Пока Украина получала мучительные уроки, в конце мая в Смоленск приехали послы, и в начале июня 1664 года возобновились переговоры о мире. Царь Алексей Михайлович и его советники уже получили прямые «вести» о восстаниях против короля в Левобережье и Правобережье и стремились использовать это на переговорах, выдвинув требование установить новую границу по Днепру. О настроении царя Алексея Михайловича ясно говорит его ответ на 33-ю статью «о черкасах» из упоминавшейся записки Ордина-Нащокина: «А собаке недостойно и одного уломка хлеба есть православного, толко не от нас будет за грехи учинитца…»^{560} То есть на переговорах не следовало отказываться не только от Левобережной, но даже и от Правобережной Украины, хотя Алексей Михайлович вынужден был допустить, что вряд ли, как во времена Переяславской рады, удастся добиться подданства всего православного населения Войска Запорожского.

Десять лет прошедшей войны уже дали ответ на большинство вопросов и показали настоящую силу государств, столкнувшихся за влияние в землях, лежавших широкой полосой от Балтики до Черного моря. Свои интересы здесь имели Швеция, Австрийская и Османская империи, Крымское ханство и даже такие далекие от основного театра военных действий страны, как Англия и Нидерланды. В феврале 1664 года в Москву приехало английское посольство «князя Чарьлуза Говардуса», как передавали имя поела в дворцовых разрядах. Описание приема графа Чарлза Карлайла может затмить другие подобные церемонии, о которых есть много свидетельств в тексте разрядных книг. Сам царь Алексей Михайлович пил две чаши вина за здоровье короля Карла II по случаю восстановления монархии в Англии. Одна была яшмовая «братинка», другая — «хрустальный кубок». Для встречи и обеспечения послов не жалели ничего, казалось, были продуманы мельчайшие детали, включая то, что столовую посуду, «ложки и ножики» сначала кладут перед английским послом и лишь потом перед русскими боярами. Граф Карлайл тоже привез в Москву ценные дары, а на своем первом приеме подарил царю Алексею Михайловичу ружье казненного короля Карла I, а сыновьям царя — пистолеты.

Но сами переговоры пошли не так, как задумывалось. Посол был оскорблен своей задержкой перед самым въездом в столицу и не принял никаких заверений, что всё делалось для лучшей подготовки торжеств (собрать дворян для встречи зимой, во время ведения войны было сложно); он требовал «репараций» (возмещения) ущербу своей чести. Не было решено и главное дело, ради которого лорд Чарлз Карлайл приезжал в Москву — «реституция», то есть восстановление торговых привилегий английским купцам, отмененных после казни Карла I в 1649 году.

При приеме посольства произошел забавный случай, когда посол Карлайл решил «надавить» на русскую сторону и произнес несколько слов на повышенных тонах, а в это время вывалилась с грохотом оконная рама, перепугав присутствующих. Автор описания посольства Ги Мьеж учтиво добавил в своих записках, что если заговорит король Карл II, тогда вообще все задрожит. Но это было всего лишь поэтическое преувеличение (в свите посла, кстати, находился и настоящий поэт — Эндрю Марвелл). Русские дипломаты были достаточно опытны и неуступчивы, ради подтверждения своих решений они тоже использовали демагогические приемы. В ответ на просьбу о восстановлении привилегий, дарованных Английской компании еще Иваном Грозным, послу Чарлзу Карлайлу ответили, что те люди, которым давались привилегии, уже умерли, а значит, и данные им права умерли вместе с ними. Ссылались и на неоконченную войну с Польшей, до завершения которой отказывались говорить о беспошлинной торговле иностранных купцов и возвращении англичанам каких-либо привилегий^{561}.

Посол Карлайл и его спутники не стали вдаваться в детали и действовали по принципу «всё или ничего», не слушая московских дипломатов, попытавшихся обозначить свои интересы. По сообщению шведского резидента Адольфа Эберса, английскому послу предлагалось выступить посредником в дипломатических делах с соседними странами — Швецией и Польшей, но он отверг все предложения, добиваясь немедленного удовлетворения требования о беспошлинной торговле. В итоге граф Чарлз Карлайл уехал, не приняв царских подарков, что было сочтено оскорблением. В свою очередь, ему также возвратили личные подарки царю. Непременное желание «реституции» в полном объеме прав Английской компании «закрыло» другие возможности торговли английских купцов. Английский посол грозился вообще всех их вывезти с собой из России. В итоге некоторые купцы все-таки получили личные привилегии, чтобы не превращать Англию из возможного посредника во врага. Но в ответном русском посольстве в Англию содержались жалобы на поведение Чарлза Карлайла, поэтому королю Карлу II пришлось извиняться за его поведение^{562}.

Своим максимализмом граф Карлайл существенно навредил английской стороне, чем немедленно воспользовались традиционные конкуренты англичан в русской торговле голландцы, тоже некоторое время спустя приславшие свое посольство. Нидерландский посол Яков Борейль приехал в Москву 10 января 1665 года. Главной задачей посла было добиться признания нового титула «Их Высокомогуществ» для Нидерландских штатов, среди прочего обсуждались и вопросы конкуренции голландских и английских купцов в России. В частности, голландцы просили лишить англичан монополии на поставку вара (дегтя, использовавшегося в судостроении). Обо всем этом в своих дневниковых записях рассказал приехавший в составе голландского посольства в Москву Николаас Витсен. Тогда будущий бургомистр Амстердама и покровитель Петра I во время его заграничного путешествия был еще совсем молодым человеком. Николаас Витсен запомнил царя Алексея Михайловича на приеме голландского посольства в начале 1665 года и описал его: «По фигуре царь очень полный, так что он даже занял весь трон и сидел будто втиснутый в него…» Сидя на троне, царь «не шевелился, как бы перед ним ни кланялись; он даже не поводил своими ясными очами и тем более не отвечал на приветствия. У него красивая внешность, очень белое лицо, носит большую круглую бороду; волосы его черные или скорее каштановые, руки очень грубые, пухловатые и толстые». Николаас Витсен действительно мог рассмотреть царя очень близко, так как все дворяне и офицеры посольства получили разрешение подойти к царской руке. Во время церемонии произошел забавный случай. Вызванный первым, Николаас Витсен немного не рассчитал с поклонами на подходе к царскому трону и едва не упал на колени царя, но тот спас его от конфуза, вытянув руку. Рутинные посольские приемы с подробным перечислением даров и этикетными речами, конечно, были достаточно утомительным делом, но и в них случались эпизоды, немного снижавшие серьезность происходившего. Николаас Витсен, или Николай Корнильевич, как его стали звать на русский лад, уважая происхождение (его отец также известен, как бургомистр Амстердама^{563}), рассказал, что во время того же приема кто-то из русских князей «от имени царя», объявляя титул Нидерландских штатов, никак не мог его выговорить. «Все господа заулыбались, — пишет Витсен в своем дневнике, — даже сам царь закрыл рот рукой, чтобы не видели, что он смеется»^{564}.

В последующем обсуждении вопросов голландского посольства в «Ответной комиссии» Думы, назначенной царем, начались обычные дипломатические прения, так как русская сторона не соглашалась на немедленное изменение титула правителей Нидерландов. Но у посольства Якова Борейля был свой шанс серьезно изменить состояние русско-голландских отношений, так как параллельно с голландским посольством 21 февраля 1665 года в Москву прибыл польский посланник Ян Котович^{565}. Тогда ввиду возобновления переговоров с Речью Посполитой снова заговорили о возможном посредничестве других стран. 3(13) марта голландского посла вызвали в Кремль и завели с ним разговор на неожиданную для него тему: «не имел ли посол поручения предложить посредничество между Польшей и царем, на что посол прямо ответил отрицательно». Московская сторона «осторожно и вежливо», по свидетельству голландца, искала возможных посредников, говоря, что это было бы «приятно царю, и не только ему, но и полезно всей коммерции».