3 июля Алексей Михайлович выступил из Шклова в Борисов, «на реку Березу». В дороге 6 июля было получено долгожданное известие о взятии Минска. Царь радовался доблести своих полков и сообщал в Москву: «литовских людей гнали до Менска и многих побили и языков взяли 15 человек, да знамя белое, а на нем клеймо, да 2 барабана. А как наши ратные люди за ними к Менску догнали, и на их спинах в город и въехали, и город Менеск взяли». О себе Алексей Михайлович писал: «…идем наскоро под Менеск и под Вильню». 10 июля Государев полк пришел в недавно завоеванный Борисов, где царь, по своему обыкновению, устроил стан против города.
В эти дни он стремился как можно лучше продумать дальнейшие действия, вдохновить войско, стоявшее перед небывалой целью покорения одной из столиц Речи Посполитой. 12 июля был сказан царский указ Государеву полку. Царь нашел лучшее время наградить придачами денежного и поместного жалованья тех людей, кто исправно служил и приехал к нему вовремя, 17 марта, в Вязьму; остальные, «не поспевшие на службу», были прощены, но им запрещалось даже упоминать о том, что их не наказали за «нетство» (отсутствие на службе к установленному сроку). Таков был царь Алексей Михайлович, ожидавший подчинения не за страх, а за совесть: «И вам хранить его государево повеленье подобает так, яко зеницу ока со всяким радостным страхом и трепетом, и за его такую и великую прещедрую и премногую милость платить службою и правдою, а ваша служба у него, великого государя, в забвении не будет». Царь объявлял, что война с недругом — польским королем Яном Казимиром — продлится столько, сколько потребуется, пока король «не узнается в своей неправде, и не учнет мириться так, как годно Богу и нам, государю». Уверенность царя в своей правоте поддерживало «заступничество» иконы Божьей Матери Влахернской, «которая изволила и до днесь воевать их литовскую и польскую землю». Царь подчеркивал свою победительную уверенность: «…и не могут нигде против Ея стоять: писано бо есть «лихо против рожна прати». Еще одной святыней, вселявшей царю уверенность в свои силы, был Животворящий Крест. Царь Алексей Михайлович был готов «зимовать» и воевать, сколько потребуется. То, что это не преувеличение, подтверждает царское письмо сестрам, отправленное в тот же день, 12 июля, из Борисова. В нем Алексей Михайлович просил «не кручиниться» и предупреждал, что может «помешкать и до зимнева пути». Утешая близких, он приводил свои резоны: «То ли лутче, что по осени на время у вас побывать да по последнему пути апять на службу и с вами апять не видатца; или то лутчи, что ныне помешкав да вовсе за милостию Божиею и за вашими молитвами светов моих отделатца и вовсе с вами быть в Москве?»{358}
Готовясь к долгому походу, царь обещал своим людям поддержку, как только перейдут Березину: «везде» раздавать «хлеб и животину» в «приставство». Под страхом смертной казни снова и снова запрещалось самовольно жечь деревни: «а деревень бы не жечь, для того что те деревни вам же пригодятся на хлеб и на пристанище». Царя очень заботило, чтобы ратные люди служили «не щадя голов своих», а тех, кто «побежит с службы, нас, государя, оставя, или болен прикинется, не хотя служить», царь приказывал казнить «безо всякой пощады». Алексей Михайлович принимал только одно — службу «верою и правдою от всего чистого сердца и с радостью, безо всякого сумненья». Нуждающимся предлагалось «милости просить у государя, а не ворчать и не бежать со службы». Указ завершался объявлением о походе: «А государь идет с стану, прося у Бога милости, за реку Березу, завтра к Вильне и к Оршаве»{359}.
13 июля давно ожидаемый царский поход «под Вилню» начался. Приказ наступать получили армия боярина князя Якова Куденетовича Черкасского и казаки наказного гетмана Ивана Золотаренко, двинувшиеся к Вильно разными дорогами, чтобы не дать подтянуть литовские войска на помощь из других воеводств. В придачу им был отослан царем «ертаульный полк» князя Петра Елмурзина Черкасского, которому предстояло сыграть важную роль в завоевании главных литовских городов. Царь следовал своим путем, через Молодечно и Сморгонь. 25 июля шедшие впереди главные войска князя Черкасского объединились в местечке Стодолактны, ставшем последней ставкой войска перед броском на Вильно.
В эти дни власти Вильно во главе с Виленским епископом Юрием Тышкевичем попытались оттянуть прямое военное столкновение. Они переслали в ставку московского боярина, а также к гетману «Северскому» Ивану Золотаренко свои письма с предложением начать переговоры о мире. Виленский епископ ссылался на большие силы во главе с гетманом Янушом Радзивиллом и Винцентием Госевским, готовые до конца оборонять столицу Великого княжества Литовского. При согласии царского воеводы «задержатца мало» епископ обещал остановить войну и со стороны литовского войска: «то и я наших гетманов задержу», после чего можно было бы начать переговоры о «вечном мире» при обещанном посредничестве «цысарских послов» (император Фердинанд III действительно готов был примирить короля Яна Казимира с царем Алексеем Михайловичем).
27 июля письмо Виленского епископа доставили царю в деревню Крапивну — последний стан перед Вильно. Нетрудно догадаться, как отреагировал московский самодержец. Царь велел своим боярам и воеводам ответить, что им письмо виленского епископа «в великое подивление и в посмех», и дальше, образно говоря, «отхлестал Крапивною» своих недругов. О войсках, которые якобы готовы были защищать Вильно, царь говорил с сознанием собственной силы: «те их войска» против его «ратных людей не стоят». Алексей Михайлович напоминал Виленскому епископу, озаботившемуся вдруг прекращением разлития христианской крови, что сам он действует под покровительством значимых христианских святынь — Влахернской иконы Божьей Матери и креста царя Константина. Перечислял он и всех воевод своей армии, которым было приказано объединиться под Вильно: это должно было устрашить врага.
Письмо виленского епископа было не единственным обращением к войскам, подошедшим к столице Великого княжества Литовского. Буквально на следующий день, 26 июля, из Вильно было отправлено еще одно послание, адресованное боярам и воеводам во главе с князем Яковом Куденетовичем Черкасским. На этот раз вместе с Виленским епископом его подписали высшие чиновники Великого княжества Литовского — виленский воевода и гетман князь Януш Радзивилл, гетман польный Винцентий Корвин Госевский и другие чиновники, шляхтичи, полковники, хорунжие и немецкие офицеры рейтарских, драгунских и пехотных полков. На это обращение был дан такой же ответ, как и на первое письмо (даже текст царских грамот во многом совпадал). Власти Великого княжества даже в трагический для них момент не понимали сути московских порядков и пытались вести переговоры не только с царем, но и с его боярами, находившимися во главе войска. Подобные обращения сенаторов Речи Посполитой к своей «ровне» — боярам, минуя царя, соответствовали политическим порядкам Речи Посполитой, но всегда с подозрением воспринимались в Московском царстве. Вот и в грамоте 29 июля царь Алексей Михайлович напоминал, что однажды ему уже было нанесено оскорбление присылкой в конце 1653 года гонца Речи Посполитой непосредственно к московским боярам, «мимо царя», и велел напомнить, что бояре в Московском государстве делают всё «по царскому веленью». Правителям Литвы царь Алексей Михайлович мог предложить одно — чтобы били челом «под высокую царскую руку» ему самому: тогда он их «пожалует»{360}.
Виленский воевода Януш Радзивилл, несмотря на свою подпись под посланием царю Алексею Михайловичу, в этот момент сделал другой, знаменитый и трагичный для начинавшегося «Потопа» в Речи Посполитой выбор — в пользу подданства шведского короля. Расчет литовской знати был на то, что царь Алексей Михайлович согласится на ее предложения, начнет переговоры и это даст возможность выиграть время в ожидании прихода вспомогательного шведского войска из Риги. Тогда бы два государства — Швеция и Московское царство, находившиеся до этого времени в союзе друг с другом, — столкнулись бы у виленских ворот. Однако русские войска атакой на Вильно упредили такое развитие событий. И если столкновение русских и шведов в литовских землях после заключения Кейданского соглашения о переходе Литвы под протекторат Швеции все-таки было неминуемо, то делить столицу Великого княжества Литовского не пришлось.
