Приехали мы, само собой, к медицинскому центру Сугавары‑сенсея. Меня провели в отдельную палату с телевизором и санузлом. Хорошо быть богатеньким мальчиком. Сугавара со специальным доктором послушали меня фонендоскопом (кашель сильно мешал), посовещались, усадили меня в кресло‑каталку и повезли на рентген, пояснив, что это быстрее, чем делать КТ. Я был не против – медикам виднее. Стало страшно, но не могу же я сдохнуть вот так. Фигня, вылечат.

После рентгена, не откладывая в долгий ящик, у меня взяли все положенные в таких случаях анализы. Результатов дожидался в палате с успокаивающим меня и бледного от беспокойства отца доктором Сугаварой. Когда специальный врач принес результаты анализов, Сугавара‑сенсей развил бурную деятельность. Отказавшись от помощи, я переоделся в больничную пижаму сам и уселся на кровать – спинку подняли. При помощи пары медсестер доктора воткнули мне в вены катетеры, пустив в одну руку ацикловир, а в другую – солевой раствор. На лицо натянули кислородную маску. Диагноз – отек легких, и мне очень повезло, что я не стал ждать утра. Ветрянка – это очень страшная болезнь, оказывается. Через полчасика мне полегчало, и я уснул под тихий разговор не находящего себе места отца и врачей. Все будет хорошо.

* * *

Следующие несколько дней слились в какое‑то слайд‑шоу. За окном – тоскливый осенний непрекращающийся ливень. В палате сумрачно – свет режет глаза, поэтому я попросил медсестру не включать свет. На стуле рядом – Хэруки. Не плачет, улыбается – я сказал ей, что все будет хорошо, и она мне верит. Все действительно будет хорошо – лекарства работают, и жизни ничего не угрожает. Буду как новенький.

Следующий кадр – декорации те же, но на стуле сидит плачущий Кейташи:

– Это все – моя вина! Я хотел, чтобы ты исчез! Я тебя проклял!

– Я даже не знаю, что ответить на такое мракобесие, – Просипел я в ответ.

– Мракобесие? Да ты же сам все видел! И нож, и эта тварь…

Вытянув свободную от капельницы (вливают что‑то общеукрепляющее) руку, ткнул Кейташи кулаком в бедро, заставив замолчать.

– Прости, боюсь я совсем не понимаю, о чем ты, – Улыбнулся.

– Точно! – Спохватился Кейташи, опасливо поежившись, – Вечно придумываю всякое!

– Не парься, простое совпадение, – Успокоил я его, поправив подушку за спиной, – Никаких проклятий не существует. Но я очень рад тому, насколько ты за меня волнуешься.

Кейташи покраснел:

– Бака! Я просто не хотел, чтобы ты сдох до следующего марафона! Его я точно выиграю!

Вот, как я и говорил – друг стал только лучше!

Кадр следующий – Чико везет меня в кресле‑каталке по коридору. Гуляем.

– А еще, братик, папа очень странно смотрит на Хирано‑сенсей. Почти как ты на сестренку Хэруки! – Сливала мне подробности батиной личной жизни сестренка.

– А кто такая Хирано‑сенсей?

– Я же говорила тебе! – Отпустив ручки кресла, Чико выглянула из‑за него, свесив голову набок и надула щечки, – Это моя тренер по дзюдо!

– Извини, у меня очень плохая память на имена, – Покаялся я.

Девочка кивнула, принимая извинения и покатила меня дальше. Остановились у окна, сестренка вышла из‑за каталки, оперлась на подоконник, глядя в заливаемый дождем больничный двор. Выражение ее отражающегося в стекле лица было печально‑мечтательным:

– Знаешь, я была бы совсем не против, если бы Хирано‑сенсей стала нашей мамой.

– Я и не знал, что в Японии есть тархун! – Отпивая из стакана зеленую пузырящуюся сладость и зажмуривая от нахлынувшей ностальгии глаза, поделился я впечатлениями.

– Это подарок Кохэку. Она, кстати, просила за нее извиниться – она не болела ветрянкой, поэтому не может прийти.

Дождавшись моего подтверждающего кивка, Хэруки отпила глоточек из своего стакана и продолжила:

– У ее дедушки не только рисовая ферма – на одном из его полей растет нужная травка, так что это их газировка, – Хэруки подняла стаканчик и посмотрела на ярко подсвеченное падающим из больничного окна лучом света, – Вообще она желтая, но я подкрасила пищевым красителем! – Мило засмущалась она, – Не беспокойся, Иоши, он абсолютно безопасен!

– Верю! Не переживай, тархун и должен быть зеленым.

– Как оживляющая жижа из «Реаниматора»! – Хихикнула она.

– Он и вправду бодрит, – Улыбнулся я.

– Жду не дождусь, когда тебя выпишут, – Поставив стакан на тумбочку, Хэруки придвинулась поближе и взяла меня за руку.

– Уже сегодня вечером! – Обрадовал я девушку, – Даже не верится, что они держали меня здесь целую неделю!

– Зато теперь ты почти здоров. Еще неделя дома – и сможешь вернуться в школу.

– И даже успеваю на гонки. Жизнь по‑прежнему прекрасна! – Бодро ответил я, – Спасибо, что приходила каждый день.

– Разве я могла поступить иначе? – Улыбнулась она.

– Как там в школе? – Задать этот вопрос я набирался мужества целую неделю – вдруг там Кейташи наисполнял?

– Нормально, наверное, – Пожала Хэруки плечами, – Кейташи с нами только обедает, остальное время проводит с фанатами. Такой важный! – Хихикнула она.

– А как у них с Кохэку?

– Тоже нормально, думаю. Пару раз ходили на свидание на этой неделе.

Что ж, статус‑кво сохраняется, это хорошо. Успокоенный я сделал глоточек тархуна.

– А еще у тебя появился фан‑клуб! – С ехидной улыбочкой добавила Хэруки и постучала захлебнувшегося меня по спине.

– Какой еще, мать его, фан‑клуб? – Прохрипел я, глядя на нее слезящимися глазами.

– А чего ты ожидал? – Удивилась Хэруки, – Его появление было вопросом времени, – Вполне разумно добавила она, – Ребята очень надеются, что ты почтишь их своим вниманием, когда поправишься.

– Придется почтить, – Вздохнул я.

* * *

Наконец‑то дома! Идущий через двор слева от меня батя порывался помогать мне идти, но я блин уже практически здоров – температуры нет, остался легкий кашель и сыпь. Вот когда сойдет последняя, мне и можно отправляться в школу. Справа – Чико, которая в своем стремлении быть полезной катила чемодан с накопившимися за недельное прибывание в больнице вещами. Среди них – письмо с пожеланием скорейшего выздоровления от Акихито (батя плакал), Такерады‑самы (батя довольно кивал), главы образования префектуры («Это такая честь, сын! Хотя, после письма от Императора…»), письмо от директора Оки (бате уже было все равно), письмо от Араки‑сенсея (пф…) и письмо от одноклассников, сильно порадовавшее лично меня. Приятно!

Когда мы подошли к дому, дверь открылась и на крыльцо вышла моя любимая бабушка, в этот раз облачившаяся в нарядное женское кимоно.

– Наконец‑то! Мы с дедушкой очень за тебя волновались! – И она кинулась обнимать удивленного меня. Посмотрел на батю, он отвел взгляд. Ясно.

– Прости, что заставил переживать, бабушка! – Обняв тетку в ответ, покаялся я, – Вы ехали в такую даль из‑за меня?

– Не совсем, – Бабушка отпустила меня и обняла Чико, – Дэйчи сказал, что ваша няня скоро увольняется, так что мы с мужем решили переехать поближе к нашим любимым внукам!

От ее широченной улыбки меня передернуло. Прощай, относительная свобода! Плевать, «задушат» совсем – предъявлю бате ультиматум и заставлю меня отселить в другой район.

– Вот как! Это очень радостная новость! – Сымитировал я энтузиазм.

– Да! Я уже давно говорила об этом Наоки, но он так вцепился в эти свои Гавайи, что… – Бабушка махнула рукой, отклеилась от Чико и пригласила нас в наш дом, где накормила отборными морепродуктами, вещая:

– Наоки пока остался там – продает дом, поэтому я приехала первой. Дэйчи, – Улыбочка сыну, – Уже нашел подходящий для нас дом совсем неподалеку, так что примерно через неделю приедет ваш дедушка, и мы вселимся туда! – Вызывая у меня своими словами озноб, она продолжила: – Так что эту неделю я поживу в гостевой комнате!