– Эта организация считает, что Япония должна свергнуть Императора, – Пояснила Хэруки. Википедия ты моя!

– Нафига? Император же буквально ничего не решает, – Удивился я.

– Вот именно! Представляешь размер их идиотизма? – Фыркнула Кохэку, – Для моего отца это тоже стало новостью, поэтому я дала ему номер телефона твоего отца. Он уже должен быть в курсе.

– Спасибо, наверное? – Слабо понимая, как это все связано, и чем группировка малолетних придурков может мне навредить, на всякий случай поблагодарил я.

– Слушай, он что, совсем ничего не понимает? – Обратилась Кохэку к подруге, – А я еще тебя считала «не от мира сего!» – Добавила она.

– Может перестанешь стебаться и объяснишь нормально? – Попросил я.

– Если выяснится, что ты писал песни для члена этой организации, можешь ставить крест на всех своих начинаниях, – Послушно пояснила она.

– Вот как, – Покивал я, – Что ж, тогда действительно спасибо! Уверен, батя уже все сделал. Не ожидал от тебя такого, если честно. Ты ведь еще на Окинаве сказала, что возненавидишь меня, если произойдет что‑то такое.

– Просто шутила, – Улыбнулась она, – Мама с детства твердила мне, чтобы я не повторяла ее ошибок и старалась держаться поближе к перспективным людям, по возможности избегая таких, как мой бесполезный отец. По его стопам брат и пошел, – Вздохнула она.

«Покраска» закончилась, и Хэруки, потешно упаковав волосы в пакетик, села рядом со мной, взяв за руку. Кохэку заняла подушечку.

– Мама Кохэку – кореянка! – Выдала Хэруки сюжетный твист.

– А так сразу и не заметишь, – Улыбнулся я.

– А что, у меня обязательно должны быть вот такие… – Кохэку изобразила руками, – Скулы?

Посмеялись.

– Мой отец хотел стать художником, – Продолжила Кохэку раскрываться как персонаж, – Поэтому сбежал из дома. Как ты, наверное, уже понял, у него ничего не вышло. Теперь он рисует афиши и плакаты для кинотеатров, когда есть контракт. А когда нет… – Развела ручками Кохэку, – И еще малюет куклы Кокеши и Дарума для сувенирных лавок. Так что наша нищая семья по большей части выживает благодаря дедушке. Он оплачивает мою учебу, покупает одежду, дает карманные деньги. За поездку на Окинаву тоже платил он. Он души во мне не чает! – Улыбнулась она, – У нас с Хэруки это общая черта. А еще – платит моей матери, чтобы она сидела дома и занималась мной, чтобы «хотя бы внучка выросла нормальным человеком!», – Пробурчала она, пародируя голос своего дедушки и вздохнула: – Так что я должна учиться как следует.

– И у тебя отлично получается, – Похвалил я. Кохэку саркастично фыркнула.

– Так что, извини, но твое предложение стать айдолом я принять не могу – это все равно, что плюнуть дедушке и маме в лицо.

– Понимаю и не осуждаю, – Кивнул я.

– Так что, когда Кейташи поймет, что спортивные успехи ему не светят, – Проявила она проницательность, – Пристрой его в теплое местечко! – Попросила она с ехидной улыбкой, – А я буду сидеть в огромном доме и баловать чудесных светловолосых детишек! – Мечтательно зажмурилась коварная Кохэку.

– Без проблем, – Улыбнулся я и спросил, – Скажи, а твой отец умеет рисовать раскадровки?

– Что это? – Не поняла Кохэку. Я объяснил, и она ответила: – А, с такой ерундой он справится запросто, – Махнула она рукой.

– Тогда познакомишь меня с ним? Для первого фильма раскадровки не нужны, но для следующих понадобятся. Твой отец ведь не откажется от подработки?

Кохэку оперлась локтями о стол и положила лицо на ладони:

– А тебя случайно не послали высшие силы?

– В каком‑то смысле так и есть, – Хохотнул я.

– Какая невыносимо‑унылая песня, можно я перемотаю? – Вдруг поморщилась она от «песни № 5», добавив себе симпатии в моих глазах.

Перемотали, послушали последнюю, реакция была на уровне «ну норм», перемотали кассету на начало. Хэруки «настоялась» и отправилась в душ, направив меня на кухню позавтракать, с хитрой улыбочкой пообещав сюрприз. Снедаемый любопытством, в компании Кохэку пошел туда, увидел на столе кастрюльку, поднял крышку и обомлел.

– Хэруки назвала это «борьсьць», – Потешно исказив название супа, пояснила Кохэку, – Она сказала, что тебе нравится всякое русское, вот и откопала где‑то рецепт.

Похоже, умение готовить борщ передается половым путем.

– Будешь? – Спросил я Кохэку, наливая супчик в тарелочку побольше и вылавливая из кастрюли косточку. Это что, позвонок?

– Нет, я сыта. А вот чаю выпью, – Решила она.

Борщ оказался офигенный, а косточка – правильной. Ложку Хэруки предусмотрительно оставила на столе, поэтому я, с наслаждением дохлебав борщик, взял косточку и «выстукал» из нее на ложку костный мозг. Глядя, как я поглощаю желеобразную массу, Кохэку морщилась и слегка зеленела. Ой, да ладно тебе, азиаты же и не такое едят. Видимо, что‑то личное.

– Понравилось? – Появилась в кухне Хэруки в своей изначальной, зеленоволосой форме.

– Я в полном восторге! – От души похвалил я ее и кинулся обнимать, – Как и от тебя!

– Больше я не буду менять цвет, – Пообещала она.

– Я люблю тебя любую, но такую все‑таки чуть‑чуть больше. Совсем немного! – Улыбнулся я ей.

– Тогда я тоже поем! – Решила Хэруки.

– Я что, подопытный кролик?! – Сымитировал я обиду.

– Эй, я вообще‑то все еще здесь! – Прервала трогательный момент Кохэку.

* * *

Проводив подругу до дома, возвращаясь обратно, обсудили с Хэруки завтрашнюю поезду в Синай – на Танабату, и наткнулись на выгружающегося из такси деда. Облом! Мог бы поездить и подольше, старый хиккан! Поздоровались с Ринтаро‑сенсеем, немного посовещались и решили попрощаться – Хэруки хотела обсудить с дедом его поездку, а я – получить люлей от бати за ночевку вне дома.

Люли немного смягчило мое вчерашнее предупреждение – воспользовавшись минуткой, когда Хэруки скрылась в ванной, я позвонил и предупредил Есикаву‑сан – батя опять не ночевал дома – что останусь у друзей. Покаявшись и согласившись с тем, что надо предупреждать заранее, немного поговорил об Акире – батя «порадовал» новостью, что надежно прикрыл наши задницы, отправив доносы полиции, в школу и на работу Акире. Батя пообещал связаться с Синохарой‑саном, чтобы убрать песни из ротации на радио, где их до сих пор время от времени крутили. Ну, отцу виднее, верно?

– А, фотки с фестиваля фейерверков уже готовы? – Заметил я копающуюся в фотках сестренку через открытую дверь ее комнаты.

– Готовы! Смотри, какая! – Протянула мне фотографию Чико. На ней – все мы: одетая в милейшую юкату в розовых тонах сестренка и одетые в традиционные кимоно мы с батей на фоне шикарного фейерверка. Увы, Хэруки с нами не ездила, но все равно было весело. Компенсируем Танабатой, куда мы поедем завтра вдвоем. Хорошо, что батя в наказание не «зарубил» поездку. Услышав звонок телефона, прошел на кухню и снял трубку. Звонил кто‑то из школы, спрашивали отца. Немного мандражируя – надеюсь, планы не сломаются – позвал его и вручил трубку.

– Да, – Ответил он трубке, – Да, знает, причем на каком‑то запредельном уровне, – Явно похвастался он каким‑то из моих многочисленных навыков, – В отпусках, значит? – Длинная пауза, – Всего на пару часов? Хорошо, скоро будем, – Свернул он разговор и попрощался.

– Танабата же не отменяется? – Запросил я подтверждение, обрадовавшись фразе про «пару часов».

– Не отменяется. Судя по всему, во всей Уцуномии не нашлось человека, способного поговорить с парой русских, – Недовольно буркнул он, – Так что оденься прилично, поработаешь переводчиком, – Огорошил он меня.

Соотечественники! Это я с радостью! Пылая энтузиазмом, облачился в школьную форму, и батя повез меня куда‑то.

– Купим камеру на обратном пути? – Воспользовавшись случаем, начал клянчить я.

– Если справишься – купим, – Кивнул он.

– Отлично! У меня уже руки чешутся! – Обрадовался я, потирая чешущиеся руки.

* * *