– Здравствуйте, ваше высокоблагородие. Чему обязан?

– Да вот опять пришел просить вас о помощи. Не отпустите Донского на недельку-две в Турцию?

– Одного?

– Зачем одного, со мной.

– Ну что же с вами прикажете делать? Отпущу. Только у нас на командировку денег нет.

– Гордон оплатит. Я сейчас к градоначальнику, выправляю Донскому заграничный паспорт, а вы его предупредите, пожалуйста, чтобы он завтра в порт в половине девятого утра явился. Я тут бумаги подготовил об этапировании всех задержанных в Санкт-Петербург. Туда же надо направить и изъятые бриллианты. Опись изъятого у Равиковича – гордоновского приказчика. Завтра утром он к вам придет, проведите, пожалуйста, сверку изъятых вещей и опечатайте их в его присутствии. Я только что говорил с полицмейстером, он выделит двоих городовых, а вас я попрошу выделить помощника пристава, который и повезет бриллианты в столицу для передачи судебному следователю. И найдите, пожалуйста, непьющего. Если будет время, поговорите перед этапом с Янкой, я ее так и не успел допросить. Вдруг чего важное скажет. И еще: я тут со смотрителем арестантской договорился…

Устав уголовного судопроизводства разрешал производить изъятие и осмотр почтовой корреспонденции только судебным следователям, причем исключительно с разрешения окружного суда и только у тех лиц, в отношении которых уже было вынесено постановление о привлечении в качестве обвиняемого. Для соблюдения всех этих формальностей Кунцевичу надо было доставить Карабасси в столицу, передать его Середе, дождаться, пока следователь предъявит греку обвинение и получит разрешение суда, и только потом ехать на одесский почтамт. Всего этого делать было некогда. Поэтому, когда в его номер ровно в 10 часов вечера робко постучал дневной портье, он радушно пригласил его к себе, угостил коньяком, вручил четвертной билет и изложил свою необременительную просьбу: не говорить почтальону до поры до времени, что Карабасси из гостиницы выбыл, незаметно читать все приходящие на имя грека письма и телеграммы, переписывать их содержимое и отправлять в русское посольство в Турции на его, Кунцевича, имя. Коллежский асессор вытребовал самовар и наглядно показал портье, как надо держать конверт над паром, чтобы манипуляции с письмом остались никем не замеченными. После возвращения он пообещал портье еще одну четвертную. Поколебавшись и вытребовав десятку на почтовые расходы, портье согласился.

В одиннадцать пришел Соломон. Оказалось, что на дальнейшие розыски Гордон оставил всего пятьсот рублей. Забрав деньги и выдав приказчику пятьдесят рублей в качестве награды за посредничество, Кунцевич попрощался с ним и обещал непременно навестить в Петербурге.

Собрав чемодан, он выпил рюмку коньяку и лег спать. Завтра надо было рано вставать.

Завтракал Кунцевич за одним столом с капитаном.

– Изволили уже бывать в Истамбуле?

– Нет, не бывал. Всю Европу объездил, а до Турции ни разу не добирался. Сознаюсь вам откровенно, мои исторические познания вообще не особенно глубоки, а в отношении Турции – и тем более. Где-то в закоулках памяти мерещится мне щит Олега, Ая-София, пара вселенских соборов, и если прибавить еще гаремы, фески и халву, то этим и исчерпывается мое представление о Царьграде.

– Тогда позвольте предложить вам путеводитель по столице Османской империи. Прекрасно изданная книга, с иллюстрациями, очень много полезных сведений содержит. Нам идти более суток, досконально, конечно, город не изучите, но кой-какое представление о нем иметь будете.

– Покорнейше благодарю!

– Тогда я после завтрака пришлю вам книгу с матросом. И еще: сейчас в Османской империи революция, под давлением так называемых младотурков султан был вынужден восстановить конституцию. В высших сферах идут значительные перемены. На улицах – митинги и манифестации. Словом, как у нас в тысяча девятьсот пятом. Имейте это в виду.

В каюте Кунцевич открыл книжку и углубился в чтение.

К обеду он уже знал, что за одну лиру дают восемь с половиной рублей, что в европейском квартале Константинополя, Пере, тебя поймут, если ты будешь говорить по-французски, и что греческое население города весьма обширно и занимается в основном торговлей.

В 12 часов 1 августа 1908 года «Цесаревич Георгий» вошел в Золотой Рог. Бухта представляла собой вдавшийся верст на семь в сушу залив, настолько глубокий, что пароход смог причалить к самому берегу. Выйдя на набережную, чиновник и надзиратель отдали свои паспорта турку в мундире и феске, сидящему в сарае таможни, и, пройдя таможенный и пограничный конт-роль, очутились в Галате.

По пыльной и ухабистой набережной, заставленной с одной стороны железными боками пароходов с разноцветными знаками на трубах, а с другой – сплошными кофейнями, непрерывно текли навстречу друг другу потоки разноязычного народа: невозмутимые персы, рослые негры, турчанки с закрытыми лицами, юркие греки, арабы, индусы, католические монахи, матросы всех наций, нищие, шарманщики, бухарские дервиши.

Галата оглушила уличным шумом и запахами дешевой местной пищи, доносившимися из малопривлекательных заведений. Хозяева табачных лавок, мясники, булочники, торговцы фруктами, рыбой, конфектами кричали, расхваливая свой товар, там и сям шел отчаянный торг, раздавались крики и брань. Торговали повсюду, не только в лавках, но и прямо на улицах.

«Вот она, Азия», – подумал Кунцевич.

Он знал из путеводителя, что до Перы – европейской части города, где находилось русское посольство, из Галаты проще и быстрее всего добраться по подземной гидравлической железной дороге.

Не без труда найдя станцию, сыщики сели в вагон то ли трамвая, то ли поезда. Раздался оглушительный свисток, и поезд, стремительно набирая скорость, устремился в гору. После несколько минут потемок вагон выскочил на свет божий, и они увидели, что из Азии переместились в Европу и оказались в каком-то французском или итальянском городке. Немного поплутав по узким и кривым, но чистым улочкам, руководствуясь указаниями прохожих, которые и правда в большинстве своем сносно объяснялись по-французски, россияне очутились на центральной улице квартала – Гранд-Пера. По обеим ее сторонам находились солидные, совсем европейские здания посольств, консульств и больших магазинов, церкви разных конфессий. Облик толпы изменился: преобладал европейский костюм, немало попадалось красивых француженок и гречанок. Несмотря на множество людей на улице, азиатского шума и крика большого базара слышно не было, не было и уличных торговцев. Поменяв в банке 10 рублей и получив 84 пиастра, Кунцевич кликнул извозчика и велел ехать в российское посольство.

Третий драгоман Столица вздохнул:

– Вы в такое смутное время приехали, Мечислав Николаевич, что много для вас сделать не можем. У них тут наш тысяча девятьсот пятый год происходит. Три недели назад султан конституцию восстановил, но революционэрам этого мало, они требуют все правительство поменять. Сейчас как раз идет торг между султаном и младотурками – какого чиновника в отставку отправить, какого оставить. Я дам вам письмо на имя губернатора Перы, но, боюсь, оно вам мало поможет, он на своей должности едва держится.

– Да, дело плохо, но пробовать надо, не возвращаться же мне прямо сейчас назад. За письмо большое спасибо. У меня к вам будет еще одна просьба: вы мне телеграфировали, что Фекаса турки держали под арестом. У нас и в Европе арестованных фотографируют, может быть, и в Турции существует такая практика? Нельзя ли это узнать и, если фотографирование проводилось, раздобыть его карточку?

– Хорошо, я постараюсь в этом вам помочь.

– Заранее благодарю. А хорошего проводника для меня найти можете?

– Проводника? Есть у нас один грек, писарем служит. Его я за вами и закреплю. Город прекрасно знает, да и пройдоха еще тот.

– Еще раз – огромное спасибо.