Описывая «время» Матвеева при дворе царя Алексея Михайловича, приходится обращаться к тому, что он сам вспоминал в своих челобитных, написанных для освобождения из «невинного заточения». Одно из таких воспоминаний, относящихся уже к последним месяцам жизни царя Алексея Михайловича, связано с началом троицкого похода в Москве 19 сентября 1675 года. Традиционное шествие московских царей в Троице-Сергиев монастырь для поклонения мощам преподобного Сергия Радонежского в день его памяти 25 сентября ближний царский боярин тоже превратил в грандиозный «спектакль», адресованный присутствовавшим в Москве иностранным дипломатам. И они, как, например, секретарь имперского посольства Адольф Лизек, действительно многое запомнили в тот день. Особенно их поразила возможность разглядеть царицу Наталью Кирилловну. На первой аудиенции, устроенной для послов специально не в Кремле, а в Коломенском, они смогли случайно увидеть царицу и, возможно, стали свидетелями первого появления будущего царя Петра на «международной арене»… Правда, царевичу было всего три года, и он вряд ли понимал, что делает, когда случайно распахнул двери дворца. «Царица, находясь в смежной комнате, видела всю аудиенцию с постели, чрез отверстие притворенной двери, не быв сама видимой, — писал секретарь посольства Лизек, — но ее открыл маленький князь, младший сын, отворив дверь, прежде нежели мы вышли из аудиенц-залы»^{733}.

Во время отъезда из Москвы в троицкий поход царица находилась в отдельной, богато украшенной карете с открытыми окнами. Обратили послы внимание и на специально приготовленные для шествия детские кареты царевичей Ивана и Петра. Замысловатую «карету черную неметцкую на дуге, стеклы хрусталными, а верх роскрывается на двое», украшенную дорогой иностранной упряжью, а еще две похожие маленькие кареты — царевичам Федору и Петру подарил («ударил челом») Артамон Матвеев. Своему любимцу, царевичу Петру, которому едва исполнилось три года, он распорядился нарисовать на хрустальных стеклах кареты «цари и короли всех земель». И здесь в самый ответственный момент чуть все не сорвалось, так как лошади не могли тронуться «от рундука» (крыльца). Тогда Артамон Матвеев по-мужицки бросился на помощь оплошавшим «возникам»: «И я, холоп ваш, в боярех будучи, угождая вашему государскому повелению, и чтоб не зазорно вашему государскому стоянию чрез чин пред вами великими государи, и перед всеми чинами, и иноземцы, карету впрягал и не отговаривался, что сижу в Посольском приказе и конюшня не мне приказана»^{734}. Таков и был Матвеев, умевший принять на себя любую ответственность, не отговариваясь неумением или «невместностью» назначения, как делали большинство бояр. Не было никакой работы, какую бы «канцлер» не принял на себя по царскому указу. Пока это казалось диким, но уже следующее поколение увидит сына царя Алексея Михайловича Петра, не гнушающегося никакой «работой» на троне.

Так называемые «последние годы» жизни царя Алексея Михайловича ознаменовались новой большой войной — прямым столкновением России, Речи Посполитой, Крыма и Османской империи в борьбе за Правобережную Украину. Дореволюционные военные историки со свойственной им армейской определенностью видели в Первой русско-турецкой войне движение «к утверждению русской силы на берегах Босфора». Хотя начало войны датируется по-разному, ученые сходятся во мнении о ее поворотном значении для остановки османской агрессии в Европе в 1670—1680-х годах^{735}. Когда Турция объявила войну Речи Посполитой в январе 1672 года, Московское государство вынуждено было поддержать союзника, исполняя обязательства по Андрусовскому договору. Но это еще не было прямым вступлением в войну. Московская сторона преследовала собственные интересы, а главный узел противоречий во взаимоотношениях с Речью Посполитой завязался в то время вокруг нерешенной судьбы Киева с Правобережьем и всей разделенной Украины. Причем удержать Киев за Москвой просили также глава Киевской митрополии Иосиф Тукальский и киево-печерский архимандрит Иннокентий Гизель, предлагавшие царю Алексею Михайловичу предпринять шаги по переводу Киева из подчинения Константинопольскому патриархату в юрисдикцию московских патриархов^{736}. Православным людям на Украине снова и снова приходилось думать о том, как сохраниться между Речью Посполитой и Турцией, соглашаться ли на условия покровительства и подчинения, предлагаемые в Московском государстве. Русско-польско-турецкое столкновение за Правобережную Украину оказалось долгим. Окончания его царь Алексей Михайлович не застал, но именно война с Османской империей стала в ближайшее время побудительным мотивом всей политики.

Уже в Андрусовском договоре 1667 года существовали некоторые «зацепки», ставившие возвращение Киева в зависимость от продолжения переговоров между Московским государством и Речью Посполитой, объединявшимися против Крымского ханства и Османской империи. Для строительства нового дипломатического союза требовалось время; обмен посольствами и переговоры позволяли оттягивать передачу Киева, обвиняя противоположную сторону в невыполнении каких-либо обязательств. И здесь снова оказалась востребованной «находчивость» Артамона Матвеева, участвовавшего в сложнейших малороссийских делах, начиная еще с уговоров Богдана Хмельницкого о принятии присяги Войска Запорожского под «высокую руку» московского царя. Когда Матвеев сменил на посту главы Малороссийского приказа Ордина-Нащокина, ему пришлось выправлять главный «андрусовский» перекос в отношениях Речи Посполитой и Москвы, случившийся из-за нерешенной проблемы принадлежности Киева. Нерешенной, конечно, так, как того требовал царь Алексей Михайлович, а не так, как складывались обстоятельства на переговорах, когда Ордину-Нащокину пришлось записать в текст договора обещание вернуть столицу Правобережья.

Артамон Матвеев вспоминал, как ему удалось ловким маневром — хитростью с «пашквилем» на царя Алексея Михайловича — остановить исполнение двух самых спорных статей «Андрусовских договоров и Московского поставления», согласно которым царь брал на себя обязательства оказывать помощь Речи Посполитой 25-тысячным корпусом московских войск в случае военного нападения на нее кого-либо из неприятелей, а также отдать Киев после проведения мирных переговоров. В «Истории о невинном заточении» приводится челобитная Матвеева, где он рассказывал, что стал думать об этом еще тогда, когда все пребывали в эйфории от заключения мира и получали щедрые царские награды по случаю завершения войны. Находясь во главе Малороссийского приказа, он начал работу по сбору «компромата»: «посылал в Черкасские городы для листов королевских и сенаторских и книг укоризненных, ведая их неопасные нравы». Так он и нашел «книгу Пашквиль, речением Славенским: подсмеяние, или укоризна», печатную, которая печатана в Польше: «В той книге положен совет лукавствия их: время доходит поступать с Москвою таким образом, и время ковать цепь и Троян-скаго коня, а прочая явственнее в той книге». «Троянским конем» в Польше стали считать экспедиционный корпус, возглавить который мог при необходимости сам царь Алексей Михайлович. Появление московских войск в пределах Речи Посполитой, пусть даже под благовидным предлогом помощи подвергнувшемуся нападению союзнику, могло иметь далекоидущие последствия.

Первые сведения о готовящемся нападении Турции на соседние страны пришли в Москву в отосланной через «Виленскую» почту грамоте короля Михаила Вишневецкого еще 21 декабря 1670 года. В грамоте ничего пока не говорилось о том, на кого готовится напасть турецкий султан и где будут открыты военные действия, а только упоминалось о необходимости выполнения прежних договоренностей о союзе. Следствием стали решения царя и Думы об обмене «великими посольствами». Но тут было все не так просто, так как в Москве получили сведения о контактах гетмана Правобережной Украины Петра Дорошенко с главой коронной армии гетманом Яном Собеским, возглавлявшим оппозицию королю. Возможное объединение их сил несло угрозу царской вспомогательной армии: на территории Польши она могла оказаться в тисках турецкой армии, с одной стороны, и казаков Дорошенко и войска Собеского — с другой. (Позднее слухи о их союзе не подтвердились, но сами разговоры питали взаимное недоверие.) Поэтому Артамоном Матвеевым — конечно, с ведома царя Алексея Михайловича — и была проведена дипломатическая операция, чтобы остановить действие прежних договорных статей об отсылке вспомогательного корпуса московских войск в 25 тысяч человек, а также об отдаче Киева.