Следовательно, возвращение Киева, согласно Андрусовскому перемирию, было обременено обязательством начать в ближайшие два года переговоры о вечном мире. Но в действительности движение к нему затянется еще на 20 лет, пока уже Вечный мир с Речью Посполитой 1686 года не решит окончательно судьбу Киева в пользу Российского царства.

Завершая в 1667 году войну, договаривались еще о возврате трофеев — пушек, имущества, документов и архивов, а также захваченных святынь. Первый шаг был сделан на самих переговорах в Андрусове, когда «великому послу» Афанасию Лаврентьевичу Ордину-Нащокину вернули чудотворную икону, бывшую в русском войске во время неудачного боя при Кушликовых горах. Тогда Ордин-Нащокин счел это хорошим предзнаменованием для договоренностей об общей борьбе России и Речи Посполитой против Крымской орды в перемирные годы.

В одной из первых статей Андрусовского договора тоже говорилось о возвращении в течение года образов, мощей и других святынь, утвари «и украс костельных и церковных», особенно части древа Креста Господня, «в Люблине взятыя». Оговаривались условия обмена пленными и восстановления границ, а также подтверждалась необходимость начала новых переговоров о «вечном мире». Даже если они сорвутся в будущем 1669 году, договорились не отступать и собираться на польские съезды снова и снова «в пять лет», до 1674 года. Если на двух съездах не получится договориться, тогда предлагалось обратиться к посредничеству других «христианских государей» и устроить третий съезд в 1678 году, а далее договариваться до окончания перемирия в 1680 году. В настойчивом обсуждении условий движения к «вечному миру» между двумя странами можно видеть работу главного сторонника этой идеи — Афанасия Лаврентьевича Ордина-Нащокина. Своею волей он разворачивал неповоротливую московскую дипломатическую машину в другом направлении, готовя общий союз против Крыма и Порты. Пока стороны договорились всего лишь «известить» своих южных соседей о заключенном союзе, но всем было понятно, что складывается союз христианских стран, готовый, как прямо записано в Андрусове, к «войне» с «салтаном турским», если он вступится за «орду» и к «отпору бусурманом» (статьи 18-я и 19-я). Окончательная выработка договора об общей помощи против Крыма и Порты была отложена до новых съездов послов и увязывалась с вопросом об «удержании обоей Украйны и Запорожья», для чего и нужны были совместные военные действия, «как против хана Крымского и орды, також и против цесаря Турскаго, когда бы украинских Козаков общими войсками своими до своего послушания и подданства принуждати имели» (статья 30-я).

Искусство дипломата А. Л. Ордина-Нащокина проявилось еще и в стремлении использовать перемирное время для установления нового порядка торговли между Россией и Речью Посполитой, а также соседними странами. Интересы русской торговли всегда были в центре его внимания. Такое «стратегическое» осмысление вопросов войны и мира выделяло его среди советников царя Алексея Михайловича. Согласно договоренностям в Андрусове, когда перемирие будет окончательно утверждено, следовало послать с извещением об «утвержденном покое» в соседние страны, «чтобы не без ведомости было, и потом чтобы впредь меж купецкими людьми с окрестными государствы торговые промыслы множились». Любыми товарами, «опричь тех товаров, которые в обоих государствах заказаны будут», разрешалось торговать «без затруднения», и такой порядок должен был существовать вплоть до начала последней стадии переговоров о «вечном мире». В это переходное время Ордину-Нащокину удалось даже смягчить потерю Динабурга и связанных с этим городом торговых преимуществ. В договоре записали возможность свободной торговли по Двине от Смоленска до Риги и, наоборот, приезда купцов из Польши и Литвы с товарами в Смоленск. Важным основанием для продолжения торговли стала договоренность об уплате долгов, как оставшихся еще с довоенного времени, так и накопившихся позже, что позволяло возобновить торговый кредит (статьи 15–17).

Несколько статей касалось вопросов сохранения мирных отношений, посылки и отправки новых посольств, взаимоотношения порубежных администраторов, рассмотрения спорных дел. Делалось всё для того, чтобы предотвратить повторение прежней ситуации, приведшей к объявлению войны русской стороной, вступившейся за честь оскорбленных царей. Рефреном повторялась фраза о сохранении мира: «а сего перемирного договору никаким тайным обычаем не разрушать» (статья 24-я), «а на отмщение за то больших войск не побуждати и войны не вчинати и ни за какими причинами миру сего не розрывати» (статья 25-я), «а перемирья ни для каких причин не нарушить» (статья 26-я), «ни которой государь друг на другом тайныя и явныя недружбы замышляти не будет» (статья 27-я), «чтоб недружба не уростала и до войны причины не было» (статья 28-я). Завершали договор статьи, предусматривавшие порядок его подтверждения через отдельных «великих и полномочных послов» в течение следующих пяти месяцев (статья 29-я), а также подтверждавшие обязательство царя Алексея Михайловича рассмотреть на первом же посольстве вопрос «о дани казны какой достойной до удовольствования шляхты» и компенсации «выгнанцам», потерявшим свое имущество в «уступленной» части Украины (статья 31-я)^{584}.

Реакция на заключенное перемирие была противоречивой. Польше приходилось утешаться тем, что она могла потерять еще больше, если бы не переговоры, происходившие во времена глубочайшего раскола между королем и оппозицией, вскоре приведшего к оставлению трона Яном Казимиром. Казаки Войска Запорожского были недовольны разделом страны, оба гетмана — Иван Брюховецкий в Левобережье и Петр Дорошенко на Правобережье в 1668 году начнут восстание ради «единой» Украины, но не преуспеют в этом, так как не смогут действовать самостоятельно без помощи крымцев и турецкого султана. Союз между царем Алексеем Михайловичем и королем Яном Казимиром имел немало противников как среди думных людей в России, так и у магнатов Речи Посполитой. Но никто не мог отменить главного — после тринадцати лет войны России стали отводить заметное место в текущей европейской политике. И это было еще до времени Петра Великого, продолжившего и укрепившего политику своего отца, царя Алексея Михайловича. Не случайно Сергей Михайлович Соловьев назвал 1667 год «одной из граней между древнею и новою Россиею»^{585}.

Переломный характер 1667 года понимали уже современники. Немецкий ученый Штефан Трёбст написал специальную работу на эту тему, где обратил внимание на запись находившегося в это время в Москве пастора Иоганна Готфрида Грегори, звучащую примерно так: «В варварской стране ничего варварского почти нет»^{586}. Шутливая запись, сделанная протестантским пастором в «книге отзывов» друга-гастронома 26 октября 1667 года, конечно, не может быть расценена как нечто важное для характеристики Московского государства. Впрочем, профессор Трёбст перечислил и другие события 1667 года, свидетельствовавшие о наступлении «нового времени» в России. Наряду с Андрусовским перемирием, изменениями в церкви под воздействием собора 1666/67 года, это была передача власти «первому современному человеку России», «русскому Ришелье» Ордину-Нащокину. С именем Ордина-Нащокина связываются торговый меркантилизм, выраженный в Новоторговом уставе, и попытки строительства флота. Высоко оценивается также назначение Симеона Полоцкого воспитателем царских детей, «просвещенных по западным образцам». Остроумные наблюдения, точно перечисляющие признаки складывавшегося «судьбоносного» времени, к сожалению, не вполне учитывают внутреннюю специфику развития самого Московского царства. Одного критерия «европеизации» — «варварская» или «не варварская» страна — для характеристики перемен явно недостаточно.