— Не могу быть уверена, что в замке не скрываются иные неприятели, но если я обнаружу их, Ваше Величество, то будьте уверены, они долго не проживут.

Мисора взглянула на Лонгрена слишком смело, будто бы желала подразнить его взглядом, и этот вольный жест не остался без внимания мужчины. Король похвалил её работу, затем неспешно обошёл, рассматривая без всякого стеснения. Женщина оцепенела. Внезапно воцарившееся молчание показалось ей предвестием чего-то недоброго. Вдруг Мисора почувствовала, что мужчина стянул с её волос ленту и неаккуратный пучок тут же превратился в лоснящийся водопад.

— Ты красивая женщина, — констатировал король, и Мисору сжало лёгкое стеснение. Она давно не имела контакта с мужчиной, и не была уверена, что Лонгрен привлекает её в этом плане. «У него хорошая форма. К тому же он король...» Она молча оценивала свои шансы.

— Сними с себя это уродское платье... такое тело достойно носить шёлк.

Мисора молча повиновалась приказу, никак не выразив внешне признаки недовольства. Лонгрен осмотрел её округлые бёдра и пышную грудь. Он не постеснялся грубо сжать её в руках. Женщина лукаво улыбнулась. «Если это поможет мне перестать чувствовать себя грязной служанкой... если это избавит меня от псарни, — думала она, — то пусть делает со мной что хочет». И Лонгрен, как будто прочитав мысли, толкнул женщину на кровать.

***

Наоми одиноко прогуливалась по саду, над которым уже сгустились сумерки. Ночь обещала быть тёплой, и девушка наслаждалась воздухом, надеясь, что прогулка поможет ей крепко заснуть. Она невольно скрещивала руки на плоском животе, воображая, как будет вести себя, когда станет матерью. В эти безмятежные сутки она и мысли не хотела допускать, что зачатие вновь могло пройти безуспешно. «Я не сделала ничего дурного, чтобы Геул карал меня таким несчастьем. У меня обязательно будет красавец сын, который превзойдёт по силе отца. Как же я его назову? Может, Харальд? Или Расмус?»

Воспоминания уносили Наоми в те дни, когда она сама была крошкой, когда мама играла с ней, когда впервые отдала няне для обучения. «Я сама выучу сына всему, что знаю, — думала она, — а Лонгрен передаст ему свой опыт и воинский навык. Мы вырастим наше чадо вместе. Король, непременно, смягчится, когда увидит личико наследника. Это будет прехорошенькое личико».

— Ваше Величество... — вдруг услышала она женский голос и остановилась. На дорожке возник полноватый силуэт служанки, по возрасту годящейся ей в матери. Она слегка прихрамывала, но при этом довольно быстро доковыляла до девушки. — Королеве не пристало бы гулять в такой час, тем более без сопровождения. Почему вы не в покоях?

— Не так уж и поздно, — отозвалась Наоми, — после прогулки мне крепче спится.

— Ах, здесь вечером гуляют неприятные люди. Позвольте проводить вас, миледи? Не хотелось бы, чтобы вы стали свидетельницей непристойных разговоров.

Наоми, которая надеялась ещё прогуляться, нехотя согласилась вернуться в замок. В окнах их спальни горел свет, а значит Лонгрен ещё не спал. «Может, он ждёт меня?» — подумала девушка, позволив служанке сопроводить себя до дверей.

«Уже скоро приедет мой брат. Наверняка, он привезёт мне что-нибудь из дому. Как же я соскучилась по отцу и матери. Интересно...Лонгрен когда-нибудь разрешит мне съездить в Эндагон, чтобы навестить их?»

Неспешно поднявшись по ступеням, Наоми свернула в коридор, направившись к покоям почти в хорошем расположении духа. Стражник с побелевшим лицом приветствовал её поклоном и открыл было рот, чтобы что-то сказать, когда девушка взялась за ручку.

— Королева Наоми... Его Величество, он... он занят.

— Чем он может быть занят в нашей спальне, если не сном? — удивилась девушка, попутно открывая дверь, и тут же пожалела о собственной глупости. Громкие женские стоны, которые периодически затухали, давая лёгким издававшей их женщины наполниться воздухом, сразу же ввели Наоми в ступор, а затем разбили её, как хрусталь.

Она застыла на пороге, несколько секунд смотря на то, что Лонгрен делает с этой бесстыжей темноволосой рабыней, как сверкает её белоснежная спина и трясутся округлые груди. Сердце девушки сжалось и замерло. Она встретилась с мужем взглядом, и тот не выразил ни стыда, ни сожаления. Наоми отступила, захлопнув дверь. Слёзная пелена уже исказила пространство и, чувствуя, что бесконечно унижена, королева бросила прочь, не желая показывать собственные слёзы. В её мыслях была полнейшая неразбериха. Отмершее сердце стучало так сильно, что отзывалось глухой ноющей болью. «За что? За что? Почему он со мной так?» — думала она, пока неслась куда-то вниз. Исчезли мысли о ребёнке, о любви, которой ей так хотелось добиться. Всё растворилось в незнакомом женском силуэте, в какой-то грязной потаскухе, что разделила её с мужем в эту ночь. «Почему он захотел её, а не меня? Разве я не моложе? Разве я не красивее? Разве я не благородных кровей?»

Рыдания безудержно вырывались из её груди. Маленькая ножка вдруг соскользнула со ступеньки, и Наоми пролетела до конца лестницы. Она сильно ушибла колено и испортила платье. От досады ей даже не хотелось подняться, и зарывшись в полыхающие ладони, девушка предалась острому отчаянию.

***

— Кажется, ваша жена расстроилась, — насмешливо заметила Мисора, растянувшись на бархатном покрывале и неспешно перебирая пальцами прядку собственных волос. Лонгрен уже поднялся и теперь вновь облачался в одежду, беспорядочно разбросанную по комнате.

— Это не должно тебя волновать. Больше ты на кухне не работаешь, отпразднуй это.

— Правда? — удивилась женщина. — А что же я буду делать теперь?

— Будешь моей наложницей. Я велю, чтобы тебя одели и хорошо кормили. Комнату тоже получишь отдельную. Отныне ты принадлежишь мне всегда и везде.

— Вы очень щедры, Ваше Величество, — Мисора чуть приподнялась, наградив короля обольстительной улыбкой, но тот остался равнодушен к ней.

— Когда я вернусь, тебя здесь быть не должно, — сказал Лонгрен, покидая комнату, и Мисора в последний раз сладко потянулась. Она медленно поднялась, и не спеша облачаться в одежды, внимательно осмотрела покои, принадлежащие королю и его жене. Роскошно и даже уютно. Золото, бархат, тёмный дуб. «Вот бы и мне такую комнату», — подумала Мисора, вообразив, что в скором времени ей предоставят условия получше. «Подумать только... любовница короля. Я лежу там, где лежала его жена».

Улыбнувшись собственному успеху, Мисора соскользнула с кровати и приблизилась к комоду, над которым висело широкое зеркало в бронзовой оправе. Она самодовольно взглянула на отражение, оценив сначала лицо, затем плечи и налившуюся желанием грудь. «А я всё ещё красива. Не зря становлюсь объектом интереса самых великих мужчин. Его жена такая простушка и белая моль... она совсем ему не подходит. С таким лицом нельзя быть королевой, а вот с моим...»

Мисора дотянулась до золотой короны, видом напоминающей круг смертельно заточенных лезвий, и представив, как нелепо смотрелась бы она на крохотной головке Наоми, примерила её на свою. Запрыгнув на комод, чтобы вдоволь полюбоваться собственными прелестями, Мисора представила себя в образе королевы, настоящей, единственной, и тут же утонула в собственном тщеславии.

Светало. С вершины холма Хааре стал виден раскинувшийся в низине городок. Она ехала двое суток, не встречав никого по пути: ни охотников, ни рыцарей, ни странников. Поселения, если они и были, миновали девушку стороной. Она даже начала беспокоиться, что путь, выбранный ею подозрительно пуст, и стало быть, не безопасен.

Карты у Хаары не было, и она ориентировалась по солнцу, вследствие чего плохо представляла, где именно находится. Она двигалась вверх по Мидре, решив, что однажды дорога выведет её к людям. Так и случилось на третий день.

Хаара попыталась припомнить изображение Ревердаса, города, раскинувшиеся к западу от Рийска, но на ум пришли лишь смутные очертания местности. Девушке хотелось надеяться, что от незнания она не попадёт впросак и не окажется заложницей очередной больной культуры. К счастью, городок, в который она въехала через несколько часов ничем не отличался от тех, в которых она бывала до минувших бедственных событий. Видимой опасности здесь не наблюдалось. Культура не представляла из себя нечто враждебное, скорее наоборот — типичные провинциальные жители сновали по улицам, открыты были торговые лавки, площади, рынки. Крестьяне везли на мулах молоко, сыры, овощи, которые продавали с насиженных мест. Женщины перебирали ткани и ковры, торгуясь за несколько серебряных.