17 февраля состоялся указ о назначении в Белгородский полк боярина князя Григория Григорьевича Ромодановского, чье имя очень хорошо было известно в малороссийских городах. Уже на следующий день, 18 февраля, Ромодановский и его товарищ стольник Петр Дмитриевич Скуратов были на отпуске у царской «руки». Остававшиеся зимовать белгородские воеводы, не дожидаясь прихода боярина князя Ромодановского, были отправлены под Полтаву. 18 февраля у государя «у руки» были и другие воеводы — стольники князь Константин Осипович Щербатов и Иван Петрович Лихарев; они должны были собрать войска в Смоленске, а потом, двигаясь через Стародуб, идти «к Киеву, на выручку от изменников черкас». Правда, по замечанию составителя разрядной книги, до Киева воеводам дойти не удалось: они остановились в Почепе, но их марш по направлению к главному центру присутствия царских войск в апреле был важен ввиду всей кампании по восстановлению власти царя на Левобережной Украине.
Спешка с назначениями в поход против «черкас» сказалась очень быстро; указы пришлось менять на ходу, так как в назначенный срок в Белев могли добраться только дворяне, имевшие поместья и вотчины в «Заоцких городах». Поход главного воеводы князя Юрия Алексеевича Долгорукого задерживался «до весны», а в первоначально назначенный день сбора, 8 марта, «у руки» был еще один назначенный в поход из Белева в Севск воевода — стольник князь Борис Ефимович Мышецкий. Служилые люди из дальних уездов должны были приезжать в Москву и дожидаться там высылки на службу. В итоге последним днем сбора войск в Белеве стало 22 марта — день Светлого Воскресенья, после этого ничьи имена в книги «приездов» больше не писали, и служилый человек считался «нетчиком», бежавшим со службы.
Поменяли и главнокомандующего. Алексей Михайлович оставил при себе боярина князя Юрия Алексеевича Долгорукого, назначив вместо него 19 апреля в поход на мятежных «черкас» другого приближенного боярина, князя Григория Семеновича Куракина. 2 мая в товарищи к боярину князю Куракину назначили князя Петра Ивановича Хованского. Но здесь возникла непредвиденная сложность, так как в подчинении у главнокомандующего оказались все другие воеводы, включая главу Белгородского полка боярина князя Григория Григорьевича Ромодановского.
Мирное время, наступившее после Андрусова, немедленно оживило местнические счеты воевод, всегда учитывавших, кто из них первый, второй или третий и в каком полку — главном или подчиненном. Князь-Гедиминович Хованский заспорил с князем-Рюриковичем из ветви Стародубских князей, главой Белгородского полка князем Григорием Григорьевичем Ромодановским. Хованскому показалось зазорным для чести рода оказаться вторым воеводой при князе Куракине, когда вместе с ним станет действовать князь Ромодановский. Ответ царя Алексея Михайловича записан в разрядной книге: князю Петру Хованскому сказано, «что ему до боярина князь Григория Григорьевича Ромодановского дела и мест тут нет».
Но дело все равно тянулось долго. Князь Петр Иванович Хованский заболел, а поскольку это был известный «трюк» для уклонения от невыгодной в местническом отношении службы, царь распорядился привезти и осмотреть его. Исполнявший это поручение глава Разрядного приказа думный дьяк Дементий Башмаков подтвердил, что князь Хованский действительно болен. Глава военного ведомства, конечно, не стал бы вводить царя в заблуждение, но когда лечение затянулось, Алексей Михайлович приказал всё равно везти Хованского на службу прямо на телеге. Попутно досталось и вступившемуся за честь рода отцу — старшему князю боярину Ивану Андреевичу Хованскому. Царь наказал и его, что означало кратковременную опалу и удаление из дворца. Место князя Хованского, часто остававшегося «в Верху» во время походов царя Алексея Михайловича из Кремля в свои дворцовые села или поездок на богомолье по монастырям, немедленно заняли другие; именно тогда становится заметным возвышение еще одного представителя родовой аристократии в окружении царя — князя Ивана Алексеевича Воротынского.
Несмотря на местнические счеты воевод, московские войска уже в марте — апреле 1668 года смогли начать свои «промыслы», пытаясь вернуть города Левобережья, изменившие царю. Наступали они медленно, соблюдая осторожность. Главные действия сводились к осаде городов, тем более что весной из-за распутицы было трудно передвигаться. Официальная отправка основной рати во главе с боярином князем Григорием Семеновичем Куракиным состоялась из Москвы только 17 мая, когда он был на отпуске «у руки» царя Алексея Михайловича. По наказу воевода должен был выступить в Севск, а потом идти к Глухову, где уже находился воевода окольничий князь Петр Алексеевич Долгорукий. Выступление в поход Куракина и отъезд Ордина-Нащокина для договора о «вечном мире» произошли практически одновременно. Отправив «посольских дел оберегателя» в Курляндию, царь Алексей Михайлович сам ходил «провожать образ Всемилостиваго Спаса на Лубянки», предназначенный «быть на службе з боярином со князем Григорьем Семеновичем Куракиным» 27 мая 1668 года{650}.
Пока армия князя Куракина находилась на марше, с гетманом Иваном Брюховецким было кончено. Он погиб в возобновившемся смертельном противостоянии с гетманом Петром Дорошенко. Обстоятельства этой запутанной истории раскрыты по документам исследователем русско-крымских отношений в XVII веке Алексеем Андреевичем Новосельским. Он описал, как 8 июня в Будищах была устроена рада, на которой восставшие казаки выбирали гетмана (в это время недалеко от Полтавы войско боярина князя Григория Григорьевича Ромодановского осаждало город Котельву). Оба гетмана, объединившись на время, ради, как провозглашалось, сохранения единой Украины, не хотели отдавать первенства в ее делах. Петр Дорошенко был настоящий преемник Богдана Хмельницкого, и ни у кого не было сомнений в его принадлежности к «казачьему роду»; в глазах казачьей старшины гетманство Дорошенко и заслуги перед Украиной были выше. Напротив, гетману Ивану Брюховецкому так и не простили его «неказачьего» происхождения и опоры на кошевых казаков Запорожской Сечи. Первая же встреча двух гетманов окончилась ссорой, и они обратились за поддержкой к присутствовавшим здесь же крымским мурзам.
Повторялась история прежних гетманов — Ивана Выговского и Юрия Хмельницкого. Как только они изменяли московскому царю, их союзниками немедленно становились крымские татары. Но крымская знать действовала исключительно в целях собственной выгоды, ослабляя противников и интересуясь только «ясырем» и другими трофеями войны. Поэтому крымцы наблюдали, какой из гетманов выиграет. Казаки выбрали Дорошенко, и его люди немедленно расправились с Брюховецким. Бывшего гетмана растерзали, не оставив на нем живого места: «ослопьем и дулами и чеканами и рогатины как собаку бешеную до смерти прибив, нагого покинули». Тело Брюховецкого отвезли для похорон в «созданной» им Гадячской церкви. Так разделенная по обеим сторонам Днепра Украина на короткое время снова была объединена под общей властью гетмана Правобережья{651}.
Сила Петра Дорошенко была очевидна всем. Ему даже удалось заставить отступить войско князя Ромодановского, несколько месяцев осаждавшее Котельву, где объединенные силы «черкас» и татар хотели устроить «другую Конотопщину». Ромодановский не допустил этого и организованно совершил «отвод» своего полка в Ахтырку. Полк выдержал большой бой у села Хухры, а боярин князь Григорий Григорьевич подтвердил свою репутацию на Украине, что «ему здешняя страна и воинские дела заобычай». И все же, как писал С. М. Соловьев, «Москва вследствие измены Брюховецкого потеряла 48 городов и местечек, занятых Дорошенком, 144 000 рублей денег, 141 000 четвертей хлебных запасов, 183 пушки, 254 пищали, 32 000 ядер, пожитков воеводских и ратных людей на 74 000»{652}.
За несколько месяцев в начале 1668 года все расклады малороссийской политики царя Алексея Михайловича снова переменились, и стратегически самой основательной и прочной оказалась линия на союз с остававшейся враждебной казакам Польшей. Москве было достаточно уроков Конотопа и Чуднова, чтобы больше не рисковать ратными людьми, безоглядно вмешиваясь в войну на Украине. Как говорил Ордин-Нащокин в записке, поданной перед своим официальным отправлением в Курляндию в мае 1668 года: «Дошло время не чюжих краев, но себя оборонять». Глава Посольского приказа видел выгоду для союза с Польшей даже в том сложном положении, в котором оказались царские войска на Левобережье. Он писал о необходимости «неотступно великими ратьми наступать на Украину» и показать, что Великая Россия выступила на защиту «Коруны Польской». Не оставил Ордин-Нащокин и идеи о царском походе в Киев для поклонения святыням Киево-Печерской лавры. Однако возможное присутствие царя Алексея Михайловича в Киеве увязывалось им с необходимостью начала переговоров о «вечном мире». Так Ордин-Нащокин представлял венец русско-польских взаимоотношений. Он сумел убедить царя Алексея Михайловича в реальности нового государева похода: «в Киев въехать и там совершить конечную крепость между Великои Росии и Польши»{653}.
