— Бог Мрачный! — прокатился по всей зале могучий звонкий голос, на котором, в отличат от косматой шевелюры, ещё не оставила своего следа старость. — Тот, Кто правит в самых темных уголках наших душ, Кому подвластно отравить сердце человеческое ядом злости, ревности, зависти или же излечить его от них, Чья сила покровительствует нам, потерявшим луч надежды и блуждающим во Тьме! Направь ярость мою на виновного в злодеяниях против рода моего! Дай силы мне не сгореть во Тьме, а выйти к Свету и справедливость в этом мире отыскать! Пошли мне знак, как доказать своё право, и благослови на месть, душу успокаивающую!

Ох ты ж! Значит, сюда все за разрешением погрешить ходят? Что ж, не буду мешать человеку молиться. А то видок у него откровенно разбойный, ещё заприметит ненароком да и прибьёт за то, что откровения его душевные тут подслушиваю.

Незнакомец при всем желании не смог бы увидеть, как в темноте залы к высоким двустворчатым дверям скользит белёсая чешуйчатая лента, а вот я не отказала себе в удовольствии обернуться и ещё раз поглядеть на него. Поэтому то и успела расслышать, как мужчина зачитал, не иначе, ответ Мрачного на его призывы, причём послание, так же как и оставшийся при мне свиточек (а яблоко некуда было положить, пришлось оставить, жаль!), радовало стихотворной формой:

Для тех несчастных, кто словом первым

И первым взглядом твоим сражён,

Ты есть, была и пребудешь перлом!

Женой нежнейшей из нежных жён!

В округе всяк, не щадя усилий,

Трубит, как дивны твои черты,

Но я то знаю, что меж рептилий,

Опасней нет существа, чем ты.

Под нежным шелком, сквозь дым фасона,

Свивая кольца, как напоказ,

Сестра василиска и дракона

Скрывается от любопытных глаз.

Отмечен смертью любой, что страстью

К тебе охвачен, сестра моя!

Однако к счастью или к несчастью

Об этом знаю один лишь я.

Но я не выдам, не беспокойся.

К чему предавать спутницу свою?

А ты, сестра, развернувши кольца,

Ко мне поспешишь, коль я позову…

Все таки Мрачный Бог — поэтичная натура.

Выбралась я из развалин достаточно быстро, словно глубоко в душе опасалась погони. Мрачный храм, мрачные идолы, мрачный мужик, мрачные истории, мрачные чувства… бррр! Нет, лучше я отсюда пошлю свою молитву нечестивому Богу, может, и услышит. Обернувшись человеком, я прикрыла глаза и сама себе в мыслях прошептала: «Мрачный Бог, я не знаю, как правильно взывать к Тебе, но на помощь Твою и светлого брата Твоего Бога Единого уповаю. Тебя прошу свести меня с врагами моими и дать силы отомстить за гибель брата и очернение моего рода. Единого прошу послать мне в дорогу и на подмогу друзей и дать мне мудрости отличить их от врагов!»

Меня обдало дыхание ветра, и почему то я сходу приняла это за знак: моя молитва была услышана и просьбы мои будут исполнены. Со мной благословение Богов… и их наказ, что никак не шёл у меня из головы:

«Коли страх не гложет сердце,

В омут, графская невеста!»

Граф, невеста, проклятье, брачная ночь, омут… Все это крутилось у меня в голове, потому я совсем забыла про своего скакуна, который так и остался привязанным недалеко от руин преданного забвению храма. Хватилась я пегого, когда выбрела из тумана и заметила под ногами следы копыт. Эх, возвращаться придётся! Не заплутать бы в этом мрачном мареве…

К счастью или нет, но возвращаться мне не пришлось. Точнее, мне не дали — стальные тиски сомкнулись на моем предплечье, и меня со всей дури рванули куда-то назад. Я закричала бы, не будь в непосредственной близости подозрительного вида незнакомцев, молящихся за скорое свершение собственной мести, к тому же, обернувшись, я смогла разглядеть в редеющем тумане расшитый рукав холщовой рубахи. Уж свою то работу я за версту узнаю — месяца не прошло, как я эту рубашку лично три ночи кряду расшивала и Николке на именины дарила.

Развалины бывшей обители Мрачного уж остались далеко позади, а друг все не сбавлял шага, да и мертвая хватка и не думала выпускать меня. Наконец эта безмолвная демонстрация ярости мне надоела, и я крикнула в спину парню:

— Ты чего, головой о камень невзначай в тумане приложился?! Пусти, Николка, совсем, что ли озверел?!

— Да это ты, девка, никак, умом тронулась! — неожиданно рыкнул на меня друг, все в том же темпе сворачивая к показавшимся из-за холма заброшенным баракам, где некогда останавливались паломники, зачастую не одну неделю добирающиеся до Храма Мрачного.

От подобного обращения я на несколько минут оторопела и даже бросила вырываться. Чего это сталось с Николкой? Никогда он еще на меня так зверем не шипел, да и чернавкой и не думал дочку лорда величать.

Грубо втолкнув меня в ближайший ветхий домишко и еле-еле протиснувшись со своим богатырским разворотом плеч следом, Николка в два шага приблизился к копне свалявшегося прошлогоднего сена в углу и, покопошившись пару секунд, выудил какой-то сверток.

— На, переоденься! — в меня полетели скрученные тряпки, в которых при ближайшем рассмотрении угадывалось ситцевое платье в пол и потертый передник, который носили прислужницы на кухне. Далее уже бережнее оторопевшей мне вручили деревянные башмаки, явно перекочевавшие сюда со скотного двора, и большие портновские ножницы. — Волосы обрежь, не след жене пастуха такой гривой щеголять, да и попортятся без ухода Матушки, жаль будет.

— Ты чего несешь, Никол? Какой жене пастуха?

— Моей жене, — пояснили мне, а потом, видя изумление на моем лице, все же решили осветить план дальнейших действий. — Сейчас едем в церковь, венчаемся, потом, авось, подкинет кто до града Саратского Вождя. Отец твой, да упокоится душа его в Царстве Мертвых, в свое время за полюбовницу свою хлопотал, а заодно и за меня — я служил там пару месяцев, меня там знают. Спасибо Матушке, хоть какой прок с лорда стребовала, а так ни земли, ни прочего наследства со старухи, на кой черт, спрашивается, в бабках всю жизнь просидела?

От таких слов о кормилице, которую я с малых лет почитала за родную маму, у меня даже гневные слова из головы вылетели. Я просто стояла посреди покосившейся лачуги и молча буровила взглядом, кажется, уже своего бывшего друга.

— Чего столбом стоишь, глазами лупаешь, девка? Живей давай! — как гаркнет парень, да только разве меня с места криком сдвинешь?

— Ты кого девкой кличешь, дворовый? — злобно сощурилась я. Честное слово, никогда дружбой с Николкой не брезговала и на разницу в нашем положении не указывала, но сейчас не сдержалась. — Ты девчонку, под стать себе, крестьянкой нагулянную и на попечение сердобольной тетушки брошенную, девкой звать будешь, в церковь тащить, в обноски рядить да косы ей обрезать.

— Крестьянкой нагулянный, говоришь, — зашипел сквозь зубы парень. — Что ж, не хорош тебе, кровинушке лордовской? Только и ты без титула и не леди вовсе. Нет больше рода Монруа! И имени у тебя больше нет папенькиного, и особняка шикарного! Зато шавки веридорские носом всю округу рыть будут, тебя разыскивать, чтобы прилюдно на Главной площади казнить на убийство принца! Так что выбор у тебя не велик, красавица: либо ко мне в жены и на север, либо в петлю на потеху Веридору. Ты ж не дура, Николь. Поехали со мной! Все равно только со мной тебе теперь и житье. А род свой забудь и замашки лордовские, о тебе же пекусь!

Он еще что-то говорил, но я его не слышала. Одна мысль набатом отдавалась в голове: он прав! Мне не жить теперь в Северном Пределе, без посторонней помощи не скрытья в землях Саратского Вождя, да даже овеянный тайнами и потусторонними силами Восток не решится укрыть леди Монруа и пойти против Веридора, даже отгородившись от могущественного соседа морем! И вновь послание Богов пришло на ум…

"Коли страх не гложет сердце,

В омут, графская невеста!"

Юг… Боги, вот же оно, решение! Есть на свете такой человек, который не побоится бросить вызов могущественнейшему государству всего мира и уже не один год, подобно своим предкам, отстаивает независимость своей вотчины. Крупнейший ученый современности, уникальный маг и, по слухам, искусный воин, чье оружие звенит не только сталью, но и золотом. Граф Ла Виконтесс Ле Грант дю Трюмон!