Путники оставили в стороне свежепроложенную широкую и удобную дорогу и спускались в Александровскую долину по едва приметной, присыпанной снегом охотничьей тропе, известной лишь сахалинским аборигенам да еще, может, паре зверобоев из Дуйки и Александровска. Тропа петляла по густому хвойному лесу, огибая трясины и овраги, частенько приходилось перелезать через повалившиеся во время осенних бурь вековые стволы или продираться сквозь облепленный снегом кустарник.

Георгий спустился вниз по покатому склону очередного оврага, чертыхнулся, отряхнул снег со штанов и, откинув капюшон, тревожно всмотрелся в даль. Оболонская и мальчик осторожно спустились следом и встали рядом, в молчании вглядываясь в открывшуюся перспективу. Впереди, зажатая между непролазными хвойными лесами, расстилалась Александровская долина. Несколько десятков лет назад здесь было такое же гиблое болото, заваленное буреломом, но упорный труд каторжных, годами осушавших трясину, корчевавших деревья, прокладывавших дороги и строивших дома, сделал свое дело, и теперь долину занимали широкие, присыпанные снегом поля и луга, змеился серой лентой Александровский тракт, а сам город уютно пускал белесые дымки из труб и изо всех сил старался походить на заурядное российское поселение.

Родин хмурился. Все-таки он был натурой прагматичной и вот так вот запросто поверить в божественное зачатие, преодоление детской ручонкой вооруженных бандитов и, главное, в предсказание будущего не мог. Но как бы оно ни было, нужно было следовать указаниям мальчика, другого пути он не видел. Ребенок, будто прочитав его мысли, уцепился рукой за меховую штанину и посмотрел на Родина снизу вверх внимательными серьезными глазами. Георгий невольно улыбнулся и потрепал мальчонку по жестким черным волосам.

– Не бойся, маленький, скажешь ты свое пророчество. Теперь уж назад не повернем. – Родин вздохнул и переглянулся с Асей, та кивнула в знак готовности продолжить путь. – Залезай мне на спину, перенесу тебя через овраг, там снег глубокий – завязнешь.

Мальчик радостно закивал и ловко вскарабкался на широкую спину своего нежданно обретенного русского отца. Родин тронулся под горку бодрой рысью, похрустывая снежком, и японский пророк, сын микадо и богини, носитель великой миссии, вдруг превратился в того, кем он на самом деле и был – в маленького мальчишку, которому до смерти хочется веселиться и играть, получить то, что доступно любому другому ребенку, и то, что было так безжалостно отнято у него, – беззаботное детство. Мальчик заулыбался, потом рассмеялся звонким заливистым смехом, а после и вовсе забрыкал ногами, на манер всадника пришпоривая пятками бока своей «лошадки». Но уже через пару секунд он замер, будто вспомнив о грузе ответственности, лежавшем на его узеньких плечах, погрустнел и стал держаться ровно и спокойно, как и подобает сыну императора.

Вскоре лес остался за спиной, и троица двинулась по узкой тропке вдоль заснеженного поля, заходя околицей, через слободку. Теперь до города оставалось всего ничего. Мальчик, чувствуя приближение своей цели, бодрее зашагал вперед, и Родин с Оболонской, глядя ему вслед, вели тревожный разговор.

– Ты веришь в это пророчество? В каторжника, предсказание, все эти чудеса? – Ася внимательно вглядывалась в глаза своего спутника. Родин угрюмо помотал головой. – А убийца? Тот, кто покушение готовит, он верит?

– Нет. Вряд ли. – Георгий обеспокоенно посмотрел на мальчика. – Но уж поджидает он нас наверняка. Стоп. Что это? Ты слышишь? – Он остановился и откинул капюшон. Издалека, откуда-то со стороны двухэтажных домиков, составлявших центральную, зажиточную часть Александровска, доносились тонкое звяканье колокольчиков и глухой стук барабанов, складывавшиеся в причудливую мелодию.

Родин и Оболонская обменялись взглядами и ускорили шаг. Через пару минут они поднялись на холм, с которого можно было рассмотреть центральную часть города. Георгий глянул в сторону центральной площади и присвистнул от неожиданности. Главная площадь города выглядела совсем уж необычно, окрестные улицы и дома были украшены разноцветными флажками и лентами, светились разноцветными огоньками бумажные фонарики, а на дощатой мостовой в окружении толпы зевак выступал небольшой оркестр из японцев, одетых в праздничные национальные костюмы.

Часть музыкантов били в огромные барабаны, вызывая тот самый глухой рокот, привлекший внимание путников. Похоже, затевался большой праздник, собравший на площади не только добрую половину досужих жителей города, но и множество гостей из японской общины, выделявшихся из серо-коричневой толпы яркими пятнами разноцветных кимоно. Такого поворота Родин точно не ожидал, он замер в напряженном раздумье. Неужели Русский клуб и вправду все это так ловко подстроил? Ай да Борис! Он обернулся к Асеньке, также изумленно уставившейся вниз, на этот странный праздник, на фоне унылого сахалинского пейзажа смотревшийся невероятно.

– Гляди, Ася, сколько народу, да еще японцы, какой-то национальный карнавал, не иначе. Это же для них мальчик пророчество должен сказать. Это меняет все дело.

Оболонская хмуро кивнула:

– Японцы этого не допустят. Кто-то обязательно захочет заткнуть рот малышу. Да уж, хорошего мало, если покушение состоится на глазах всего честного люда.

– Еще и на глазах у японцев! Если убьют сына микадо, прежде чем он произнесет пророчество, то это будет полный крах! Войны не избежать!

– Но кто он, этот убийца?

Родин молчал. Троица, уже не спеша, продолжила свой путь. Мальчик шел чуть впереди. Двое взрослых двигались следом, тихо переговариваясь.

– Может, Кононыхин? – неуверенно предположила Оболонская. – Он с японцами якшается, нервный такой, и характером слабый, сразу видно.

Родин нахмурился и замотал головой в ответ. Конечно, без сомнения, горный инженер был с потрохами куплен японскими агентами. Воинствующее крыло Страны восходящего солнца безусловно хотело войны и не брезговало никакими средствами. Кононыхин был их информатором, шпионом, но поручить ему роль убийцы? Нет. Японцы не такие дураки. Трусоват, не умен. Рука могла дрогнуть в решительный момент. Не подходит.

– То-то и оно, что характером слабый. Японцы в людях разбираются, не доверили бы ему. Нет, это не Кононыхин.

– Кто же тогда? – Оболонская смотрела на своего возлюбленного с надеждой.

Родин почесал поросшую щетиной щеку и крепко задумался. В голове у него постепенно вырисовывалась картина, но в мозаике пока не хватало многих фрагментов. Покушение. Террористическая акция. Террор. Георгий с досадой шлепнул себя по лбу. Ну конечно!

– Ася, это политические! Террор. Покушение и убийство в людном месте – это же их любимое дело!

Оболонскую явно смутило это заявление. Она потупила взгляд, покраснела, тяжело вздохнула несколько раз и наконец, собравшись, решительно ответила:

– Нет. Нет, это не Вадим. Он не такой.

Родин с интересом посмотрел на свою спутницу.

– Не такой? Что ты имеешь в виду?

– Ну, он ребенка бы убивать не стал. Он вообще против убийства невинных, даже вынужденного. – Ася заговорила горячее, глаза ее заблестели. – Даже ради великой цели ни капли невинной крови пролиться не должно. Вадим мне рассказывал, что японцы назначили за мальчика награду, но он бы никогда не стал. Он же не эсер какой-нибудь. Вон он и Ромашу всегда на смех подымает за его склонности к эсерству… – Оболонская вдруг осеклась: – Точно! У него же помощник молодой есть, Ромашка Мезольцев!

Они остановились как вкопанные. Родин прокрутил в голове встречу с Мезольцевым, произошедшую в питейной. Перед глазами встал фанатический взгляд Ромаши, появившийся, когда разговор зашел про мальчика, побелевшие костяшки на худых руках, вцепившихся в стол.

– Что ты про него знаешь? – Родин почувствовал, что ухватился за нить.

– С японцами он в последнее время много общался, даже борьбой заниматься ходил к японскому мастеру, очень был философией их увлечен. Я еще все думала, зачем такой сопле японская борьба? С оружием обращаться научиться хотел, так вот почему.