Еще более показателен другой указ — о походе русской армии в Путивль, объявленный на Постельном крыльце 27 ноября 1672 года. К этому времени были получены новые подробности каменец-подольской осады и последующего «освоения» города османами. Киевский воевода окольничий князь Григорий Афанасьевич Козловский писал, «что после взятья Каменца Подольского святыя иконы из церквей православных турки выносили и клали в проезжих воротех и велели Каменца Подольского жителем, Христианом и розных вер людем, по тем святым иконам идтить и всякое поругателство чинить»^{741}. Но и это еще было не всё: тех людей, кто благочестиво отказывался, «помня православную христианскую веру», «турки побили до смерти». После такого рассказа не требовалось объяснять, зачем царь Алексей Михайлович объявлял войну «на оборону святыя церкви и православных христиан на избавление». Царь собирался сам возглавить армию: «идтить своею государьскою особою против неприятеля своего, Турского салтана». Для этого в ближайшее время в Путивле должен быть построен «государьской двор», а по зимнему пути все служилые люди должны отправлять запасы для службы, где их будут записывать специально назначенные для этого дворяне. «Готовность» к службе снова подтверждалась, но и без этого можно было понять, что Московское государство вступило в долгую полосу противостояния с Османской империей.

Старые идеи об общем союзе против «бусурман» оказались снова востребованными в дипломатической повестке Посольского приказа. С октября 1672 года можно видеть нараставшую активность с отправкой посольств шотландского полковника Павла Менезия, переводчика Андрея Виниуса, подьячего Посольского приказа Емельяна Украинцева. Всюду, от Вены и даже до папского Рима, в воюющих между собой Франции и Голландии и других европейских странах, должны были узнать о предложении царя Алексея Михайловича о новом крестовом походе на Константинополь. Однако царь и его дипломаты тщетно стремились повлиять на сложившуюся в Европе дипломатическую повестку и вмешаться в противостояние двух главных центров силы — Франции и Австрийской империи. Начавшаяся в 1672 году франко-голландская война оказалась почти такой же долгой, как и столкновение восточноевропейских государств с османами. Союзников, готовых жертвовать текущими интересами ради общей идеи борьбы за христианскую веру, не нашлось. Московское государство и Речь Посполитая остались один на один с агрессией Османской империи^{742}.

В миссию подьячего Емельяна Украинцева, отправленного в Швецию и Данию, входила также передача приглашения королю Карлу XI о присылке великих и полномочных послов. Приглашение попало в Швецию в разгар споров между разными партиями, одна из которых давно искала повода начать новую войну с Московским государством. В 1672 году королевский историограф Юхан Видекинд выпустил «Историю шведско-московитской войны», рассказывающую о временах Смуты и последующих военных столкновениях Швеции с Речью Посполитой и Россией. Другая партия больше стремилась к мирному решению накопившихся спорных вопросов, особенно в области торговли. Самым большим желанием шведских политиков было перенесение «стапелей» из Архангельска в Нарву, с Белого на Балтийское море. С этими идеями и поехало в Московское государство большое посольство Густава Оксеншерны, прибывшее в столицу в самом конце декабря 1673 года. Особенно памятным оно стало потому, что в его составе находился шведский офицер, инженер-капитан Эрик Пальмквист, обладавший замечательным талантом рисовальщика, а еще… разведчика. Он составил альбом путешествия шведского посольства, где тщательно зафиксировал путь от границы, состояние и планы крепостей, нашел сведения о дорогах Московского царства, привел имена иноземных офицеров русского войска и зарисовал знамена стрелецких полков. Во время возможной войны такая информация была бы, очевидно, востребована, но главной целью посольства Оксеншерны было все-таки обсуждение условий взаимовыгодной торговли, решение вопросов с перебежчиками и остающимися спорными участками границы двух государств.

Статьи, поданные посольством Густава Оксеншерны во время переговоров 20 марта 1674 года, показывали заинтересованность шведов в своеобразном «пакте о ненападении» в случае начала войны Швеции или России с третьими странами: «покаместа война будет, опасения междо себя никакова не имети». Интерес царя Алексея Михайловича был совсем в другом, он стремился заручиться поддержкой государств в начинавшейся войне с Турцией. Как об этом было написано еще в грамоте, посланной с подьячим Емельяном Украинцевым в Швецию: «чтоб с нашим царским величеством соединение учинить против силного неприятеля Турского салтана, который намерен все христианство овладеть». Миссия «великого и полномочного» посольства Густава Оксеншерны осталась невыполненной; подтвердив прежние мирные договоры, послов отпустили из Москвы 19 июня 1674 года, обещая послать свое «великое и полномочное» посольство только в том случае, если шведский король примет предложение царя^{743}.

Подготовка к войне с Турцией внутри царства ознаменовалась привычными мерами. Вводились новые налоги, обеспечение войны финансами перекладывалось на плечи посадских людей и тех служилых людей, кто не мог сам идти в поход по причине старости, ран и увечий, или «не поспевших» в службу недорослей. В указе от 18 декабря 1672 года прямо говорилось о сборе денег для войны с султаном, который, по полученным «вестям», «совершенно уклонился к военной готовности, и нынешнею весною хочет идти под Киев войною, и Малороссийские городы и Северскую Украйну разорить, и святыя церкви обругать, и веру православную и все христианство искоренять совершенно намерил». Готовясь к походу, царь и бояре приговорили вернуться к уже однажды вводившемуся сбору полтинных денег, взыскать с патриарших, архиерейских и монастырских вотчин, бояр, думных, ближних и других чинов «против сбора 169-го (1661) года по полтине с двора». Члены Государева двора, назначенные на службу в полки, от такого сбора освобождались, «потому, что они на той нашей государеве службе будут с тех же своих поместей и вотчин сами». Все посадские, торговые, промышленные и ремесленные люди, начиная с «именитых людей Строгановых», гостей, крупных купцов Гостиной и Суконной сотен, обязаны были уплатить десятую деньгу. Правда, рядом с «кнутом» был и «пряник»: состоялось давно ожидавшееся решение о раздаче земель в «Украинных» городах и особенно в Диком поле^{744}. Богатые хлебом земли южных уездов служили источником обеспечения армии, а служилые люди с особым рвением должны были защищать в грядущей войне с османами и крымскими татарами границу, где им разрешили «приискивать» поместья.

Начало русско-турецкой войны оказалось странным. Сказано было много слов о неприятеле, сформулирована идеология «войны за христианство», велись дипломатические поиски союзников, происходила мобилизация сил и ресурсов, организовывалось давление на Азов и Крым, чтобы не дать в полной мере использовать их ресурсы. Но прямое военное столкновение всех участников войны происходило на одном, самом важном на тот момент театре военных действий — Правобережной Украине, которую делили между собой Речь Посполитая и Турция (вопреки недовольству Крыма). Но судьбу Правобережья, как оказалось, сложно было решить без учета статуса и интересов Левобережной Украины, вошедшей в состав Московского государства. В итоге польско-турецкого противостояния население Правобережной Украины в прямом смысле проголосовало «ногами»: одних увели в плен или уничтожили, а другие вынужденно искали спасения — кто в землях Речи Посполитой, а кто у своей братии казаков в Левобережье под той же «высокой рукой» царя Алексея Михайловича.