29 июля 1655 года объединенная рать князя Черкасского и казаков гетмана Золотаренко перешла в наступление. Столица Великого княжества была взята почти вся, кроме затворившегося в замке отряда Виленского стольника Казимира Жеромского, которому удалось продержаться несколько дней. Основная литовская армия отступила за реку Вилию, где казаки гетмана Ивана Золотаренко продолжили наступление. Наказной гетман доносил по горячим следам царю, что немало неприятелей «на месте полегло», и говорил о двадцати захваченных им знаменах неприятеля. По его сообщению, «бой силной» продолжался «чрез весь день» с теми войсками, «которые стояли на той стороне города за речкою, и мосты попалили». Полному разгрому врага помешал шедший весь день дождь: «…трудно было так скоро переправитися: понеже нам помешкою был дожь силной; а когда была погода, подлинно одва бы остаток неприятелей вашего царского величества уйти могл». Действительно, до вечера 29 июля отход по главному мосту через Вилию прикрывала немецкая пехота. Гетманы Радзивилл и Госевский успели отойти от города, после чего все мосты, в прямом и переносном смысле, были сожжены.
Как и в Минске, русские войска вошли в город «на спинах» преследуемого врага. В переписке царя Алексея Михайловича с семьей сказано: «…и наши ратные люди гетманов Радивилла и Гансевского и полских и литовских людей побили и гнали, и на спинах их в город въехали, и город Вил ню взяли». Гетманы «отошли от города Вил ни за реку Вилею и стали обозами от города в пяти верстах». 30 июля, когда царь писал письмо своей семье в Москву, он решил тоже «наспех» двинуться к Вильно, «постоять» там неделю «для запасов» и идти «к Оршаве». Царь чувствовал, что сейчас ему «добрый путь и победа». 4 августа, как сказано в дворцовых разрядах, «пришел государь в Вилну и стал под городом под Вил ною, на посаде, подле реки Вил ей, ниже города Вилны»{361}.
После взятия Вильны царские войска и казаки гетмана Ивана Золотаренко продолжали движение вглубь Литвы. Им покорились Троки (Тракай) с древними замками великих литовских князей. Замки были разрушены и сильно пострадали от действий казаков Золотаренко, искавших там сокровища. 7 августа пало Ковно (Каунас), куда вошел «прибылый» полк князя Петра Елмурзина Черкасского, собранный из нескольких полков рати князя Якова Куденетовича Черкасского. 17 августа в Ковно был получен царский приказ идти «к Гродне войною». Вскоре этот город был тоже взят (сеунщики с известием о взятии Гродно приехали в царский стан под Вильно 29 августа). Полку князя Петра Елмурзина Черкасского была поставлена задача воевать до 10 сентября, после чего он должен был идти обратно к Минску. Одновременно казаки братьев Золотаренко 18 августа «из-за Трок» самостоятельно начали поход к реке Неману и за Неман. Во второй половине августа — сентябре они прошли войной, нападая на замки в Лиде, Новогрудке, Мире и Несвиже, захватывая по дороге разные селения. Царь Алексей Михайлович, получив казачью грамоту о начавшемся походе за Неман, приказывал им идти «к Бресту и над Брестом промышлять». Но запорожцы самостоятельно выбрали свою цель и двигались к Старому Быхову, где их ожидала другая часть казачьего войска.
Армия князя Алексея Никитича Трубецкого по приказу царя, напротив, оставила безуспешную осаду Старого Быхова и была направлена к Слуцку. Предполагалось, что она со временем соединится с казаками Золотаренко под Брестом. 23 августа полки Трубецкого были уже под Слуцком. С ходу взять Слуцк не удалось, царские войска только сожгли «посады и слободы». Весь поход армии Трубецкого сопровождался жестокими боями: «А идучи дорогою, села и деревни, и хлеб, и сено, и всякие конские кормы мы по обе стороны жгли и людей побивали, и в полон имали, и разоряли совсем без остатку, — сообщалось в отписке царю, — и по сторонам потому ж жечь и разорять посылали». После двух неудач, под Старым Быховом и Слуцком, всех, кто сопротивлялся войскам князя Трубецкого, ждали смерть и разорение. «И твои государевы люди, — писал Трубецкой царю, — в Клецку в городе и на посаде литовских людей побили всех»; «городок Мышь выжгли и совсем разорили без остатку», Ляховичи и Столовичи, Миргород; и так по всей дороге до Слонима, включая «Журавицкий» (Жировичский) униатский монастырь: там тоже повсюду «побили», «поймали», «высекли» и «выжгли». Слух о полном разорении шел впереди царского войска, парализуя волю к сопротивлению. Слоним пал, путь на Брест и дальше был открыт, но 10 сентября все военные действия были остановлены, а затем, по приказу царя, войско князя Трубецкого отошло обратно к Быхову.
Это был вынужденный шаг. Не прошло и месяца после Виленского взятия, как царь заговорил уже не о походе на Варшаву, а о возвращении в Москву: «возвратимся, аще Бог изволит, сентября с 10-го числа»{362}. И действительно, во вторник 11 сентября Алексей Михайлович выступил в обратный поход в Москву.
Почему же не состоялся ожидаемый варшавский поход? Оказывается, в это время произошли заметные перемены в дипломатических отношениях между Россией, Швецией и Литвой, перешедшей под протекторат шведского короля. После взятия Вильно дипломаты царя Алексея Михайловича сразу вступили в переговоры с гетманом Радзивил-лом. К нему и гетману Госевскому был послан гонец, возвращения которого царь ожидал 10 августа. В те же самые дни, 10–17 августа, готовились знаменитые Кейданские договоренности гетмана Радзивилла о протекторате Швеции над Литвой, о чем он и написал московским боярам (к сожалению, письмо не разыскано). 18 августа 1655 года к Радзивиллу и Госевскому в посольстве был отправлен Василий Никитич Лихарев. Он встречался с ними «порознь» в Кейданах 21 августа. Тогда же был дан ответ на письмо Радзивилла боярам, где тот уже писал о себе как о подданном шведского короля. Но «Вилна николи не бывала» за шведским королем, а «была полского короля», резонно отвечали ему; царь Алексей Михайлович «заступил ее сам», поэтому претензии на то, что Вильно внезапно оказался в подданстве у шведов, не имели под собой основания. «И то ты пишеш, дариш свейского короля чюжим», — без всякого дипломатического такта говорил Лихарев при встрече с гетманом Радзивиллом, ссылаясь на «вечное докончанье» с шведским королем. В ответ гетману предлагали присягнуть в подданство царю Алексею Михайловичу.
Гетман Януш Радзивилл правильно рассчитал, что от полного покорения Литвы московскому царю Алексею Михайловичу могла спасти только Швеция. Лучше всего, если бы два государства — Россия и Швеция — при этом вступили в войну друг с другом. Поэтому все его слова на переговорах с послом Василием Никитичем Лихаревым 21 августа были лишь дипломатическим прикрытием. Он даже упомянул о своем предложении царю заключить договор о подданстве, но его «посланцов» якобы задержали и они вернулись ни с чем. А потом к гетману стали приходить известия о жестоком обращении царских войск с жителями Литвы: «А в уездех около Вилны ратныя государевы люди крестьян, и жонок, и малых робят посекают всех и домы палят». Гетман счел для себя невозможным после этого заключать какие-либо договоры с московским царем и написал к шведскому королю Карлу X о принятии в подданство «на всей нашей воли».
У двух продолжавших враждовать друг с другом гетманов — Радзивилла и Госевского — оказалась разная тактика во взаимоотношениях с «Москвою». Госевский оставался сторонником короля Яна Казимира, а в ответ на переданное через посла Лихарева предложение о подданстве говорил, «штоб, де, государь милость показал, взял у полского короля к своему краю што государь изволит, а нас бы, де, под полским королем не замал». 29 августа Лихарева отпустили обратно из стана гетмана Радзивилла вместе с его представителем — «посланцем» Винцентием Ордой и «нарочным» от гетмана Госевского Стефаном Медекшей (Госевскому даже не позволили назвать своего «посла» по имени, подчеркивая, что посольство едет только от Радзивилла). В пути гонец царя Алексея Михайловича встретил шведскую заставу. «А называют по Вилею реку шведцкого короля землею», — отметил Лихарев в «статейном списке».
