– Господин Родин не съехал ли еще? – первым делом осведомился он у портье.

– Нет-с, он намеревался покинуть нас около обеда, но со станции сообщили, что все поезда из-за бурана отменяются. Господин Родин был в ярости, но ничего не попишешь, да-с. Он занимает нумер двенадцатый. Прикажете проводить?

Однако Георгий велел услужливому молодому человеку стрелой направиться в ресторан Будылина, что располагался через дорогу, и снабдил его длинным перечнем желаемого заказа. В довершение доктор сверкнул серебром и вложил монету в ловко подставленную ладонь. Глаза портье сверкнули умной преданностью, как у хорошего служебного пса, и он рысью помчал сквозь снег и ветер.

Родин медленно поднимался по ступеням, тщательно обдумывая, как бы выстроить беседу со старшим братом. Мириться ему претило. Восставала гордость, хоть он и признавался самому себе, что был несправедливо резок и холоден. К тому же не восстановление родственных отношений занимало Георгия более всего в данный момент, а странная кататония Ирины. Было ли ее первопричиной загадочное украшение?

Рациональный ум врача восставал против этого предположения. Но богатый жизненный опыт и годами воспитанная склонность к всестороннему анализу склоняли его к тому, чтобы собрать максимум информации и лишь затем строить версии и делать выводы. На душе у него бесновалась буря, ничуть не уступающая разгулу стихии за стенами. В смятенных чувствах Георгий постучал в тяжелую резную дверь.

– Не заперто, входите! – резко ответили из номера.

Родин переступил порог. Всеволод в тяжелом темном халате метался по просторной комнате, как большой сильный зверь в тесной клетке. В руке блестела серебряная фляжка. Увидев младшего брата, он резко остановился и изумленно надломил бровь:

– Вот уж кого я не ожидал увидеть! Признавайся, братец, это тебя вьюгой сюда замело, а?

Сарказм в голосе Всеволода был вполне заслуженным, и Георгий почувствовал, как к лицу приливает кровь стыда. «Хорошо, что щеки еще от мороза не отошли!» – мельком подумал он.

– Нет, я приехал нарочно.

– Полно, стоило ли стараться? Твоя любезность была такой ледяной, что питерская холодность теперь воспринимается, как испанская горячность.

Георгий вполне искренне склонил голову – это соответствовало его плану примирения, но упреки были совершенно справедливы и били, словно пощечины, по его совести.

– Прости, брат! – сказал он, словно бросившись в море с высокой скалы. – Слишком много всего было, слишком много крутилось в голове…

– Кхе-кхе… – откашлялся Всеволод, не ожидавший столь контрастирующего с недавним поведением Георгия откровения.

– Я так понимаю, что ты уже был готов отбыть, – Родин-младший обвел рукой аккуратно составленные в углу чемоданы, баулы, свертки и узлы.

– Ага. В столице скоро должно состояться заседание Русского географического общества, и мой доклад об обычаях народов Анд и Амазонии заявлен в качестве ключевого. Сам понимаешь, упустить миг славы, к которому шел годами, – смерти подобно. Знаешь, моя карьера очень зависит от ряда лиц, и мне надо к каждому подобрать ключик, а время не ждет… Но суровая зима родного края смешала все карты! – Родин-старший беспомощно развел руками и сокрушенно покачал головой.

– Скоро буря пройдет, отправишься в Петербург, и твой доклад признают блестящим! – проникновенно произнес Георгий. – Но в этой задержке есть, может быть, воля Господа.

– Мы с тобой с ранних лет знаем, что неисповедимы пути Его. В чем дело, что еще за мистика?

– А в том, что есть у нас теперь время по-братски сесть за стол и поговорить! – глядя в глаза Всеволоду, твердо сказал младший брат.

– Хо-хо, вот это дело! Но я же совершенно не готов, у меня только ром и сухари, – начал было заулыбавшийся путешественник, но тут в дверь постучали, и после приглашения войти лакеи принялись заносить в номер подносы с едой.

Чего там только не было… В супнице белого фарфора еще булькала только снятая с огня наваристая архиерейская уха. В многочисленных хрустальных розетках горками лежали закуски: белужья икра, налимья печень, говяжий студень с едким хреном да ядреной горчицей, сопливые грузди и хрустящие рыжики. На огромной посудине с соленьями в продуманном беспорядке располагались моченые яблоки, пупырчатые огурцы, пучки черемши и холмы квашеной капусты – и обычной белой с брусникой, и красной со свеклой, и крупно порубленной таежной с можжевеловыми ягодами да морошкой. На тарелках калибром помельче рябило от обилия нарезок: был там и бок кабаний копченый, и медвежатина, выдержанная на ветру, и белоснежное свиное сало, и рулеты по-господски да по-крестьянски, и селедка лозьвинская, и осетринка астраханская. Вмиг обширное помещение переполнилось дразнящими ароматами.

– А начнем мы с тобой с заветной нянюшкиной наливочки! – Георгий вытряхнул из бездонной меховой рукавицы штоф темного стекла и заговорщицки подмигнул брату.

– Как же, помню! – обрадованно воскликнул тот. – Вот уж угодил, чертяка!

– Кулебяки-с будут сей же момент! – сладко пропел портье. – Без них я рекомендую вам не начинать ушицу – букет-с не тот-с. А галантин-с да судачок-с поспеют попозже… – Кланяясь, он задом открыл дверь и вывалился наружу.

Приняв изрядно наливочки и разносортных водок из саквояжа Всеволода, отдав должное всему бесконечному перечню блюд из будылинской кухни, братья блаженствовали, на английский манер потягивая херес перед камином. Всеволод живописал невероятные приключения, которые ему довелось пережить в диких землях Южной Америки.

Георгий слушал вежливо и с искренней внимательностью, так что старший брат, вливая в себя наливку стакан за стаканом, разгорячился:

– Брось, это еще ерунда!

О Золотом сердце путешественник поведал вскользь, и Георгию пришлось вернуться к теме заморской загадки по окончании повествования.

– А откуда же взялось это Сердце? – с хитрым хмельным прищуром забросил он удочку.

– Видишь ли, я оперирую фактами. Это соль, самая суть Русского географического общества, – серьезно ответил Всеволод. – И весь мой опыт ученого свидетельствует о том, что большим количеством преданий окружены фальшивки и пустышки. А эта вещичка чересчур уж легендарна. Да и попала она ко мне из весьма подозрительных рук…

– Ну-ка, ну-ка! – заинтригованный Георгий подался вперед.

– Купил я ее в Картахене-де-Индиас, большом порту на Карибском побережье Колумбии. За сумму символическую – пару бутылок виски. Сбыл мне ее один ирландец, сгоравший от лихорадки. Он все твердил: «Я расплачиваюсь за страшный грех, за святотатство! И это виски успокоит мою душу, а если повезет, то и тело, навсегда». Звали его Фергюс. И он поведал, что несколько лет назад в этом самом городе вместе с дружками-янки ограбил древний бразильский монастырь Санту-Аледжандри. Я там как раз проводил раскопки неподалеку, и отец Лоренцо, настоятель монастыря, страстный историк… Впрочем, это неважно. Отчаянные душегубы эти янки, судя по словам Фергюса. Промышляли грабежом железных дорог на Диком Западе. Однако за их головы назначили такую награду, что пришлось банде уносить ноги из североамериканских штатов. Подались на юг, поверив россказням, что в бывших испанских колониях все в золоте купаются. Как в стихотворении Эдгара По… – Всеволод вдруг вскочил на ноги и сильным басом продекламировал: