Царь Алексей Михайлович стремился избежать какой-либо «помешки» к браку со стороны придворных из-за местнических счетов: «А чиновным людем, никому в город Кремль быть не изволил, чтоб ему великому государю к тому делу, прося у Бога милости, приступить немятежно». Поэтому все приготовления проводились в тайне, а само торжество состоялось в окружении самых доверенных лиц, между которыми и были распределены свадебные «чины», — это князья Никита Иванович Одоевский, Юрий Алексеевич Долгорукий, Иван Алексеевич Воротынский, Богдан Матвеевич Хитрово, все с женами, и еще несколько ближних людей, «спалников» и комнатных стольников. Здесь опять был незаменим Артамон Матвеев, командовавший стрелецкой охраной, ему тоже досталось почетное место «у сенника». Кроме того, царь явно не хотел, чтобы происходила резкая перемена от траура к веселью при дворе, сами приготовления ко второму браку требовали от Алексея Михайловича, как сказано в свадебном «наряде», больших «душевных и телесных» трудов: «понеж он великий государь к тому святому супружеству готовился в душевных подвизех и в телесных трудех, и непрестанно во святей церкве пребывал во бдении и в пощении, о его же трудех невозможно описати».
Само настроение свадьбы было пронизано отголосками траура. 6 января, в день Крещения, после службы в Успенском соборе и походе «на иордань» царь Алексей Михайлович еще раз ходил в Архангельский собор и был в Вознесенском монастыре для поминовения родителей и царицы Марии Ильиничны. 16–17 января завершался годичный траур по царевичу Алексею Алексеевичу, и царь снова был в Архангельском соборе. Поэтому, когда царь Алексей Михайлович, по словам свадебного Чина, «явил свое лицо» боярскому «синклиту» — «боярам, и окольничим, и думным ближним людям» — на «радость и веселие», свадьба началась… с продолжавшейся долгое время общей «тишины». Подчеркивая торжественность момента, составитель белового варианта «Чиновника» свадьбы, писал об этой встрече с боярами так, как будто она состоялась после долгого отсутствия царя: «Он же благочестивый великий и милосердый государь по своей государской щедрой милости, взыскуя их своею государскою милостию, коегождо по достоянию, овому слово свое государское милостивое подаде, иному милость свою обеща, потом на всех призре милостивым своим государеким оком, того ради дабы ни един, видевший пресветлое его царское лице, без утешения не был. Но киижды по своей службе и работе получил его государе кую милость». После этого наступило особенное время: «И по сем на мног час бысть в его государской полате тишина велия. Никому же ничто же рекуще».
И все же продолжавшаяся несколько дней свадьба стала переходом «из печали в радость», от постоянного царского «укручения» — к общему веселью. Особенно когда царь Алексей Михайлович, по словам свадебного Чина, сам приказал гостям, «дабы не един пребывал в печали» и «изрекл»: «Не подобает видевшему лице его государское и слышащему таковую его государскую радость пребывати печалну и лицем сетованным». 6 февраля 1670 года царь лично ездил к патриарху Иоасафу и получил от него «бисер многоцветный» и другие подарки духовных лиц{687}. Снова глядя на радующегося жизни и веселящегося царя, придворные тоже провожали уходившие в прошлое тяжелые времена и готовились к переменам. Отсчет новой жизни двора после тяжелых семейных испытаний царя Алексея Михайловича начался…
Разинская война
Сложное время усиленной молитвы и траура царя Алексея Михайловича, наступившее после смерти царицы Марии Ильиничны, обычно не принимается в расчет, когда говорится о событии, имеющем очень долгое эхо в русской истории, — войне под предводительством Степана Разина. Раньше бы сказали, что это была «крестьянская война», но еще точнее ее исконное обозначение как «бунта» или «Разинщины»{688}. Важная документальная информация по истории разинской войны, почти исчерпывающим образом собранная в четырехтомном документальном издании «Крестьянская война под предводительством Степана Разина» (1954–1976){689}, показывает, что эти события имели прямое отношение и к биографии царя Алексея Михайловича. Надо внимательно смотреть, где были личные указы и распоряжения царя, а где делопроизводственная работа приказов и полковых канцелярий, разбираться с обычно набранными в академических публикациях петитом пометами на документах: «великий государь сей отписки слушал», «чтена», «великий государь… слушав сей докладной выписи», «указал великий государь послать свою великого государя грамоту». Именно такие источниковедческие подробности дают представление о непосредственном участии царя в подавлении разинского движения, указывают на его действия и постепенное возвращение к делам.
Донской казак Зимовейской станицы Степан Разин давно уже был известен своими «самовольными» действиями. Весной 1667 года он набрал отряд и двинулся с Дона сначала к Азову, желая, несмотря на запреты московского правительства, повоевать с крымскими и турецкими людьми. Но потом резко изменил свои намерения и из казачьей столицы, Черкасского городка, ушел вверх по Дону, чтобы выбраться на Волгу, а дальше к Яику и на Хвалынское (Каспийское) море. Посольскому приказу, где ведались дела Донского Войска, оставалось упрекать атамана Корнилия Яковлева, не воспрепятствовавшего действиям Разина. Но тот был атаманским крестником и ранее даже ходил с войсковым посольством в Москву. А теперь сам стал атаманом для своих сторонников и при их поддержке быстро превращался в хозяина низовий Волги и Яика{690}.
Степан Разин и примкнувшие к нему казаки — участники недавней, завершившейся Андрусовским перемирием русско-польской войны. И. Л. Андреев обратил внимание на едва ли не главный побудительный мотив действий Разина, мстившего за своего брата Ивана Тимофеевича, казненного по приказу боярина князя Юрия Алексеевича Долгорукого за попытку самовольного оставления службы в 1665 году{691}. «Месть» была серьезной, Степан Тимофеевич предполагал даже совместные действия с недовольными разделом Украины кошевыми казаками Запорожской Сечи, «хохлачами», как их называли на Дону. Станица из десяти человек из разинского войска добралась до гетмана Петра Дорошенко; к совместным действиям призывал атамана и другой, изменивший царю Алексею Михайловичу гетман — Иван Брюховецкий.
Но сначала, как известно, Разин отправился в «поход за зипунами» на Каспий. Пройдя от Дона к Волге, он миновал Царицын и далее поплыл на судах вниз по Волге. Подойдя к Астрахани, обогнул хорошо укрепленный город одним из волжских притоков и добрался до Яика. Крепость была захвачена разинскими казаками, а охранявшие ее стрельцы перебиты. Яик на время стал ставкой самопровозглашенного атамана. Отправленные из Астрахани к Яику отряды правительственных войск действовали неудачно, многие служилые люди из низших приборных чинов сочувствовали казачьей вольнице и даже пополняли ее ряды. После сбора сил на Яике Разин вдруг исчез из виду. Запомним, что уже тогда ходили разговоры о некой «красивой и знатной татарской деве», принесенной Разиным на удачу будущего похода «водяному богу Ивану Гориновичу, которому подвластна река Яик»{692}.
Действия в начале войны Степана Разина многократно описаны и хорошо известны. Оказавшись на Волге, разоряя встречавшиеся струги и торговые караваны между Царицыном и Астраханью, Разин как будто демонстрировал свою силу кровному врагу — главе Приказа Казанского дворца боярину князю Юрию Алексеевичу Долгорукому. Так же неожиданно, как он ушел на Яик, Разин возвратился из каспийского похода в середине августа 1669 года. Объяснить какой-то логикой многие действия его воинства трудно. Важным предлогом, поднимавшим казаков в поход, была скудость жалованья и запасов в Донском Войске, но еще более сильным мотивом для казаков была «справедливость», как ее понимал Разин. И он начал свою войну, чтобы у него появились свое воинство и своя слава.
