– Доченька, что ты делаешь?! Ты ведь хорошая девочка! Умоляю тебя, перестань!

– Пошла ты, сука! – закричала на нее Сэкера, – Как ты можешь мне не верить после того, что сделал с нами тот ублюдок?! Ты такая же, как другие! Разве ты не видишь, что это настоящий демон?! – указала она рукой на стоящего в оконном проеме меня, – Почему мне никто не верит?!!! – завизжала Сэкера‑тян, из ее глаз потекли слезы, и она убежала куда‑то в сторону мини‑маркета. Нана‑сан побежала за ней, и они скрылись из вида. Твою мать!

Я побрел вниз. Настолько погано мне не было еще никогда. Лучше бы мне сломали вторую руку, чем такое…

В коридоре, у подножия лестницы, столпились все, кроме Чико. Учителя с бледными лицами уставились на меня, то же самое сделал отец, стоящий у двери и держащий в руках швабру в позе «Ща втащу». Что за клоунада? Они реально испугались несчастную шестнадцатилетнюю девочку?

– Сын, ты в порядке? – не покидая позиции спросил отец, – Мы слышали звон разбитого стекла.

– Физически – в полном, – кивнул я, – Дочь соседки швырнула камнем в наше окно. Кричала, что я не Иоши, а демон. Надо вызвать стекольщика. Я мог бы заменить стекло сам, но у нас нет запасного.

– О чем ты говоришь?! Сейчас надо думать о твоей безопасности! – воскликнул он.

– Она не полезет, – покачал я головой, – У нее было достаточно возможностей убить меня самой.

Батя опустил швабру, подошел ко мне, обнял.

– Не волнуйся, теперь все будет хорошо. Иди в гостиную, ладно? Мы с Араки‑сенсеем подождем полицию во дворе.

– 25 лет безупречного педагогического стажа! – закрыв лицо руками, вдруг завыл Кодзиро‑сенсей, – И почему я не обратил на нее внимания раньше! До недавнего времени она ведь была образцовой ученицей!

– Кодзиро‑сенсей, я не желаю больше видеть вас в своем доме. Я приложу все свои усилия, чтобы вас уволили с позором! – презрительно бросил падшему учителю отец, заодно приложив и меня. Еще одна сломанная мной жизнь.

– Я согласен с Одзавой‑доно. Вы опозорили гордое звание учителя! Я вернусь домой на такси! – подключился к осуждению Араки‑сенсей.

Кодзиро‑сенсей всхлипнул и склонился в глубоком поклоне, потом покинул дом. Интересно, его точно выгонят или только отправят на переэкзаменовку? Я выглянул в окно. Из пожилого преподавателя будто выпустили весь воздух. Некоторое время он пытался открыть машину трясущимися руками. Наконец, у него получилось, машина тронулась и поехала в противоположную сбежавшей Сэкере‑тян сторону. Оставшиеся двое мужчин вышли во двор – в руке отца все еще была швабра – и закрыли за собой дверь.

– Братик, что‑то случилось, да? Что‑то плохое? – тихонько спросила из‑за спины Чико. Я обернулся, увидел, что она держится за руку тоже покинувшей гостиную Есикавы‑сан. Подошел к сестренке, потрепал по голове.

– Не переживай, Чико. Все уже закончилось. С нами все будет хорошо.

– Братик, тебе грустно? – проницательно спросила девочка.

– Очень, – горько улыбнулся я, – Но не переживай, это пройдет.

– Одзава‑сан, во всем случившемся нет твоей вины, – сочувственно сказала Есикава‑сан.

– Я говорю себе то же самое, но не особо помогает, – махнул я рукой и пошел в гостиную. Они пошли за мной. Я взял со столика колоду карт, – Сыграем?

– Давай! – согласилась Чико, а у няни не было выбора. Она взяла из моих рук колоду, начала перемешивать.

– Есикава‑сан, вы ведь все слышали? – спросил я. Она кивнула, я спросил: – Можете как специалист примерно рассказать, что будет с Сэкерой‑тян дальше?

– Тян? Вы были близки? – ответила она вопросом на вопрос. Это вообще‑то невежливо, но чего уж тут.

– Это скорее привычка, – вздохнул я, – Я уже давно старался избегать общения с ней, как мог. Ответите на мой вопрос?

Она начала сдавать карты – играть решили в двадцать одно.

– Ну, в твоей школе ее учиться точно не оставят. Ее классный руководитель будет обязан указать в выпускном листке информацию об ее проблемах. Боюсь, с такой характеристикой единственная работа, что ей светит в этой жизни – стричь траву и убирать мусор с улиц, – вздохнула Есикава‑сан. Меня немного отпустило. Это явно намного лучше, чем провести всю жизнь в дурдоме.

– Еще! – протянула ручку к колоде Чико.

Есикава‑дала ей карту, потом еще карту взял я – перебор. Скинул карты на стол.

– Хотя бы так, – вздохнул я, – Знаете, Есикава‑сан, последнее время о меня «разбилось» очень много плохих людей. Мне начинает казаться, что так будет всю жизнь.

– Ничего подобного, – ответила Есикава‑сан, – Как говорят русские – после черной полосы обязательно следует белая.

– Только и остается надеяться на это, – я поднялся на ноги и пошел к выходу из дома.

– Куда ты, Одзава‑сан? – обеспокоенно спросила пошедшая за мной Есикава‑сан.

– Не могу сидеть дома, – ответил я, обувая кроссовки, – Пора уже включить белую полосу, – добавил я, выходя из дома и закрывая за собой дверь. Уже стемнело, на крылечке сидели отец и Араки‑сенсей. Включили бы лампочку, чтоли.

– Бать, мне очень  нужно погулять. Сэкера‑тян побежала туда, – я указал рукой, – Поэтому я пойду на тот берег. Не волнуйся, я вернусь целым и невредимым.

– Хорошо, сын, – ответил он к моему удивлению. Странно, даже не попытался отговорить. Не хочет ругаться при Араки‑сенсее, или понимает меня лучше, чем мне казалось? Нащупав в кармане не пригодившийся диктофон, протянул его отцу.

– Это ружье так и не выстрелило.

Отец молча принял диктофон, и я пошел в сторону моста. Отойдя от дома, понял, что по щекам текут слезы. Слишком много всего навалилось поверх недосыпа. Действительно, перебор…

– Будет удача, Жека, ты знаешь, не может иначе быть, – тихонько запел я, – Сорнце раскроет свои объятья, ох‑ох‑ох, и можно прыть.

Зашел на мост, вытер слезы.

– Будет удача, Жека, ты знаешь, мужчины не прачут. А срезы от ветра, а срезы от пепра, ох‑ох‑ох, их нужно забыть, – повысил я голос.

На середине моста меня обдуло теплым порывом ветра, я улыбнулся, запел еще громче:

– Будет удача, небо в армазах, крубника на дачах. Ветер тепреет, и нам уже регче, ох‑ох‑ох, и можно не пить.

Эта песня со мной уже много лет. Всегда помогала. Помогает и в этой жизни. Ближе к концу моста запел уже в полный голос:

– Будет удача, Жека, мы крепко держим подачи. Риповый цвет разукрасит арреи, ох‑ох‑ох, да что говорить.

Липы, да? Живет тут неподалеку одна хорошенькая липка. Она всегда меня утешает. Подойдя к дому Хэруки, позвонил в звонок. Открыла она сама, прически на голове не было, одета в зеленую футболку без принта и такие же зеленые шорты чуть выше колена. На ногах – зеленые же носочки. Компенсирует перекрашенные волосы как может. Дриада моя любимая.

– Иоши? – удивилась она. Заметив мое понурое лицо, спросила, – Тебе плохо?

Я кивнул. Она обернулась и крикнула внутрь дома:

– Деда, я погуляю с Иоши!

После этого обула зеленые кроссовки, вышла из дома закрыв за собой дверь, взяла меня за руку и сказала:

– Пойдем.

Я послушно пошел. Она целеустремленно вела меня по лабиринту дворов, ничего не спрашивая, а я ничего не говорил. Само ее присутствие рядом оказывало целебный эффект. Наконец, она привела меня в какой‑то парк с обилием деревьев. Возле одной из скамеек мы повернули и сошли с освещенной фонарями тропы.

– Осторожнее, Иоши, не наступи на муравейник, – чуть потянула меня Хэруки. Я послушно взял правее.

Мы подошли к огромному дубу. Света луны и звезд вполне хватало, чтобы разглядеть великолепную, массивную крону, уже покрывшуюся свежей листвой. Обойдя ствол вокруг, Хэруки отпустила мою руку, чем‑то пошуршала, снова взяла меня за руку.

– Пригнись, – попросила она, я послушно пригнулся, и мы зашли куда‑то под дуб. Что‑то среднее между большим дуплом и норой. Хэруки высунулась, завалив вход ветками. Наступила абсолютная тьма. Безошибочно найдя мою руку, она потянула меня дальше от входа.

– Здесь есть скамейка, не ударься. Вот так, садись, – положив руки мне на плечи, мягко усадила на скамейку. Сама села рядом, – Ложись, – велела она.