Походные шатры царя Алексея Михайловича были устроены на Девичьей горе, в трех верстах от Смоленска с московской стороны{276}. 2 июля было получено еще одно ожидаемое донесение — от воеводы боярина князя Алексея Никитича Трубецкого о взятии Рославля. Он тоже сравнительно быстро достиг поставленной ему накануне похода цели. Дорога от Брянска до Смоленска была очищена. Но этот тактически важный успех уже не столь занимал царя. Сестрам он написал не столько по-родственному, сколько по-деловому: «Литовские люди город Рославль нам, великому государю, здали и в винах своих добили челом». Впрочем, царь извинялся, что письмо написано не его рукой: «…ей, недосуги и дела многия»{277}. Действительно, в этот момент царь был занят тем, чтобы правильно расположить свою армию, ибо осада Смоленска по-настоящему еще не началась.
Не все войска царя Алексея Михайловича оставались под Смоленском. 9 июля 1654 года царь отправил больше половины своего войска во главе с воеводами князем Яковом Куденетовичем Черкасским, князем Никитой Ивановичем Одоевским и князем Михаилом Михайловичем Темкиным-Ростовским на литовского гетмана Януша Радзивилла под Оршу (не случайно расспрашивали языков о количестве литовских людей, находившихся там). Оставшиеся под Смоленском силы должны были дождаться прихода 19 июля «черкас» во главе с наказным гетманом Иваном Золотаренко, после чего начать штурм укреплений Смоленска. «А как черкасы к нам под Смоленск придут, — писал царь Алексей Михайлович сестрам, — и мы станем к Смоленску приступать, а после приступа пойдем под Оршу»{278}. Но война опять внесла свои коррективы: «черкасы» не выполнили обещаний, и царскому войску не удалось быстро начать приступ. Без поддержки казаков первые приступы к смоленским укреплениям, начатые во второй половине июля, были отбиты, город сел в осаду, а по опыту прежних войн осада могла продолжаться долго.
Обороной Смоленской крепости, построенной, как известно, еще при Борисе Годунове, руководил воевода, писарь Великого княжества Литовского Филипп Обухович. Новому воеводе, назначенному только за несколько месяцев до начала русско-польской войны, пришлось нелегко из-за конфликта с прежними правителями города и столкновений с шляхтой. Но главное, что ему не удалось переломить господствовавшее в Речи Посполитой отношение к Смоленску как к далекой окраине и источнику доходов и репараций. Никто не заботился об охране города, починке башен и крепостных стен, создании необходимых запасов продовольствия и вооружения на случай осады. В составленном в январе 1654 года описании укреплений Смоленска и королевского дворца говорилось об одном — повсюду царило «крайнее запустение». По польскому счету, протяженность стены была в 1,5 мили (1 миля — 5 верст); в ней насчитывалось 36 башен (первоначально их было 38), между которыми имелись укрепленные участки. Некоторые защитные укрепления находились в разрушенном состоянии. Например, в местах Старого (Шеина) и Королевского проломов ранее насыпали валы, но они были почти срыты, представляя большую опасность для прорыва. Впоследствии, на сейме Речи Посполитой 1658 года, при разборе причин утраты Смоленска вынуждены были особо упомянуть, что через эти «проломы» неприятель мог идти в город, «как в ворота». Приходилось только удивляться собственной беспечности. Состояние Смоленской крепости было признано одной из причин поражения: «трудно было в два месяца осады поправить то, что было запущено перед этим за 20 лет».
Литовский гетман Януш Радзивилл тоже не мог поддержать смоленский гарнизон из Орши. Но в этом он был виноват сам, так как не воспринимал всерьез угрозу царского похода. В июне 1654 года, когда царь Алексей Михайлович был уже на марше со своим войском, гетман по-прежнему не верил, что Смоленску что-нибудь угрожает. Он надменно отпускал шутки в письме смоленскому воеводе Филиппу Обуховичу из Орши 28 июня (18-го по старому стилю): «Москва едет на черепахе, надеюсь, что пойдут и по-рачьи». До последнего момента Радзивилл думал, что царь находится где-то за Вязьмой и не мыслит «о войне с Литвой»{279}. В то время как ему самому уже в июле 1654 года пришлось вступить в бой с московским войском, настигшим гетмана под Оршей. О беспечности и внутренних распрях в литовских войсках, лишенных помощи от короля, писал в частном письме один из виленских шляхтичей. Он нарисовал впечатляющую картину войны около Глубокого, «милях в 26 от Вилны», в том же июле 1654 года. Полученным известиям о том, что «москва близко от Глубокого», не поверили, пока не увидели выходящего из леса противника, после чего те, кто обязан был охранять город, прямо из-за стола, «бросив обед», вскочили на лошадей и ударились в бега. «Так то наша неурядица ведет ко злу! Каждый лезет в начальники…» — заключал шляхтич. Собранное в поветах ополчение дралось между собой, опустошая всё вокруг настолько, что «мужики молили Бога, чтобы пришла москва». В итоге уже в самом начале войны задумывались о судьбе Речи Посполитой: «Если такая монархия падет, то вследствие раздоров»{280}.
Царь Алексей Михайлович, беспрепятственно подойдя к Смоленску, хотел решить дело, по возможности, одним «приступом» и готовился к нему тщательно, собирая силы. В июле и первой половине августа город методично обстреливали из пушек, вокруг крепости рыли окопы и укрепления, вели подкопы и разведку слабых мест обороны. О масштабах приготовлений к осаде дает представление фрагмент царской переписки с оставшимся в Москве боярином князем Михаилом Петровичем Пронским, от которого требовали «наспех, великим поспешеньем» прислать к царю «в стан под Смоленск» в июле 1654 года: «двадцать тысяч денег золотых, сорок тысяч денег серебряных и золоченых, да денежные и ефимочные[4] казны нового дела, ядер пушечных, рогатин, рогуляк железных, карабины с крюки, бумаги писчей, трубки жестяные и протазаны, которые не досланы»{281}. Царь явно готовился к раздаче наградных денег за Смоленское дело, но с их отправкой возникли сложности. Денежный и Английский дворы не успевали справиться с царским поручением, а ту казну, которую удалось привести под Смоленск, пришлось перемывать перед раздачей, чтобы избежать распространения в войске болезней из-за тревожных вестей о начале «морового поветрия» в Москве.
Главным условием успешной осады стала блокада Смоленска, чтобы город ниоткуда не мог получить подкреплений военной силой и продовольствием. 20 июля сразу несколько сеунщиков принесли весть из той части войска, которой командовал боярин князь Алексей Никитич Трубецкой. Его полки, двигаясь к Могилеву, «город Мстиславль приступом взяли и высекли». 24 июля пришли известия о новых успехах боярина Василия Петровича Шереметева, чьи полки после Полоцка отвоевали еще два города — Дисну и Друю. Царь сообщал сестрам подробности: «…и языки, и знамена, и литавры, и барабаны, и пушки поймали». К 25 июля под Смоленск пришли задержавшиеся в походе передовые «черкасы», царь пожаловал принять их на праздничном столе в честь именин его сестры Анны Михайловны.
Самым ожидаемым было известие о победе над гетманом Янушем Радзивиллом под Оршей. Царю донесли об этом 2 августа: «Божиею милостию, а его государевым счастием, город Оршу взяли, а гетман Радивил из Орши побежал». Правда, никакой битвы с гетманом, как можно было бы подумать, еще не было. По донесению боярина и воеводы князя Якова Куденетовича Черкасского, процитированному в «Книге сеунчей», гетман уклонился от большого сражения и «побежал из Орши в Литву наспех», не дожидаясь подхода московских войск. Полковые воеводы из армии князя Черкасского отправились за ним в поход, после чего встретились с гетманом в битве у Шклова 2(12) августа. Бой длился целый день, но победителя не выявил. Московские войска справились даже со знаменитой атакой крылатых польских гусар, но и войска гетмана сумели сохранить позиции. Этот день был особенно памятен современникам тем, что тогда произошло полное солнечное затмение, закрывшее солнце, по подсчетам астрономов, на 2 минуты 16 секунд. Природное явление могла трактовать в свою пользу как одна, так и другая сторона. Гетман Радзивилл отступил дальше от Шклова, поэтому у князя Черкасского появились все основания рапортовать о победе. 7 августа под Смоленск пришла победная весть{282}; это означало, что город полностью остался без подкреплений и осажденным неоткуда ждать помощи. Наступало время решительных действий.
