Но Максим Родина уже не слушал. Чертыхаясь, он спускался обратно на яхту, и Георгию ничего не оставалось, как последовать за ним.
– Знаете что, надоело мне тут якоря вымачивать! – заголосил Максим обиженно и вместе с тем очень злобно, вышагивая по палубе туда-сюда, и глаза его опять заволокло нехорошей пеленой. – Все бесполезно! Здесь даже дохлый карась не проплывет, не то что два бездарных кретина на ворованной гондоле! Вы, Георгий, как хотите, а я домой не вернусь. Уж лучше умереть под пулями и попасть в Вальгаллу, ха-ха! Какая ирония: Максим геройски погиб под пулями «Максима»… Так моему отцу и передайте!
– Погодите! – укоризненно прервал Родин лихорадочную тираду мичмана. – Во-первых, это будет ни капли не геройски, а банальный суицид. Вас сию же секунду изрешетят и не спросят, как звали. А во-вторых…
Тут Георгий замешкался, поскольку еще не успел придумать это самое «во-вторых», и снова задрал голову, рассчитывая, что и на этот раз ему помогут дружелюбные звезды. Но пауза затягивалась, а решение все не приходило. Только чайки продолжали надрываться, без каких-либо усилий паря на потоках сильного ветра наперегонки с буревестниками.
– Будь я пулеметчиком в этом Богом забытом месте, я бы от скуки стрелял по птицам, – подумал Родин, но тут же сам себя одернул, – хотя как по ним стрелять, если они планируют так высоко в небе, куда прожекторы не добивают. Да и не должны они добивать: вряд ли эти мерзкие сектанты, какими бы они ни были мракобесами, опасаются, что в их святилище кто-нибудь прилетит по воздуху… По воздуху!
От поразившей его догадки Родин подпрыгнул и даже хлопнул в ладоши. А потом схватил Максима за плечи и, жадно заглядывая ему в лицо, выпалил:
– Там, где не проплывут рыбы, пролетят птицы! Не дохлым карасем, так беспечной чайкой! Максим, я придумал! Нам надо как можно скорее, пока не рассвело и пока мы с вами не попадали без сил, соорудить воздухолетательный снаряд, как у господина Можайского, и спланировать с нашей стены, за ту, которая пониже. Прожекторы светят только на воду, никто нас не засечет! Ну же! Думайте!
Максим нахмурил лоб и задумчиво произнес:
– А ведь и правда… Слушайте, Александр Федорович Можайский преподавал у нас в корпусе морское дело, и наши гардемарины даже несколько раз мастерили простенькие дельтапланы под его руководством. Однажды он целую лекцию посвятил рассказам про короля парения Отто Лилиенталя. Этот невероятно целеустремленный господин был твердо убежден, что конструкция пригодных для воздухоплавания аппаратов нисколько не должна зависеть от любого рода двигателей. По его мнению, чтобы воздухолетательный снаряд требовал как можно меньше вложений, своей формой и приблизительными размерами он должен точно соответствовать крыльям крупных летающих птиц…
Максим оживился и забегал по палубе, сгребая в кучу все необходимые для создания дельтаплана материалы: рангоут, паруса, люверсы, слаблини. Затем он разложил все это перед собой и принялся мастерить дельтаплан, время от времени указывая восхищенному Родину, где подержать, что подтянуть и как привязать.
– Нет, вы только представьте! Наверно, этот Отто был истинным немцем… Вот взять нашего человека. Скажем, пришла в русскую голову идея создать летательный аппарат. Так ведь нам же не хватит никакого терпения, чтобы часами, как Лилиенталь, стоять посреди поля, всем туловом прислушиваясь к ветру. Часами, Георгий! А наш что? Наш бы так не сумел. Он бы разбежался и прыгнул с обрыва, переломал бы ноги и похерил аппарат. А Отто, прежде чем подняться в воздух первый раз, недели напролет бегал по холмам как умалишенный, а после прыгал со специального помоста, установленного в его же собственном саду, а потом опять бегал – искал центр подъемной силы.
– И как, нашел? – Больше всего Родина смущал тот факт, что по отвесной пятиметровой стене, сплошь состоящей из покрытых мхом склизких камней, не особо-то разбежишься…
– Нашел! – Максим, в этот момент закручивающий какой-то хитрый узел, добродушно посмотрел на Родина, улыбнулся и торжественно заявил: – Свой первый полет король парения совершил… просто поджав колени! Колени, Георгий! Он даже не разбегался… Наш друг Отто вообще считал, что для воздухоплавания достаточно развить в себе так называемое «птичье чутье», то есть способность угадывать, в какую сторону и с какой силой прямо сейчас подует ветер.
– Но ведь у нас с вами такое чутье совсем не развито…
– Это ничего! – Максим закончил сооружать дельтаплан и, уперев руки в бока, с гордостью взирал на свою «поделку». – Мы с вами будем парить сверху вниз, что существенно упрощает задачу. Видите во-о-он ту башню?..
Родин посмотрел в ту сторону, куда указывал его незаменимый помощник, и на самом деле неподалеку от их наблюдательного пункта увидел высоченную, раза в три выше наружной стены, башню с небольшой, но пологой площадкой на самом верху. Пожалуй, то, что выглядело поначалу как бредовая идея, рожденная отчаянием, стало приобретать очертания полноценного эффективного плана… Максим тем временем пролез под дельтаплан, закрепил его у себя на спине, жестом пригласил Георгия привязаться к нему сзади и продолжил вещать:
– Так вот, наш замечательный, распрекрасный, великолепный Отто, благодаря которому мы с вами сейчас воспарим, как птица Рух, к середине тысяча восемьсот девяносто шестого года совершил две тысячи полетов, причем некоторые – на расстояние до двухсот пятидесяти метров. Нам же, заметьте, лететь совсем недалеко. Более того, пару раз ему даже удавалось подняться выше той точки, с которой он стартовал, то есть буквально взмыть в воздух!
– Давайте обойдемся без парящих полетов, а то не ровен час повторим судьбу Икара, – пошутил Георгий, который не привык отправляться на сложное дело без хорошего настроя. – Его папенька Дедал, к слову, упрашивал не только от солнца держаться подальше, но и от воды – чтобы крылья не намочить, что для нас, как вы понимаете, гораздо более актуально…
Невольные последователи идей Лилиенталя перебросили абордажную кошку на башню и приступили к тихой осаде своей будущей взлетной площадки. Если бы кто-то в этот самый момент посмотрел на остров издалека, он бы увидел, как гигантская белая моль медленно ползет наверх по каменной стене башни, надежно укрытая от лучей прожекторов. Но на бесконечные мили вокруг не было ни души, и только чайки с буревестниками могли наблюдать за своим неуклюжим побратимом, надеясь, что он сверзится в море и им наконец будет чем поживиться. Однако герои благополучно добрались до цели и, помолясь, взяли курс на дерево с тушами.
– «От шага к шагу, от прыжка к прыжку, от полета к полету», – громко провозгласил Максим, и не успели герои взять разгон, как мощный шквалистый порыв ветра подхватил их и стал плавно увлекать в сторону островка, аккурат над водной гладью, по которой скользили хищные лучи прожекторов.
Родин едва удержался, чтобы не закричать от восторга, но вовремя вспомнил о пулеметчиках и прикусил язык. Больше он ничего вспомнить не успел, поскольку земля вдруг стала стремительно приближаться, и через каких-то пару секунд дельтаплан рухнул в заросли кустарников неподалеку от злосчастного дерева. Крылья воздухолетательного аппарата намертво застряли в ветках, и герои стали торопливо отвязываться, чтобы их не застигли врасплох, как двух марионеток на веревочках. Максим, тяжело дыша и похохатывая, спрыгнул на землю и, ощупывая Георгия, прошептал:
– Вы целы?.. Так вот, я не договорил. В том же тысяча восемьсот девяносто шестом году Отто Лилиенталь сломал себе позвоночник, когда его дельтаплан перевернулся под внезапным резким порывом ветра. Перед смертью он сказал своему брату: «Kleine Opfer müssen gebracht werden!» – что означает: «Небольшие жертвы должны быть принесены!» Будем надеяться, что оскверненный нашими инженерными экзерсисами «Тевтон» станет последней жертвой на сегодня…
* * *
Ночь была холодна и неприветлива. Видимо, где-то в море разыгрался шторм, взбесив волны: они кидались на скалистые берега острова, будто свора диких собак, грозясь разорвать все на своем пути. Прожекторы, направленные на воду, то и дело выхватывали из темноты их пенные пасти. Картина достойная кисти Айвазовского: насколько величественная, настолько и пугающая. Ветер гнал по небу тяжелые тучи, которые скрывали полную луну и россыпь холодных далеких звезд на несколько мгновений, а затем летели дальше.