«Неформальное» участие царевича в делах проявилось, например, в том, что он устроил развлечение для королевича Вальдемара и смотрел вместе с ним на приезд посольства иранского шаха Аббаса I. После официальной встречи «кизылбашских» послов в Грановитой палате 29 декабря 1644 года царевич принимал королевича в своих покоях (туда пришел и царь Михаил Федорович для очередного объяснения с женихом дочери по вопросу о смене веры). На следующий день царевич Алексей порадовал королевича охотничьим развлечением — «медвежьей травлей».
Деликатная миссия посредника между королевичем Вальдемаром и царевной Ириной тоже лежала на царевиче. 1 марта 1645 года он в очередной раз передавал королевичу в знак внимания сестры «обед от нее». Хотя королевича так и не удалось убедить переменить веру, отношение к нему царевича оставалось неизменно добрым. После скоропостижной смерти царя Михаила Федоровича одним из первых решений юного царя стала посылка доверенного человека к королевичу Вальдемару, взятому им под свое покровительство{47}.
С 1644 года официальные упоминания о присутствии царевича на придворных церемониях встречаются чаще. В большинстве случаев он заменяет на них отца, Михаила Федоровича. 17 марта 1644 года, в день своих именин, царевич Алексей был один на службе в Алексеевском монастыре. 14 апреля 1644 года, в Вербное воскресенье, «ходил за кресты к Покрову Пресвятей Богородицы, что на Рву», причем царь Михаил Федорович «за кресты не ходил и стола у государя не было». Пятнадцатилетний царевич также «выручил» отца, когда один «ходил за кресты на иердань» 6 января 1645 года. Самостоятельно участвовал он и в церемониях «у действа Страшного Суда» 9 февраля, и «у многолетья» на Соборное воскресенье в конце первой недели Великого поста 23 февраля 1645 года. Отсутствовал царь Михаил Федорович даже на праздничных службах 1 марта в день ангела царицы Евдокии Лукьяновны; сын один был «у празника» в дворцовой церкви Евдокии, «что в Верху у государя на Сенех». Никаких «столов» не было не только 1 марта, но и в следующие дни — 14 марта, в праздник Федоровской иконы Богоматери, и 17 марта, в именины царевича. 17 марта 1645 года сыну опять пришлось одному, без отца, быть у обедни в Алексеевском монастыре.
Скорее всего, в то время царь был уже болен. Болезнь его усилилась после приема «литовского посла» Гаврилы Стемпковского 21 февраля 1645 года. В дипломатических делах, в отличие от придворных церемоний, царевич не мог заменить отца. Как только царь Михаил Федорович смог на время вернуться к делам, 19 марта в Кремле, с участием царевича Алексея, принимали «крымских послов и гречан», а 17 мая провожали «кизылбашских» послов. В это время записи царских выходов и разрядных книг становятся всё более отрывочными, по ним мало что можно понять о происходившем во дворце. Разве что никак не разрешалось дело королевича Вальдемара. Царь Михаил Федорович отказывался дать разрешение на брак без перехода королевича в православие и не был готов отпустить его домой, настаивая, что король Христиан IV прислал королевича «состоять в царской воле и быть сыном его царского величества».
Еще 4 июля 1645 года намечался новый публичный диспут с участием царя Михаила Федоровича, но он так и не состоялся{48}.
Последний день жизни царя Михаила Федоровича совпал с его именинами. Тогда, 12 июля 1645 года, никто не мог и подумать, что в этот день шестнадцатилетний царевич Алексей превратится в нового царя…
Правительство боярина Морозова
Когда вспоминают первые годы царствования Алексея Михайловича, всегда говорят о правительстве во главе с его прежним «дядькой» и ближним боярином Борисом Ивановичем Морозовым. Но в какое время сложилось и стало действовать это правительство, из кого оно состояло, что стало с прежними «министрами», то есть судьями московских приказов? Термины «правительство» и «министры», конечно, условные и несколько модернизируют описание событий. В самих же тяжеловесных московских политических понятиях разобраться иногда бывает сложно. Они основаны не на ясно сформулированных программах и манифестах, а на церемониях и движениях по лестнице чинов, влиянии «сильных» людей на царя и их борьбе в Думе. Движущей пружиной перестановок во власти часто были родственные связи, глубоко уходящие корнями в генеалогию того или иного рода. Поэтому и «партия» в Московской Руси — это всегда какой-то «сильный» человек во власти, близкий к царю, вокруг которого и собирались родственники, друзья и «хлебояжцы»{49}.
Изучение Чина венчания показывает, что по крайней мере в самом начале царствования Алексея Михайловича на первых ролях оказался совсем не боярин Борис Иванович Морозов, а ближайшее родственное окружение царя. Однако состав Боярской думы был реформирован стремительно, еще в дни торжеств по поводу царского венчания. На следующий день, 29 сентября, в бояре пожаловали стольника князя Якова Куденетовича Черкасского (накануне на пиру в Грановитой палате он «вина нарежал»). Вместе с ним чин окольничего получили Иван Иванович Салтыков и князь Петр Федорович Волконский. Им была оказана честь быть главными гостями у еще одного «царского стола» в Грановитой палате. В третий день, 30 сентября, боярством были пожалованы князь Федор Семенович Куракин и Федор Степанович Стрешнев, а окольничеством — Федор Борисович Долматов-Карпов, и их также пригласили на пир в Грановитую палату. 1 октября, на праздник Покрова Богородицы, боярский чин получил князь Михаил Михайлович Темкин-Ростовский, а чин окольничего — Никифор Сергеевич Собакин (еще один царский «дядька», наряду с боярином Морозовым){50}. Назначения в Думу сразу четырех новых бояр и трех окольничих заметно увеличили ее состав{51}; они показали, кого из своих ближних людей хотел видеть в правительстве царь Алексей Михайлович. Кроме того, 2 октября Борису Ивановичу Морозову был пожалован исключительный боярский оклад в 900 рублей{52}, а в Москву вернули находившегося на воеводстве в Новгороде Великом его младшего брата боярина Глеба Ивановича Морозова{53}. Последовавшие важные перестановки в руководстве приказами еще больше укрепили морозовский клан. 11 октября в важнейший Владимирский судный приказ, ведавший судом по делам членов Государева двора, снова назначили боярина Ивана Васильевича Морозова, руководившего этим приказом в середине 1630-х годов. Он сменил заметного участника церемонии царского венчания боярина Ивана Петровича Шереметева (к тому времени тот уже около шести лет был судьей приказа). В Московском судном приказе оставили недавно назначенного боярина Михаила Михайловича Салтыкова, но в товарищах у него появился князь Ефим Федорович Мышецкий.
Первым делом боярин Морозов стремился сосредоточить в своих руках управление ключевыми приказами, определявшими его положение своеобразного «регента Московского государства». Как писал историк Павел Петрович Смирнов, исследовавший состав морозовского «правительства», уже при царе Михаиле Федоровиче наблюдалось соединение «в одних руках» — сначала боярина князя Ивана Борисовича Черкасского, а потом боярина Федора Ивановича Шереметева — «трех основных должностей»: «начальника Стрелецкого приказа, т. е. командующего московским гарнизоном, начальника Большой казны, или управляющего финансами государства, и начальника Аптекарского приказа, являвшегося доверенным оберегателем царского здоровья»{54}. В 1646 году все эти должности получил боярин Борис Иванович Морозов, потеснив Федора Ивановича Шереметева еще из приказа Новой чети, ведавшего важной статьей государственных доходов от питейного дела, и Иноземского приказа, распоряжавшегося делами о службе иноземцев. Сменен был и другой Шереметев — Василий Петрович (тоже заметный участник венчания на царство Алексея Михайловича), стоявший во главе Разбойного приказа. Вперед пошли родственники боярина Б. И. Морозова — его шурин Тихон Никитич Траханиотов (а за ним и шурин самого Траханиотова, Леонтий Степанович Плещеев), друзья — Григорий Гаврилович и Борис Иванович Пушкины. К ним перешло управление упомянутым Разбойным приказом, Оружейной палатой и Земским приказом, ведавшим управлением Москвы. Пушкиных и Траханиотовых пожаловали в бояре и окольничие.
