Вот она, магия?

— Мало! — выкрикнул я, оторвавшись от подушки.

Меня трясло и заливало потом. Казалось, произошло что-то ужасное и бесповоротное. Хотелось убежать, спрятаться, повернуть время вспять.

Дурной сон испарился из памяти, как выпущенная из лука стрела. Тяжело выдохнув, я лег на подушку и, пытаясь удержать крупицы сумасшествия, которое преподнес мне разум, ломал голову добрых полчаса, но ничего. Пусто.

— Что ж, видимо, еще не время.

Последние дни мне часто снилось что-то жуткое, но я не мог вспомнить ни деталей, ни общей картины. Все, что мне оставалось, это страх, тягучая пустота и сожаление, которым я не мог найти четкого объяснения.

Отбросив попытку что-то вспомнить, я повернулся на бок и постарался уснуть. Впереди ждал новый день, и я не хотел чувствовать себя тухлым овощем, когда Леа будет смеяться с моих потуг натянуть тетиву.

Я решил, что новому миру новый я, а значит нужно научиться чему-то, что будет более актуально, чем мои лингвистические навыки. Да и кунг-фу не поможет поймать вкусный ужин.

Свою боевую подготовку я оценил, когда окончательно пришел в себя и начал приводить мышцы в норму. Слабый и тощий я не нравился себе.

Делая разминку, я обнаружил, что тело машинально выполняет строгий порядок движений, которые можно сравнить с тренировками воинов из Чинайских боевиков. Опробовав навыки на привязанной к дереву подушке, я убедился, что мне не показалось. Движения будто сами вырисовывались в моем сознании, несмотря на то, что я не мог даже вспомнить, как называется это размахивание конечностями.

Нужно было спать, но как всегда в таких ситуациях, господин Морфей отворачивал от меня свой туманный лик и предоставлял самому себе.

Я зажег выделенную мне масляную лампу, и уставился в потолок.

После моего выхода наружу многое изменилось. Занятия с Леа встали на поток, и я уже мог спокойно объяснить, где стоит тарелка или назвать части тела. Ввиду этого прогресса, я узнал, где и как меня нашли, а так же сколько я пролежал без сознания на этой самой койке. Без малого тридцать дней я мертвым грузом висел на плечах этих людей. Но самым странным оказалось то, что физически я был здоров уже на вторые сутки после моего обнаружения, даже отгрызенные пальцы вернулись на место. Леа сказала, что на меня было страшно смотреть после работы сероволков, и даже Сорас не был уверен, что удержит меня в мире живых. Но удержал.

Это поражало. Нет, не то, что я был на грани смерти, ведь я этого не помню. Поражала работа чар Сораса, ведь физическое восстановление конечностей за сутки, да еще и с органами в придачу — это блаженный сон любого жителя Земли. Части моего тела буквально нарастили. Одновременно с этим, меня беспокоило наше местоположение и отшельнический образ жизни целителя. Кто же бродит по этому миру, если такой остроухий чудотворец живет в глуши, окруженной деревьями?

К сожалению, я еще не мог понять туманные объяснения по поводу работы чар, так как сложно найти примеры, на которые можно ткнуть пальцем, а закорючки, которые Леа назвала общей письменностью, мне никак не давались, что усложняло процесс. Но обозвать это магией было самым простым решением.

К слову, язык, на котором мы общались, также общий.

Как я понял из наших с Леа разговоров — я атлан, и это, в придачу к заостренным ушам девушки и ее отца, говорило о разнообразии разумных существ в этом мире. Как минимум мой слух уловил еще два слова, которые я определил как названия рас: фойре и грендар.

Несмотря на заботу и терпение, которое проявили мои спасители, я опасался открыто расспрашивать об обитателях этого мира, его истории и, самое важное, о магии. Мне было комфортнее позиционировать себя не знающим языка атланом, который потерял память о произошедшей трагедии, и я не представлял, что будет, когда я попытаюсь объяснить свое происхождение.

— Надо спать, — пробубнил я себе.

Подгребая одеяло, мой взгляд уловил темное пятно на простыне. Я сначала не придал этому значения, но пролежав с полминуты, пытаясь уснуть, меня словно ударила молния. Подорвавшись, я соскочил с кровати и, схватив лампу, приклеился глазами к своей находке.

Темно-коричневое пятно, как если бы к простыни прижали разогретое железо, выделялось так же четко, как припаленный сигаретой белый лист. Только его форма была отпечатком моих скрюченных пальцев.

По-видимому, мой сон был настолько волшебным, что я от ужаса прижег горячей рукой плотную ткань.

Воодушевившись проявившимися способностями, я часто задышал и хотел было направиться к Сорасу, но одернул себя. Спина покрылась потом, а сердце разогналось аки резвый жеребец на выгуле, отбивая ритм по внутренней части груди.

— Неужели это мои чары? — спросил я у простыни дрожащим голосом.

Вдох. Выдох.

Мне нужно было срочно придумать логичный способ оправдать свои расспросы о магии или, лучше всего, ее полное непонимание. Но какой?

Промучившись пару часов, я решил, что если Сорас не излечил мою амнезию, его магия не действует на мышление. Значит, есть шанс, что он может не знать, как именно работает потеря памяти. Мог ли я выборочно потерять память о магии, но не забыть свое имя? Теоретически, мог. Но будет ли для него достаточно этого объяснения, вот в чем вопрос.

Та простота, с которой они творят магию, уже давно вышибла возможность округлять глаза при каждой возможности, и пора было исправлять это дело. Или хотя бы оправдать.

Конечно, было неприятно обманывать Леа, ведь девочка так добра и открыта, что сложно представить себе ее с факелом в руках, отмахивающейся от меня, как от прокаженного. Да и вообще, отец с дочерью проявили невиданную для меня заботу, безвозмездно исцелив и занимаясь моей реабилитацией. Но вариантов не так много.

Заучив, как мантру, слезливое обращение к целителю, я все-таки заставил себя уснуть.

…

— Сорас, прости, что скрыл это, но я забыл не только о том, что со мной случилось.

Целитель нахмурил тяжелые брови, и его вены на лбу вздулись.

— Видишь ли, я совсем недавно это понял. Но кажется, я не могу вспомнить ничегошеньки о магии, — пропел я.

— Маг’хи? Что это такое, Са-арг тебя забери? — спросил недовольно Сорас, закидывая зайца-рогача в сумку.

Я начал сомневаться в своем решении подойти к этому разговору во время охоты и неуверенно объяснил:

— Ну, это когда ты лечишь или Леа создает ветер.

— Хм, ты имеешь в виду эйк’таш? — удивленно спросил он и провел ладонью над моей грудью.

Я почувствовал тепло и кивнул.

— Маг’хи… Странное слово, Атлан. Ты вообще странный, — задумчиво сказал он, поправив очки.

Я напрягся, но старался выглядеть спокойным и наивным.

— Ну, там, откуда я родом, мы иногда называем эйк’таш магией. Это не слишком распространено на Фариде.

— О как.

Он резко пригнулся, и я последовал его примеру. Впереди мелькнула белая шерсть рогача, и я затаил дыхание.

Никак не привыкну к охоте.

Сорас передал мне лук и указал на замершего пушистика.

Я молча натянул тетиву и, прицелившись, выпустил стрелу. Она прошла над головой белого рогача, естественно, спугнув его.

Целитель проворчал себе под нос что-то про Са-арга и, хлопнув меня по плечу, сказал:

— Ничего, скоро научишься.

— Научусь, — подтвердил я уверенным тоном.

Подойдя к месту, где сидел предполагаемый ужин, я подобрал стрелу и закинул ее в запасной колчан.

Лес вокруг шумел и трещал без умолку, а запах зелени и влаги заставлял ноздри чесаться. Солнечные лучи, пробиваясь через плотно раскинувшиеся кроны, создавали атмосферу волшебства и спокойствия. Мне нравилось быть в этом лесу.

— Так вот, — негромко сказал я, догнав целителя. — Я почему-то не могу вспомнить ничего об эйк’таш, словно из меня вынули это знание.

Сорас сузил взгляд, всматриваясь между деревьями и, видимо, ничего не заметив, сказал:

— Я не знаю, как тебе помочь с этим Каин. Покажи мне, где нарастить мясо, кости и ткань — я сделаю это, если хватит моих способностей, но разум для меня загадка. На Фариде нет таких практиков. На это способны только Шиадан.