Соколовский вскочил и развел руками. Дом был с низкой крышей, из дерева, обмазанного глиной, в углу, в грубом каменном камине теплился огонь.

– Но все это старичье, дедушки военной науки, которых мы сметем с лица земли! У нас на острове мы создадим триумф, финальный аккорд! Здесь собраны лучшие молодые умы мира! Понимаете, мира! Тут есть даже знаменитая Мадхави Сингх! Вы знаете, кто это?

Родин покачал головой.

– Как? – Антон высоко поднял бровки, и стало понятно, что он еще ребенок. Пытающийся играть во взрослые игры ребенок. – Она одна из трех создательниц Солнца мертвых!

– Трех кого? – Георгий не разобрал странное сочетание.

Соколовский-младший начал возбужденно объяснять:

– Все это наши совсем прорывные методы, не только покамест не озвученные научному миру, но даже не произнесенные самим себе в робких разработках. Солнце мертвых – это древний мистический символ обновления мира! И оно имеет несколько форм: Красное, Черное и Белое.

Георгий даже не успел ответить, а юноша все продолжал:

– Есть три прорывных, как в метафорическом смысле, так и в буквальном, технологии массового уничтожения. Радиоактивная Беккереля и Кюри, биохимическая Нейберга и Менделеева и диссоциативная – наша.

– Что за последняя технология? – спросил Родин, похолодев.

– О! – Соколовский раскраснелся от возбуждения. – Пока это лишь разработки, но, ручаюсь, еще пару месяцев, и мы расставим все точки над i! Под воздействием радиоактивного излучения температура воды резко понижается и вода превращается в лед! Начинается вечная зима!

Родин кивнул.

– Про распад воды в лабораторных условиях я, разумеется, слышал.

– Ха-ха! Лабораториями пусть оперируют господа британцы! Мы же мыслим в мировых масштабах! – Соколовский яростно сжал кулаки. – Так вот, в сочетании с первыми Кали высочайшей мощности мы сможем создать оружие, которое поборется силами с Океаном!

– Что? – Родину показалось, что он ослышался. – Как это – с океаном?

– А вот так! Деление ядер вступает в реакцию, выделяется энергия – Красное Солнце мертвых, начинается процесс распада воды – Белое! Вкупе с биохимическим фактором – Черным Солнцем, уничтожающим белковые соединения в воде, воздухе и на земле за сотни верст от взрыва! Это тотальное оружие приведет нас к всеобщей мировой войне!

– Как-с? – содрогнулся Георгий.

– Так-с! – с восторгом закончил свою триумфальную речь Соколовский. – Последствия взрыва будут ужасны. В войну ввяжутся другие мировые державы. Наступит великая, очищающая война, которая даст жизнь новому миру!

– Но зачем? Зачем это вам, совсем еще молодому человеку, который не познал жизни…

Лицо Антона вдруг стало старческим и усталым.

– Познал… Не так много, как хотелось бы, но мне куда как хватило-с… А то, что я юн, все это и объясняет… Разве вы не мечтали, когда маменька вас выпорола за краденый из кухни вишневый пирог, отомстить всему человечеству и пасть первым?

Родин не стал сразу отвечать «нет», это было бы неправдой. Увы, ему сразу вспомнилась история, когда его выпорол не мать, не отец, а деда Пётра, и не за пирог с вишнею – Георгий никогда не страдал от голода, ел всегда вволю, и ежели бы захотел пирога, то попросил бы его – и сразу получил. Дедушка бил его палкой за трусость. Шестилетний Георгий вернулся со двора за мельницей с опухшей правой стороной лица: внук мельника проиграл барчонку в бабки и, не желая платить долг, решил уладить проигрыш дракой.

– Сам бей! – голосил деда Пётра, хлеща внука палкой. – Сам бей, дерись, грызи, души, сам! А то убью! Запорю! Понял? Убью!

Но! Был момент, когда несчастный влюбленный Георгий четырнадцати лет утащил у отца из сейфа револьвер и долго сидел в саду, вставив масляное дуло себе в рот.

Убить себя или весь мир (ибо ты сам и есть весь мир, какая разница) – вот и все, что он хотел. Слезы текли по щекам неиссякаемым водопадом, и было страшно и прекрасно: как же он, такой красивый, талантливый и вдруг – его предпочли глупому княжонку… Ольга, эта божественная девушка, как она могла… Но как она пожалеет! Как она пожалеет!

И снова сзади неслышными кошачьими шагами подошел деда Пётра. Он не стал выбивать револьвер изо рта внука, не стал говорить, что жизнь стоит того, чтобы жить, не стал провоцировать на выстрел. Он сел рядом и дал Георгию в руки шерстяной колпак.

– Мозги вылетят, башку разнесет, стенку забрыжжешь… Хоронить потом будут в закрытом гробу… Учись, внучек, красиво умирать.

Тишина долго плавала над их головами. Дед курил трубку, поглаживал себя по коленям.

– Я тоже лет в пятнадцать из-за поповны собирался себе горло косой перерезать, – сказал он. – А потом еще из-за Аннушки, дочки мирового судьи, утопиться хотел. А потом, за двадцать уже перевалило, мельничиха была – Матрена. Думал из ружья прямо на мельнице у нее застрелиться. Что там… А еще через годик художница приезжала из Питера. Эх, красивая! Сашенька… Тут да, ножиком по рукам полоснул, вон – шрамы до сих пор, да… Так что я разбираюсь, как надо, ты спрашивай, если чего.

Эх, жаль, не было рядом с Антоном Соколовским такого деда Пётры, да и отец его занимался государственными делами, а не сыном – и вот теперь сын собирается за это развязать величайшую из войн на земле.

Химик Соколовский хоть и не отличался проницательностью, все же смог заметить, что его собеседник не разделяет восторга перед людоедскими планами ученых. Погрузившийся в воспоминания, Родин был понур и мрачен. Антон делано бодрым голосом воскликнул:

– Хоть час Рагнарока и близится, но живем мы вполне мирной жизнью в весьма живописном месте! Мой долг, как старожила, познакомить вас с островом, – Соколовский подал руку Георгию. – Ну же, вставайте! Вы сочтете эту прогулку весьма познавательной, уверяю вас.

Родин посмотрел на химика невидящими глазами – жуткие картины разворачивались перед его внутренним взором: горящие городские улицы, вырванные с корнем вековые дубравы, пустоши на месте пшеничных полей. «Это необходимо остановить любой ценой!» – подумал доктор. Он тяжело поднялся, проигнорировав протянутую руку. Прошил насквозь взглядом Соколовского, от чего тот вздрогнул, и медленно произнес:

– Пожалуй, вы правы. Жизнь продолжается, несмотря ни на что. А моя, очевидно, будет какое-то время тесно связана с сим местом. Так что польза от прогулки несомненна. Ведите, окажите любезность!

Антон буквально просиял. Подавленное состояние Родина он списывал на шок после насильственной доставки и доставшиеся ему тумаки. Он был вполне искренен в своем желании помочь гостю освоиться. Юный химик широкими шагами вел не поспевающего за ним Георгия, вертящего головой на ярком свету, как застигнутый врасплох филин. Полянки, залитые солнцем, перемежались густыми зарослями орешника и стройными перелесками – хвойными и лиственными. Соколовский, встав на вершине небольшого холмика, раскинул руки и весело прокричал:

– Замечательнейшее место, должен сказать. Ни одна, даже самая защищенная бухта Европы не может похвастать столь ровным климатом. От бурь и штормов мы укрыты соседними островами архипелага. Но при этом повсюду царит морская свежесть, обогащенная кислородом от пышной островной растительности. Зимой здесь не бывает пронизывающей стужи, каковую ожидаешь в столь высоких широтах. А летняя изнуряющая жара в этих краях просто немыслима. Нет докучающего северного гнуса. Но при этом сельскохозяйственные культуры вызревают здесь не хуже, чем в Провансе или Тоскане. Викинги полагают, что эти феноменальные условия объясняются покровительством богов, и Одина в первую очередь. Знаете, в этом что-то есть. Поневоле уверуешь!

Антон широким жестом обвел раскинувшиеся в низине поля и невысокие дома. Пейзаж был способен вдохновить даже искушенного художника. Идиллическая картина совершенно не вязалась с осознанием того, что обитатели сего места готовились принести войну для всего мира. Соколовский продолжал рассказывать: