори, вы уверены, что стоит заставлять ребенка говорить такое? – хмуро спросил отец.

Инспектор смущенно откашлялся и ответил:

– Простите, Одзава‑сан, таковы правила, – потом обратился ко мне, – Одзава‑кун, не переживай, в твоем возрасте совершенно нормально интересоваться такими вещами. Продолжи, когда будешь готов, хорошо?

Я кивнул, убрал ладони с лица, положил их на колени, глядя в пол, продолжил рассказ:

– Я взял несколько кассет и положил их в пакет, который нашла Чико. После этого мы вернулись к ней в комнату, продолжили собирать вещи. Там она пожаловалась, что мама запрещает ей входить в некоторые комнаты. Мне стало любопытно, и перед уходом я заглянул в комнату напротив. Там увидел большую камеру, кровать и много странных вещей. После этого мы ушли и на такси вернулись домой. По дороге сестренка уснула, я отнес ее в комнату, а сам пошел в гостиную, – шумно вздохнул, сглотнул, сильно ущипнул себя за бедро, на глазах моментально проступили слезы, дрожащим голосом продолжил: – Чтобы посмотреть кассеты. Поставив одну, я увидел маму… – шмыг носиком, – Она сидела на той большой кровати из запретной комнаты, и говорила непристойности. Дальше я увидел, как несколько мужчин… – снова закрыл лицо ладонями, замолчал.

– Инспектор Хаттори, я думаю этого вполне достаточно, – вписался за плачущего травмированного сына батя. Инспектор ответил:

– Да, этого достаточно. Прости, Одзава‑кун, но это моя работа. Не переживай, как я и говорил, тебе ничего не грозит. Хорошо, что ты пошел в тот дом с сестренкой, иначе они могли бы подать на тебя в суд за вторжение, и ты мог бы попасть в коррекционную школу, – выдал инспектор. То что надо!

Я затрясся, судорожно вздохнул. Отец тут же среагировал:

– Иоши, можешь идти в свою комнату. Дальше мы с инспектором справимся сами. Ты молодец.

Шмыгнув носом, я вскочил со стула и не прощаясь выбежал из гостиной. К своей комнате подошел с широченной улыбкой. Ай да Иоши, ай да сукин сын! И ведь действительно сукин сын. Улыбка сузилась. В комнате увидел, как Чико при помощи цветных карандашей, найденных у меня в столе, рисовала портрет спящего на кровати Сакамото‑сана. Какая мирная картина.

– Дай посмотреть? – попросил я, подходя к сестренке.

– Нельзя! – строго сказала она, пряча листочек за спину, – Нельзя смотреть на картины, пока они не закончены, – пояснила она.